Фрилансер. Сверх
Шрифт:
— Протестую! — Это я. — Прежде, чем передать объявление о войне, её высочеством и её командой, а также адекватными сотрудниками МИДа было внимательно изучена процедура такого объявления. Уважаемый трибунал, всё было выполнено согласно нормам международного права, пусть и не слишком распространённым в истории, скажем так, не классическим способом. Я, как спецпредставитель её высочества, готов предоставить полный отчёт по этому вопросу.
— Вопрос снимается! — вмешалась таки Паркинсон. — Сеньор Сантьяго, спешу разочаровать, но данный вопрос проработан коллегией Верховного суда, и с точки зрения законов Венеры война объявлена законно, в соответствии с необходимыми прописанными в нашем законодательстве
Тут я немного впал в ступор. Когда это коллегия Верховного суда прорабатывала этот вопрос?
Но с другой стороны, сеньора Паркинсон не зря член ВС. Он знает законы. И, тут следите за руками… С точки зрения Венеры война объявлена законно! Поняли логику? Русские, китайцы, имперцы, сами канадцы, да хоть господь бог могут считать, что мы напали незаконно, то есть без объявления, но с точки зрения законов Венеры — у нас всё в порядке. А на данном суде важно только то, что законно на этой планете, и нигде более.
И вот тут я с сеньорой впервые соглашусь. Ибо международное право, в отличие от любого другого, пишется сугубо победителями. Если ты победил — значит, у тебя было право объявить войну так, как ты её объявил. Именно от этой мысли корёжило Борхеса, именно из-за её неприятия современный МИД парализован, и у Фрейи нет человека, способного навести там порядок. Но история — упрямая вещь, и она говорит, что так было всегда, все времена, все века. Просто наши дипломаты последние несколько десятилетий расслабились. Право для нападения пишет победитель задним числом, проигравший становится злым, плохим и вообще провокатором, если не напал сам. Так что хоть сеньора Паркинсон и сыграла жёстко (сфолила), я ей в душе лишь поаплодировал — она первая на планете, до кого дошло реальное положение вещей, а не ссаки международным правом в глаза — что божья роса.
— Допустим. Но тогда, уважаемый трибунал, другой вопрос, — не унимался Сантьяго. — Да, война законна, был casus belli, была соответствующая процедура объявления, как сказал юноша, неклассическая. Но в этом случае чем руководствоваться нам, на местах? Если нет чёткого юридического понимания, что происходит? Откуда на местах знать, что война законна, если не было официального её объявления согласно принятым классическим нормам?
— Сеньор Сантьяго, слово её высочества о том, как именно должен пройти платёж, вам не достаточно? — А это влез я. — Отданный вам лично приказ за её подписью?
— Сеньор Ши-ма-новский, — имя моё Паркинсон не выучила, читала по шпаргалке, не буду её перехваливать, — попрошу не высказываться без регламентной процедуры передачи слова.
— Уважаемый трибунал, прошу прощения. И прошу слово.
— Говорите.
Вздох. Собрался! Всё, пора заткнуть сеньора и перейти в нападение. Судьба процесса отчётлива, никаких сюрпризов быть не может, но я ж пиарщик — мне нужна картинка, а не только вердикт. И….
— Уважаемый трибунал, у меня сложилось впечатление, что сеньор Сантьяго полностью отдавал отчёт в том, что война началась. Ибо всё, им сказанное, слишком натянуто — цепляние к формулировкам. Есть основной закон. Есть кодексы законов. Есть внутренние инструкции. Но все они в один голос называют войну… Любую войну, не обязательно между Сторонами договора — форс-мажорным обстоятельством. И если я не прав, прошу поправить — я ни разу не встречал договор, где при перечислении форс-мажоров военный конфликт был бы исключён. А значит сеньор должен руководствоваться не мифическими инструкциями королевы Катарины, Оливии, Верджинии или Аделины, а прямым указанием главы государства. Всё иное — от лукавого. Но сеньор активно цепляется за версию о бюрократической накладке, о конфликте инструкций. При том, что, судя по общению с ним, я сделал вывод, что он человек совсем
— Сеньор Ши-ма-нов-ский, прошу к делу, без пустых словесных оборотов ненужных эпитетов, не подтверждённых документально.
