Функции памяти
Шрифт:
Всю дорогу я силилась понять, что могло заставить некоего весьма богатого человека затеять эту возню. Организовать такую операцию ведь очень дорого, а действует тут наверняка частное лицо, не ИСБ или кто-то вроде.
Что настолько ценного нашла экспедиция, о чём я умудрилась забыть? Даже если отбросить изначально живущую во мне уверенность, что пропавшие охранники тут ни при чём, и допустить, что именно они кому-то рассказали о находке.
Деньги? Разве что месторождение чего-то очень ценного и редкого, но месторождение — совсем не тот куш, ради которого стали бы рисковать прямо сейчас. Да, именно с такой целью пришли на Индру нечистые на руку первооткрыватели, которых вытурило правительство. Ну, не считая биоресурсов. Но теперь, когда за этим миром наблюдают, ввязываться в незаконную добычу чревато, такое долго не утаишь, а работы должны вестись постоянно.
Информация? Но никаких великих открытий экспедиция совершить не успела, мы вообще очень недолго пробыли в храме. И вряд ли что-то резко изменилось за тот день, который выпал из моей памяти. Да даже если отвлечься от действительности и провала в ней, опираться только на теории и мои сумбурные сны, я просто не представляю, что там может быть такого впечатляющего, ценного или шокирующего! Те, кто это построил, создали земную цивилизацию? Даже если закрыть глаза на цифры и прочее, то… Ну нет в этом ничего настолько важного! Вернее, важное-то может быть, но только с точки зрения науки, из этого никак не получить выгоду.
Разве что допустить, будто там сохранились некие потрясающие воображение древние технологии… Но какие? Как?! Сейчас это просто груда камней! Да, хорошо сохранившаяся груда, но не настолько же! Если там когда-то было нечто более интересное, оно уже давно истлело и поросло травой.
А впрочем…
Что-то же случилось с экспедицией. И либо стоит поверить официальной версии при всей её зыбкости, либо… Что? Не представляю. То есть вариантов множество, всё это было описано много раз до моего рождения всевозможными писателями и сценаристами. И мыслей много, только дельных среди них нет: в голову лезут откровенно бредовые конспирологические теории.
— Нир, а почему всё-таки харры избегают этого храма? — спросила я на привале. — Неужели из-за одной только давящей атмосферы?
— А этого мало? — рыжий озадаченно вскинул брови. — Много хороших, приятных мест для жизни, зачем загонять себя туда?
— Ну не обязательно ведь там жить, просто… Вам что, совсем не интересно?
— Что не интересно?
— Кто, зачем и когда это построил? Кому там поклонялись? Почему сейчас у вас вообще нет религии? Кто были эти бесчувственные боги? Почему в итоге погибли? Как вышло, что этот храм столько простоял и до сих пор не разрушился под напором леса и атмосферы?
— Нет.
— Что — нет?
— Не интересно, — улыбнулся Нир. Несколько секунд насмешливо разглядывал совершенно оглушённую таким ответом меня, после чего добавил: — А зачем? Мы знаем, что они слишком увлеклись делами разума, забыв о чувствах. Мы знаем, что счастье не от ума, а от сердца. Зачем искать что-то ещё?
— А для некоторых людей счастье в познании нового, — возразила я. — Неужели среди вас таких совсем нет? И в вас совсем нет любопытства? Это же так интересно — как устроен мир, что в нём и как происходило раньше и случится потом!
— Чистое стремление знать разрушает, — очень спокойно и серьёзно проговорил Нидар. — Если оно вообще способно иметь какие-то чувства, то чувства эти — всегда страхи, порождённые одним главным, страхом смерти. А если не пугает смерть, то все так ценимые вами знания теряют значение.
— Но какая-то техника у вас есть, есть исследования! Вы добываете полезные ископаемые, строите машины, развиваетесь, — возразила я. — Значит, всё же пытаетесь познавать мир. И почему-то же ты был зол на урши, которые убили твоих родных!
— А я и не говорил, что все харры совсем свободны от страхов, — снова улыбнулся он. — Я тогда был ребёнком, да и теперь страхи остались. Но это не повод им потакать.
— Что же выходит, если вы наконец избавитесь от своих страхов, вы все дружно умрёте?
— Не бояться смерти — не значит не хотеть жить, — весело возразил Нидар. — Жизнь — это счастье. Счастье в равновесии с собой, в каждом новом дне, в родных и любимых существах рядом.
— Но ведь любовь к ближним, инстинкт размножения — это в конечном итоге тоже порождение страха смерти!
Упёртость рыжего начала уже раздражать. Тот, кажется, это видел, но оставался невозмутим.
— Когда это инстинкт, — возразил он. — Но может быть и желание.
— На одном желании далеко не уедешь, и всё в итоге закончится вымиранием вида, — проворчала я.
— Инстинкт нужен тем, кто недостаточно разумен.
— Но ты же сам только что говорил, что дело не в разуме, а в чувствах? — Я поняла, что близка к тому, чтобы окончательно запутаться.
— При чём тут разум, если дело в разуме? — харр озадаченно вскинул брови, и я на несколько мгновений зависла, глядя на него потерянно и недоверчиво. Издевается, что ли?
Правда, через мгновение в голове будто щёлкнуло, и я всё-таки вспомнила немаловажную деталь: мы же разговариваем через переводчика!
— Повтори это еще раз, — попросила мрачно, отключая в шимке автоматический перевод, позволявший воспринимать слова собеседника как сказанные на родном языке.
— Что случилось? — полюбопытствовал Нидар, послушно повторив.
— Тьфу. Короче, у нас с тобой проблема в терминологии, — вздохнула раздосадованно. — Мой переводчик считает, что эти два слова — одно и то же, хотя я теперь слышу, что звучат они по — разному.
— Шайян и найвин? — уточнил мужчина. — Почему?
— Понятия не имею! Надо спрашивать у тех, кто программу составлял, — проворчала, чувствуя себя на редкость глупо. — В чём между ними отличие?
Не знаю, насколько я сумела понять сказанное, а Нидар — объяснить, но у меня сложилась довольно странная картина мировоззрения харров. Нашему пониманию знаний, а также разума в целом соответствовало первое слово, связанное с интеллектуальным, естественным познанием. Все эксперименты и теории устройства мира, которые строили люди, относились сюда. А вот вторым понятием определялось высшее, априорное знание, которое индивид получал… откуда-тo. Нир так и не смог объяснить природу этого знания и почему именно оно — правильное. Просто потому, что сам никогда не задавался подобными вопросами: он точно знал, что это так.