G?tterd?mmerung: cтихи и баллады

Емелин Всеволод Олегович

Космос как воспоминание

Книжечки беленькие, книжечки красненькие В детстве стояли на полочке, “Библиотека современной фантастики”… Все угробили, сволочи. Думал ночами бессонными, Как буду сквозь волны эфира Вести звездолет фотонный, Облетая черные дыры. Вырасту, думал, буду Мвен Масс Или Дар Ветер. Вырос. Вокруг одни пидарасы Да эти… Вырасту, ждал, отобью Низу Крит У Эрга Ноoра. Вырос. Вокруг наркомания, СПИД Да эти, которые… Выучусь, в детстве мечтал, на прогрессора, Служить буду доном Руматой. Вырос. Вокруг сплошь бычье в “мерседесах”, И все ругаются матом. В Руматы меня не брали, Иди, говорят, не треба. В результате вовсю в Арканаре Жирует орел наш дон Рэба. В книжках один был мерзавец — Пур Хисс (Еще бы с такой-то фамилией). А теперь оказалось — Пур Хиссов, как крыс, И всех они зачморили. Навеки улыбка сползла с лица, Я стал обладателем бледного вида. Вместо эры Великого Кольца Настал нескончаемый День Трифидов. Вот тебе и Роберт Шекли, Вот тебе и Гарри Гаррисон, В мире, где правят шекели, Пойду утоплюсь в Солярисе. Оказался чужой я на этом пиру Пришельцев пиковой масти. Тщетно шарит рука по бедру, Ищет мой верный бластер. Гляну сквозь стеклопакет И, как всегда, офигею — Вместо звезд и планет Горит реклама “ИКЕИ”. Грустно сижу на жопе На их табуретке фанерной. Нынче не время утопий О покорении Вселенной. Я все понимаю: Сталин, Репрессии,

пятилетки… Но зачем мы Космос сменяли На фанерные табуретки?

Портвейн “Иверия”

Философская лирика

Когда великая империя Клонилась к пышному распаду, Когда чуть было не похерили Московскую олимпиаду, Солдаты в Азии примерили Из цинка первые бушлаты, Когда подверглись недоверию Незыблемые постулаты, Поток еврейской эмиграции Стал мельче и заметно жиже, И академик, совесть нации, Ментами в Горьком был отпизжен, И тень Лаврентий Палыч Берия Зашевелилась на Лубянке, Тогда-то вот портвейн “Иверия” Был дан трудящимся для пьянки. Между раскрученными брендами Не затерялся тот проект, И пахнул мрачными легендами Его загадочный букет. Напиток этот по сравнению С тем, что пришлось нам прежде жрать, Был следущего поколения, Как самолет Миг-25. В нем не было ни капли сока И никаких даров природы, Лишь технологии высокие Да мудрость гордого народа. Носились с тем народом гордым У нас в Советском-то Союзе, Как будто с писаною торбой (И Ахмадулина все в Грузию, И с ней фотограф Юрий Рост там, И сам великий Окуджава, Где несмолкающие тосты, Шашлык, боржоми и кинжалы). И джинсы ихние поддельные Обтягивали наши жопы, И вкус “Иверии” портвейна, Как воплощенье Азиопы. Бьет прямо в темя тяжким обухом Нас водка русская, тупая. Как путника роскошным отдыхом, Портвейн грузинский завлекает. Вот слизистые оболочки Всосали порцию напитка, И снизу вверх по позвоночнику Змеится колдовская пытка. Ползет, как божия коровка, По стебельку пурпурной розы Туда, где в черепной коробке, Остатки головного мозга. Вот жидкость теплая, химическая, Достигла мозг вышеозначенный, Согласно Гегелю, количество Упорно переходит в качество. И опускаются туманы На холмы Грузии ночныя, И наступает кайф, нирвана, Короче, просто эйфория. А дальше жуткое похмелие, Живем-то все же не в дацане, Не стоит забывать про Гегеля, Про отрицанье отрицания. И вот стою — сибирский валенок, Глазами хлопая спросонья, На циклопических развалинах, Не мной построенной часовни. Из-за Осетии с Абхазией Грузинская фекальна масса Смягчить не сможет эфтаназией Мне горечь рокового часа. Мне седина покрыла бороду, Прощай, прекрасная грузинка, Я вспомнил, по какому поводу Слегка увлажнена простынка. Прощай, сырок, в кармане, плавленый, Охладевающие чувства, И организм, вконец отравленный, И творчество, и рукоблудство. И Вакх безумный, надругавшийся, Над аполлоновым порядком, И образ мира, оказавшийся, В конечном счете, симулякром.

Трансильвания беспокоит

Вы мне все про империю, А тут, как выйду по пьяни я, Так у меня за дверью Начинается Трансильвания. Сразу с подъездом рядом Встали Карпатские горы, Всюду ментов наряды Или бригады “скорой”. Что ты с серьезной миной Мне тут чернуху лепишь? Вижу под формой крысиной Я твой камзол, граф Цепеш. Что-то к моей аорте Много внимания, типа. Нет, не удастся сдохнуть Мне от птичьего гриппа. Над головой узоры Чертят пернатые волки. Буду лежать я скоро На деревянной полке. Скоро слетятся суки Справлять свои черные мессы. Ох, попадусь я в руки Людям гуманных профессий. Где в коридорах койки, Лужи говна в сортире, Где патанатом бойкий Переберет мой ливер. Поделят без разговоров Крохи моей зарплаты Оборотни в погонах, Оборотни в халатах. О, как я жажду мести Гадам за все за это. Приедет в Москву Ван Хельсинг Со своим арбалетом. От стрел его арбалета С наконечниками из серебра Ваши бронежилеты Не спасут ни хера. Будете знать, фашисты, Как грабить больных и пьяных. Он превратит вас быстро Во святых Себастьянов. По-ка-чивая перьями, Как ежики из тумана, Пойдете служить моделями Для нового Тициана.