— О, прошу простить уважаемый трибунал, но эпитет нужный! — воздел я руки к небу. — Поясняю. Этот человек, понимая, что делает, отдал преступный приказ. После чего не ударился в бега, а именно так бы поступил я на его месте, как и любой здравомыслящий человек. Он не просто остался, но и совершенно уверен, что с ним всё будет хорошо — вы посмотрите на его спокойный вид и довольное лицо. Он не производит впечатления человека, который не понимает, что ему грозит.
— Сеньор Ши-ма-новский, это ваши личные домыслы! — повторилась Паркинсон, наливаясь для приличия краской.
— Личные.
— Я знаю, что вы не любите соблюдать судебные процедуры, но…
— Уважаемый трибунал, я высказываю мнение о том, что обвиняемый действовал не в одиночку, а в составе группы лиц, — перешёл я к сути. — И эта группа лиц — участники мятежа, который только что был подавлен в столице, либо сочувствующие ему самого высокого ранга. И прошу разрешение на экспресс-допрос, прямо сейчас, с целью дознания, чьё именно распоряжение выполнил сеньор. Кто этот человек, и почему сеньор Сантьяго так уверен в том, что ему ничего не будет за государственное преступление.
Непонимающие вытаращенные глаза Паркинсон: «Хуан, ты в своём уме? Мы ТАК не договаривались! Что за слом сценария?»
Да, нарушил сценарий. Ибо работаю на картинку, а как ещё заткнуть упыря — не сообразил. Ну, Маргарита, не тупи, не такой это и слом! Просто веди себя естественно!
— Сеньор Ши-ма-новский, думаю, что ваша просьба не совсем законна, — покачала председатель головой. — Либо совсем незаконна. Но если вы ходатайствуете о передаче дела на доследование, в связи с новыми возможными обстоятельствами…
Я еле заметно отрицательно покачал головой, сделав «страшные» глаза.
— Уважаемый трибунал, я, как представитель её высочества, ходатайствую о передаче дела на доследование с целью выявить дополнительные обстоятельства преступления! — А это громко и вслух — пусть кое-кто за пределами зала понервничает.
— Хорошо. У обвинения есть что сказать?
— Никак нет, ваша честь! Обвинение закончило.
— Хорошо. Трибунал удаляется на совещание. — Стук молоточком.
Совещание будет проходить в гримёрке, на том же уровне, что и сцена. Проход к ней и саму гримёрку охраняет два взвода девчонок, вокруг них ФСИНовцы, а в третьем кольце весь блок оцеплен «Братством» во главе с Максом. За безопасность я не переживал. А значит почему бы и не сделать совещание по протоколу, в отдельной комнате? Ибо тут во дворце камеры внутреннего наблюдения, и мы, повторюсь, их не глушили. Вальяжно идущие и запирающиеся судьи — то, что надо для медийной картинки, никто не придерётся. А вот внутри в гримёрке глушилка стоит. И, войдя, судьи её активировали — я не могу даже текстовку Маргарите скинуть, с пояснением, что ей делать.
Десять минут. Больше не за чем — и так всё ясно, дело предельно простое с кучей фактов и подтверждений. Но надо написать бумагу нужной формы с нужными подписями — вот как раз эти десять минут на оформление. Послышался шум в коридоре (я остался сидеть на сцене на выделенном мне месте), затем за кулисами, и. наконец, тройка судей в мантиях вышла назад, на сцену, на рабочее место. Судьи у нас сидели лицом к залу, а обвиняемых сажали к залу боком, но так, чтобы на суд они смотрели лицом — почти как в амфитиатре в корпусе. Нормально получилось. Маргарита искоса бросила на меня вопросительный взгляд, я снова еле-еле отрицательно покачал головой. Лёгкий еле уловимый кивок в ответ — поняла. Ибо сомневалась.