Французская новелла XX века. 1900–1939
Шрифт:
Клочком бумаги с этими ничего не значащими для него словами долговязый стал вытирать мыльную пену. Он знал лишь больного с 38-й койки из 9-го барака.
ЭЖЕН ДАБИ
(1898–1936)
Эжен Даби родился в семье рабочего: его мать долгие годы служила консьержкой. Дядя Эжена, ремесленник, был активистом социалистической партии; от него подросток впервые услышал имя Жореса.
В 1917 году слесаря Эжена Даби призвали в армию. После демобилизации Даби работает декоратором, сочиняет стихи. Первые его книги (повесть «Северный отель», 1929; роман «Малыш
Даби особенно чтил Монтеня, Руссо, Стендаля; в творчестве Максима Горького он видел пример верности «делу эксплуатируемых». В 1932 году Даби вступил в Ассоциацию революционных писателей и художников Франции. В народных характерах он открыл искренность, душевную широту и любовь к жизни, утраченные эгоистами-буржуа (сборник рассказов «Остров», роман «Новопреставленный», 1934). От книг Даби исходит убежденность в том, что капитализм чреват войной, противоречит естественным стремлениям личности (роман «Зеленая зона», 1935).
Даби-рассказчик подчеркнуто объективен. Источник нравственных сил личности он открывает в чувстве солидарности, в пролетарской гордости, которая выпрямила рабочего человека в эпоху Народного фронта и заставила его менять ход собственной жизни. Даби — один из инициаторов созыва I Международного конгресса в защиту культуры (Париж, 1935). В 1936 году, приехав в Советский Союз, он укрепился в своей приверженности к идеям коммунизма, о чем свидетельствует его «Интимный дневник»..
Eugene Dabit: «L'lle» («Остров»), 1934; «Train de vies» («Ход жизни»), 1936.
Рассказ «Человек и собака» («Un homme et un chien») входит в сборник «Ход жизни».
Человек и собака
Человек свернул на дорогу, ведущую вдоль бухты. Высокий, сухощавый, широкий в плечах, но уже согнутый годами; на нем были серые вельветовые штаны, заплатанные на коленях и на заду, линялая синяя блуза с засученными рукавами, открывавшими жилистые руки; на голове — выгоревшая соломенная шляпа, на ногах — стоптанные парусиновые туфли на веревочной подошве, того же цвета, что и пыльная дорога, и можно было подумать, будто он идет босиком. Шел он медленно, но ступал твердо, по-крестьянски. В одной руке у него был кувшин, в другой — плетеная корзинка. Следом за ним трусила собачонка.
Человек шел по плохо вымощенной дороге, опустив голову, не глядя на бухту, темной воды которой уже коснулись первые лучи солнца. По обочине, отделявшей поля от дороги, в некотором расстоянии одна от другой лежали кучи щебня. По временам человек взглядывал на эти ровные кучи.
Он подходил к старой башне в конце бухты. Собака опередила его, тявкнула, побежала быстрей, остановилась у кучи крупного щебня и снова тявкнула. Собака была маленькая, с слежавшейся шерстью цвета кофе с молоком и рыжей кисточкой на конце хвоста; уши тоже были рыжие, бока впалые, лапки тонкие, носик розовый, а глаза необычные, зеленые.
— Ну, ну, тихо, — приказал человек, отдышавшись.
Здесь им предстояло провести целый день, — человеку — сидя на щебне, собаке — растянувшись в пыли.
В саду с инжирными деревьями стояла белая вилла. Человек прислонил к каменной ограде кувшин и корзинку, из которой вынул два молотка: большой и малый.
— Сегодня, — сказал он собаке, — ты будешь в тени.
Что до него, то солнце ему не мешало, вся его жизнь прошла на поле, на солнцепеке. Из-под соломенной шляпы глядело морщинистое, кирпичного цвета лицо с холодным пятном давно не бритого подбородка; светлые глаза поблескивали, хоть взгляд их и был неподвижно устремлен в пространство; губы, тонкие и бледные, были не четко обрисованы.
Человек уселся на груде уже битого щебня, раздвинул длинные ноги, взял большой камень, положил его перед собой, надел на пальцы левой руки — средний и указательный — два свинцовых наперстка; затем крепче стянул ремень. Теперь он был готов. Но раньше, чем взяться за молот, он посмотрел на груды белого и красноватого щебня — все это была его работа. Уже пять месяцев, в любую погоду, трудился он на этой дороге. И уже пять месяцев собака была с ним. Откуда она приблудилась? Человек не знал. Собака была молодая, верно, гуляла, отстала от хозяев, и человек подобрал ее еще тогда, когда только начал бить щебень в порту. Вот и все. За весь день почти никто не проходил здесь. Человек колол щебень, собака спала, убегала, опять прибегала к человеку, и они молча спокойно взглядывали друг на друга.
Человек подымал и опускал молот. Час за часом повторял он одно и то же движение, равномерное и точное, как движение маятника. Он прерывал его, чтобы навести порядок, отделить камень от щебня, иногда чтобы глотнуть воды из кувшина. Это утро было такое же, как и все другие. Стук, стук, стук! Молот резко ударял по камню, и камень раскалывался. Осколки иногда попадали человеку в лицо, но он не выпускал из костлявых рук ни молота, ни камня; с языка не срывалось ни звука. Человек был такой же ко всему безучастный, как те камни, что он колол. Солнце медленно припекало его плечи, плохо защищенные соломенной шляпой. Собака подползла ближе и вытянулась в тени от ограды, человек улыбнулся ей, не отрываясь от работы. Голова его была занята одной мыслью, постоянно одной и той же мыслью: «Столько-то кубометров на столько-то…» — и тогда на жизнь ему — и собаке тоже — хватит. Но для того чтобы получить кубометр щебенки, надо бить молотом. Надо долго работать, не отвлекаться, только тогда оправдаешь дневное пропитание человека и собаки.
Человек так и работал, но вдруг он взглянул на дорогу — он услышал урчание мотора: приближался закрытый автомобиль. Подняв облако пыли, он проехал мимо залаявшей собаки и сразу остановился у голубой калитки. Из него вышли небольшого роста упитанный господин в сером фланелевом костюме, величественная дама в белом, девочка и молоденькая горничная со свертками в руках. Человек снова взялся за молот. Но тут опять залаяла собака, и, подняв голову, человек увидел около себя девочку.
— Осторожно, осколок бы не попал! — сказал он.
У нее было такое светлое личико, такая нежная кожа; и сама она была прехорошенькая, в розовом платьице, маленькая, лет восьми, не больше. Собака подошла поближе, обнюхала девочку, та протянула к ней Руку.
— Жуана! — раздался властный голос.
И девочка вприпрыжку убежала прочь.
Человек работал, как и каждое утро. Все же время от времени он поглядывал на виллу, голубые ставни которой были открыты; его отвлекал детский смех, крики; а потом автомобиль приехал опять, остановился, горничная и хозяин вынесли из него чемоданы. Человек смотрел, не вставая с кучи щебня, но собаке не сиделось, раз даже, набравшись нахальства, она вбежала в калитку. Когда солнце стояло высоко в небе, человек отложил молоток. Встал, взял корзину, кувшин и примостился на большом камне. Собака подбежала к нему и села.