Футбол с улыбкой
Шрифт:
– Еще раз поднимитесь – шампанское вместе с букетом цветов полетят с четвертого этажа!..
Вернусь на много лет назад, когда о знакомстве со Стеллой еще и не помышлял. Я родился в 1942 году, в разгар Великой Отечественной. Но ничего не слышал о том, что семье тогда жилось тяжело, впроголодь. Все-таки это Закавказье – фашисты туда не дошли.
Если бы питались, например, по хлебным или еще каким-то карточкам, то мне бы точно об этом сказали, когда подрос. Да и помнил бы голод и лишения. Но таких
Читал, что в три года у меня был легочный круп, я начал задыхаться, ситуация была критическая. Но увидел кошку, развеселился, дыхание возобновилось, и мама от радости упала в обморок, и якобы у нее от этого случился выкидыш. Правда ли это – не знаю, мама ничего не говорила, а у меня в памяти это не сохранилось.
С сестрой всегда были идеальные отношения. Говорит как-то:
– Хочу на машине ездить!
– Вон машина стоит – езжай, – отвечаю.
У меня товарищ был хорошим водителем. Брали машину, он Иру сажал и учил.
Жили мы в Завокзальном районе Баку, одном из двух, где сосредоточилась основная масса армян. В нашем дворе азербайджанцев не было, в соседнем – один был, но хорошо говорил по-армянски. Когда я, играя за «Нефтяник», получил вторую квартиру, там уже горские евреи жили.
А в старом доме общий двор был – семей на тридцать. Двери ни у кого не запирались. На праздник у любой семьи столы во дворе накрывали, и у кого что дома было – все приносили. Вот какие отношения! Таким был старый Баку, о котором остались только самые прекрасные воспоминания.
Черную икру трехлитровыми банками приносили во двор, ложками ели. Она стоила дешевле рыбы. Уже когда начал играть в первой команде «Нефтяника», помню, у меня день рождения, слышу – стучат. Открываю – там знакомый болельщик, за городом живет.
– Эдик, куда положить?
Метра полтора рыбина! У нас во дворе у одного ванна была, говорю ему:
– Давай пока в ванну положим, потом устроим праздник!
Никто ничего у нас не воровал, потому что во дворах сами же воры и жили. Глядя на них, никто не смел ни к чему прикоснуться. У нас во дворе такие блатные ребята были! Один в тюрьму садится, другой – выходит. Без краж не могут. Но у своих – никогда. Одни карманниками были, другие домушниками…
Мы, мелкие, крутились рядом с ними, думали – кого пошлют за сигаретами? Это была честь! А они мне:
– Что ты здесь стоишь? Тебя никто за сигаретами не пошлет. Иди спать, у тебя завтра тренировка.
Берегли меня. Случись что – горой за меня встали бы! Но таких случаев не бывало. Все уже знали – и их, и меня.
Когда растешь рядом с такими людьми, понятно, что воспитание улицей идет в довольно жестком режиме, и ты должен быть сильным, не размазней. Но не помню, чтобы дело доходило до каких-то жестких заруб, когда во время матчей мы били друг друга по ногам. Даже те же воры приходили со своей «работы» и, даже не поев, играли тайм. Но все свои, все друг друга знали. Просто выходили поиграть и расслабиться.
Один раз – да, подрался. Вышел со двора, разговариваю, тут один подходит. Слово за слово, я ему:
– Что тут стоишь? Ты не из нашего района.
– А ты кто?
Сцепились, я ему как головой дал – и в нокаут!
Его забрали, я пошел домой. Слышу, маленькие ребята говорят, что он с собой папу, дедушку привел, еще человек пять. Я залез под кровать и лежу там. Они поднялись к нам, поговорили с папой и ушли. Отец, который прекрасно понимал, где я нахожусь, швабру взял:
– А ну, выходи!
Ага, как же! Тут он отвлекся на что-то, а я выскочил и убежал. Через несколько часов – уже темно было, поздний вечер – мама зовет:
– Давай домой, папа спит уже!
Последствий для меня не было. Папа наутро ушел на работу, а у нас тренировка где-то в одиннадцать была. Потом пришел, отдохнул – и все забылось.
Всплывает в памяти, что мне клали под подушку маленький резиновый мячик. И я с ним спал. Папа не знал, буду ли я футболистом, и не давил. Хотя, конечно, был бы рад. Но если бы у меня не было такого желания, то на тренировки я бы с ним не бегал, а он бы меня не брал. Советами он не докучал – я сам все хватал на лету.
Двор и был моей первой футбольной школой, и не сомневаюсь, что это позволило мне стать самим собой. Сейчас все занимаются в классических футбольных школах, академиях. Воспитывают там, может быть, и качественно, но всех делают одинаковыми. А когда ты учишься всему во дворе, то никогда не будешь похож на других. Только на себя. Там я и научился финтить, когда, как уже рассказывал, собирал против себя несколько более мелких пацанов, и это было лучшим времяпрепровождением, какое только можно было представить.
В детстве я еще не понимал, что есть какие-то уровни, которым надо соответствовать. Но когда стал ходить и смотреть матчи «Нефтяника», то сказал себе: «А почему я не смогу это сделать?» Финты, которые там подглядел, пытался разучивать на улице. В том возрасте я не завидовал хорошим игрокам, а радовался и только думал: «Почему он так может, а я – нет?» И стремился к тому, чтобы всему этому научиться.
Телевизоров тогда еще не было, и что-то такое, что захотелось бы повторить, можно было увидеть только на стадионе. Радиорепортажи о главных матчах, конечно, слушал, но как по приемнику учиться? Это же видеть надо!
Ездил вслед за отцом. Он закончил карьеру игрока в 1948 году. «Нефтяник» тогда впервые включили в группу «А», папа тренировался с командой, но в чемпионате не участвовал – по возрасту уже, видимо. Затем играл за завод, потом поехал в Степанакерт тренировать сборную Карабаха. Я – с ним. Все было нормально, проблем не было, палок в колеса никто не вставлял.
Потом вернулись, папа стал тренировать бакинский «Локомотив». Все его мысли были о том, чтобы сделать хорошую команду, и на мои школьные матчи он не ходил. А мы тем временем выиграли Кубок города среди детских команд. Хорошие ребята у нас были. Играть многие не умели, но старались. И обыграли тех, кто о себе многое возомнил.