Футбол. Искушение
Шрифт:
Через несколько месяцев внезапно исчез сын, и Матвей остался один со старенькой тещей. Сын ушел к матери. Оно было может и к лучшему, но Матвею стало совсем плохо. Столичные друзья всё же оказались просто собутыльниками, и один за другим куда-то потерялись. Еще через месяц Тяглова выгнали с последней работы. Просто по сокращению, кризис мол. Старенькую "шестёрку" жена еще раньше перевела на себя по генеральной доверенности, выданной во времена общей семьи, видимо из вредности, в деньгах у нее нужды не было. Таксовать возможности не осталось. Жить совсем не получалось.
***
Во дворе дома оказалось неожиданно безветренно и даже тепло, из-за серых туч выглянуло заходящее солнышко. По спине Тяглова пробежали мурашки, изгоняющие остатки студеного сквозняка. Матвей выпрямился и поднял голову. С хоккейно-баскетбольной коробки доносились звонкие удары по мячу и ребячьи голоса.
– Надо же, футбол. Как-то не по погоде, вроде бы, ... а с другой стороны, сентябрь, да и во дворе свой микроклимат, - подумал Матвей, проходя по серой асфальтовой дорожке вдоль облезлой белёсой стенки коробки.
– Дядя, подайте мяч, пожалуйста.
Матвей обернулся. К нему катился футбольный мячик, разукрашенный яркими нашлепками. Приблизившись, мяч мягко, подобно щенку, ткнулся в щиколотку Матвея, чуть отвалился в сторону и замер в ожидании. Над стенкой коробки маячили пара широко и щербато улыбающихся мальчишечьих головёнок в вязанных цветных шапочках.
Матвею внезапно стало тепло и радостно. Он улыбнулся и вспомнил себя таким же точно мальчуганом, целыми днями гоняющим мячик во дворах в забытье от всех на свете неприятностей этого мира. Тяглов вынул руки из карманов, наклонился над этим игровым надутым шаром, потянулся к мячу, но вдруг решительно выпрямился и легонько коснулся носком ботинка яркой нашлепки. Мячик с готовностью дрогнул.
– А вот вам, пацаны, ловите-ка мастерский удар!
– Матвей поднял глаза, увидел засверкавшее под лучами осеннего солнышка металлическое кольцо баскетбольного щита и, представив в голове, как мяч описывает точную параболу, проходящую прямо через центр кольца, без лишнего напряжения, подъемом стопы пнул снаряд. С сочным чмоканьем мячик взмыл над головами ребятишек, посверкивая яркими наклейками, описал красивую дугу и рухнул на площадку точно через кольцо, не задев краев обруча.
– Ухх-тыы...!
– мальчуганы всполошились, забегали, зашумели, - Дядя, дядя, повторите!
Один из сорванцов перекинул мяч обратно через стенку, с трудом перевалился сам, и взяв в руки мячик, подбежал ко Матвею, заискивающе снизу заглядывая в лицо, - Покажите еще, дядя.
– Да что вы, ребята, такое раз в жизни получается, - засмеялся Матвей.
– Ну пожалуйста, - бережно установил мяч к дядиным ногам, поднял голову и умоляюще посмотрел Матвею в глаза. Пацаненку было лет десять, не более, и по извечной мальчишечьей природе лукаво улыбающийся рот остро напомнил Матвею его сына. Внутри защемило, стало жарко и неловко.
– Ага, - глядя на обруч, мужчина невольно представил невероятную траекторию, вздохнул, жалко улыбнулся в ответ мальчику и опять ударил по мячу. Мяч, как живой, вспорхнул ввысь и на обратном падении чисто вошел в баскетбольное кольцо. Мальчуган обернулся к Тяглову, рот его распахнулся, а глаза расширились. Повисла тишина. Затем с площадки кто-то спросил:
– Вы, наверное, просто в цирке работаете, дядь?
– Да вот, в цирке у нас так, - судорожно протолкнул сквозь горло Матвей.
– Вот бы и наши всегда так, - протянул мальчишка и, развернувшись, побежал на площадку.
Получив приемлемое для них объяснение, пацаны еще немного погомонили и снова начали пинать мяч. Тяглов постоял, мысленно махнул рукой, боднул головой в сторону, развернулся и зашагал к подъезду.
– Бывает же такое, - голова звенела непонимающей пустотой, но было тепло и приятно.
***
Отперев своим ключом дверь, Матвей с порогами прокричал приветствие как обычно лежавшей в своей комнате на диване теще. Петровна, как звал тещу Матвей, невнятно ответила. Она была больна. Не физически, но духовно. Или душевно. Физически она была в порядке. Одним словом, у тещи были непорядки с головой, и она до сих пор не осознавала, что её дочь и внук уже давно с ними не живут. Матвей разулся, вдел ноги в домашние пластиковые тапочки, снял слегка влажное с улицы пальто, размотал шарф, стянул шапку и повесил их на вешалку в прихожей. Затем последовал на кухню, сел в свой любимый тесный угол на табурет и задумался.
Мысли ворочались медленно и обреченно. Работы не было, денег хватит еще на месяц, при максимальном ужатии, - на два. Пенсия у Петровны мизерная, на нее не прожить. Да и тратила она её самостоятельно за один-два дня, немедленно по получению наведываясь на ближайший стихийный рыночек, где накупала сразу на всю сумму множество ненужных случайных вещей. Тяглов с пониманием относился к её, таким образом получаемому единственному развлечению, и на бабушкину пенсию не претендовал. Тем не менее, надо было что-то делать, решать финансовый вопрос. Но тридцатипятилетний Матвей не интересовал работодателей, устроиться не получалось.
Недавно в почтовом ящике Матвей обнаружил официальное письмо от районного суда с уведомлением о разводе и отсутствии взаимных претензий. Каким образом это удалось жене при наличии несовершеннолетнего сына и без его, Матвеего, присутствия, оставалось тайной. Тягаться с государством и непонятными, но явно могущественными связями супруги не было сил. По факту супруга-то стала бывшей, и лишь по многолетней привычке Матвей продолжал думать о ней, как о жене.
Тяглов потянулся в карман за сигаретами, вынул почти пустую пачку и зажигалку, бросил на стол, вытащил одну и жадно прикурил, привычно помножив стоимость пачки на количество дней и внутренне поморщившись. Надо было бросать, но он не мог. Иногда всплывали мысли о стоявшем в дешёвом жестяном ящичке ружье, но Матвей регулярно гнал их прочь. Он был православным христианином. Хотелось выпить водки, это немного помогало. Но после ухода жены Матвей все реже и реже пил водку, пока не прекратил вовсе. Он сознавал, что пить в его положении нельзя. Иначе конец, то же ружье, но растянутое во времени.
Христианином стал Матвей уже в Москве, будучи женатым. Он был крещен в раннем детстве, но воспоминаний об этом не осталось. Однажды, тогда еще работающая теща принесла домой тонкую серую брошюрку. Брошюра валялась на полках, пылилась, пока случайно не попалась в руки Матвею. Так он впервые прочел Новый Завет.
На плите стояла сковорода с жаренным картофелем. Уходя, Матвей поручил теще пожарить картошки и поесть самой. Это единственное блюдо, что осталось у Петровны от былых кулинарных умений. Готовила она его только после целенаправленной просьбы Матвея, самостоятельно принять решение уже не могла. Впрочем, теща еще могла мыть посуду, чем Тяглов постоянно и пользовался. В холодильнике были сало, хлеб, чеснок и увесистый пакет с квашенной капустой. Вполне нормально, почти полный набор необходимых питательных элементов, подумал Матвей, усмехнувшись.