Французский поход
Шрифт:
Вызвать на поединок самого д'Артаньяна, известного в Париже яростного гасконца, первого дуэлянта Парижа, и выйти из него победителем! Такую славу не смогут бросить к его ногам никакие сражения, никакие крепости. А ведь где-то там, на задворках происшествия, будет просматриваться еще и задетая честь дворянина, аристократа.
— Вы не устали, виконт? По-моему, вам пора переложить рапиру в левую руку. С правой у вас явно не ладится.
— Я сразу понял, что вы левша, граф. Это заметно.
Думать о том, что точно такой же, единственный выпад д'Артаньяна может навсегда
Чувства, обуревавшие сейчас виконта, были очень хорошо знакомы и д’Артаньяну. В конце концов, в свое время его, никому неведомого юношу из Гаскони, привела в Париж именно жажда быстрой и громкой славы. И как мало он пока что по-настоящему сражался за короля и отечество, зато через какое бесконечное множество ссор и дуэлей, интриг и похождений пришлось пройти ему, добывая печальную, но скандально-громкую славу… дуэлянта.
— Если вы запаслись посмертным письмом, виконт, лучше вручите его мне сейчас. Потом это будет неудобно, — продолжил он словесную дуэль со своим соперником.
— Вы свое можете продиктовать, я старательно запомню его, граф, — попытался де Морель оставаться достойным противником и в этой части дуэли. — Только поторапливайтесь, у меня слишком мало времени.
«Сколько сил бесчисленного множества гвардейцев, мушкетеров и просто армейских офицеров было отдано этой погоне за тенью, за миражом величия, — продолжил свои размышления лейтенант д’Артаньян. — Сколько крови пролито. Сколько прекрасных юношей легло в землю во время тысяч и тысяч совершенно бессмысленных дуэлей!
Но даже теперь, когда враг теснит французские войска из Фландрии, когда его десанты высаживаются чуть ли не на всем северном побережье, а с юга и востока границам угрожают союзники Испании по венской коалиции… Когда все труднее заполнять бреши в рядах измотанных боями полков, а необученные новобранцы, оказывающиеся под орудийным огнем, имеют весьма смутное представление о законах войны и владении оружием… количество дуэлей не уменьшается. Наоборот, схватки стали ожесточеннее, поскольку закаленные в боях дуэлянты все чаще отказываются сражаться «до первой крови». Их устраивает только смертельный исход».
— Что вы так побледнели, виконт? Как вы заметили, только что я мог проткнуть вас.
— Почему же не сделали этого? — не стал отрицать очевидный факт де Морель.
— Вы же знаете, что даже в Париже трудно теперь найти хорошего портного и как дорожают их услуги.
— Пусть дороговизна вас не огорчает, граф; все равно портной вам уже не понадобится.
…Да, в то же время здесь, в столице, во многих других городах и замках благословенной Франции ежедневно гибнут или оказываются в госпиталях сотни лучших витязей Шампани, Гаскони, Бургундии, Нормандии. Дуэли, интриги, любовные похождения и… по любому пустячному поводу «затронутая честь».
— Кажется,
— Проклятая трава, — потянулся за своим клинком юный дуэлянт, стараясь при этом не смотреть на графа. — Не думал, что она такая скользкая.
…Впрочем, довольно часто честь эта действительно оказывается затронутой. С этим д'Артаньян тоже не мог не согласиться. Однако годы службы, война и жизненный опыт все чаще заставляли его задумываться над тем, как прожиты лучшие годы его жизни, к чему он должен стремиться в будущем и поддерживает ли его «незатронутую» честь репутация повесы-мушкетера и дуэлянта.
— Я не ранил вас, виконт?
— Не надейтесь, что все обойдется «первой кровью».
Может быть, вовсе не случайно боевые офицеры, прошедшие через десятки битв этой многолетней войны, не раз отмечали в нем командирский талант и предрекали будущее полководца? Предрекали ту карьеру, к которой в душе, — само собой разумеется, скрывая это, — он стремился уже давно.
— Если вдруг раню, не судите строго, виконт, иногда даже я бываю неловким.
— Что-то я слишком увлекся фехтованием, граф. Пора отдохнуть. Вы уж извините.
— А ведь, оказывается, виконт неплохой фехтовальщик. Впрочем, они не на уроке фехтования. Спасая жизнь этому нагловатому юноше, он и так уже несколько раз демонстративно упускал возможность пронзить его рапирой.
Но замечает ли это, черт возьми, сам виконт? Или же он настолько ослеплен яростью поединка, что и рану на теле противника заметит лишь после того, как тот упадет в траву после третьего укола? Если все же замечает, то почему не ищет способа помириться?
«Вот только легкость, с которой ты фехтуешь сейчас, дается тебе все труднее и труднее, — предупредил себя д'Артаньян. — Поэтому решай…».
Да, он и в самом деле устал. Устал в стычках с испанцами в армии де Конде, устал от пути, который пришлось проделать из-под Дюнкерка до Парижа в качестве гонца; от всей той суеты, которая порождена появлением посольства из Украины.
— Осторожно, виконт, лягушка. Не оступитесь!
— Как же вы мне надоели, граф!
Другое дело, что беседы с Хмельницким, и особенно с полковником Одар-Гяуром, не проходили для него бесследно. Его приятно поражало, что даже здесь, в центре Европы, в Париже, эти люди с волнением думали о том, что происходит в Украине. Что их искренне волновала судьба своего народа, своей державы.
Волновала ли его, д'Артаньяна, когда-нибудь по-настоящему судьба Франции? Конечно, он был патриотом. И если бы в его присутствии какой-либо иностранец осмелился неуважительно выразиться по поводу Франции или ее короля, он, конечно же, схватился бы за клинок. Но вообще… Вообще он никогда не ощущал ни способности, ни готовности по-настоящему служить Франции.
Другое дело — казаки, эти степные рыцари, обрекшие себя на жизнь без дома, без крыши над головой, без семьи, без состояния, в вечных боях и походах… Они казались людьми из иного мира. Д'Артаньяну еще только предстояло понять философию их бытия, обычаи, нравы, кодекс казацкой рыцарской чести…