Прочел Уэльбека. Много думал

Любовная лирика

Веронике К.

Запомни мой оскал крысиный И хрип раздувшейся аорты. И от меня запахнет псиной, И ты меня прогонишь к черту. И я пойду к нему не глядя, С тобой, чтоб рядом не вонять. Любить так могут только бляди, Да и кому нужна не блядь? Впервые лишь с тобою понял, То, что всю жизнь мечтал бы быть я Не богачом, поэтом, воином, А механизмом для соитья. Была ты всем в моей судьбе. И, старый пес в облезлой шкуре, Как будто Цезарю, тебе Я салютую, моритури. Ты не вернешься, ни фига, Как ни целуй следы ботинок. В любви для всех закон-тайга, И прокурор в ней не Устинов. Мне не помогут ни хрена Стихослагательские лавры. Не для меня придет весна, А сердце лопнет от виагры. И я окуклюсь в плотный кокон, Как гусеница шелкопряда. И в нем скукожусь кособоко В смиренном ожиданье ада. А ты с другим, родная женщина, Сыграешь жертву униженья. Ведь что за секс без достоевщины? Простые, глупые движенья. Собой ты будешь представлять Объект для производства фрикций, Чтоб деконструкциею снять Конфликт бинарных оппозиций. Ты помнишь члены, а не лица Один добрей, другой построже, А мой, как тютчевская птица, Подняться хочет, но не может.

К событиям в Бутово

Если дорог тебе твой дом, Где ты русским выкормлен был, Не склоняйся перед Лужком Бейся с ним из последних сил. Если дорог тебе твой сад, Фрукты, овощи и цветы, Если слышать не хочешь здесь мат Понаехавшей лимиты. Чтобы вместо жужжанья пчел Был асфальтом залитый плац, Чтоб дворцы для жулья возвел Здесь Лужков — урожденный Кац. Чтоб кривлялся здесь гей-парад, Чтоб Гоморра была и Содом, Чтобы всякий, бля, бюрократ Называл бы тебя жлобом. Возведут казино для игр, Где отца лежит гроб. Прет бульдозер, как будто “Тигр”. На последний окоп. Видишь как на твои права Наступает со всех сторон, Словно “Мертвая голова”, Засучив рукава, ОМОН. Нам нельзя отступать назад, Отвлекаться на перекур. Это Бутово — наш Сталинград, Севастополь и Порт-Артур. Если быть не хочешь разут, Если быть не хочешь раздет, Всякий раз, как они набегут. Выходи стеной на пикет. Если ты еще не манкурт, Если ты из честных людей, Сколько раз их увидишь тут — Столько раз прогони блядей!

Вдогонку G-8

Открытое письмо лидерам западных демократий

Что ж вы, главы государств, Представители элит, К нам слетелись за стол яств, Где свободы гроб стоит? Предводители держав Выстроились к Путину. Нет чтоб в нарушенья прав, Как котенка, ткнуть его. Терли вы три дня базар Про энергобезопасность. Никто слова не сказал За свободу и за гласность. Мы теперь узнали, кто вы Чисто, без прикрас. Вы родную мать готовы Променять на газ. Марши где свободные Наших пидаразов? Вы права их продали За понюшку газа. Где нацболы бодрые С возгласом “Да смерть!”? Вы права их продали За сырую нефть. Налетай, крещеные, Раскупай в момент Нашу нефть говенную — Уралс, а не Брент. Не было предъявы О

Михал Борисыче, Что гебней кровавой Заточён на киче. Ездите вы нынче На электрокарах, А Михал Борисыч Парится на нарах. Наплевать вам на Беслан, На права народов. Лишь бы был откручен кран У трубопроводов. Положить вам на ГУЛАГ, На свободу прессы. Было б чем наполнить бак Черных “мерседесов”. И что делать, я не знаю, Правят вами если Вместо гордых самураев Ебанаты Пресли. Помню, тридцать лет назад Ваши же родители Правда были демократы — Грозные правители. Бились, несмотря на газ, Как тролли за сокровища, За попавшего в отказ Любого Рабиновича. В общем так, предупреждал я “Лидеры свободные”, Что сожрет вас сверхдержава Углеводородная. Поздно будет рыпаться, Защищать права, Когда на вас посыпятся Ракеты “Булава”.

Новости культуры

На присуждение Борису Моисееву звания “Заслуженный артист России”

Пусть я прослыву в бараке крысой, Но прошу прикрыть мужской стриптиз. Отберите званье у Бориса, Не подходит к званию Борис. Лучше уж мочить в сортире террористов, Журналистам памперсы менять, Но зачем “Заслуженных артистов” Борям Моисеевым давать? Лучше отмороженных евреев Назначать в стране премьер-министрами, Чем таких, как Боря Моисеев, Награждать “Заслуженными артистами”. Это ли национальная идея? Это ли сраженье с экстремистами? Если станет Боря Моисеев На Руси “Заслуженным артистом”? Пусть будет “Заслуженным” он геем Пусть “Народным” гомосексуалистом, Но не должен Боря Моисеев Быть у нас “Заслуженным артистом”.

Стихи о современной русской поэзии

У нас все мастера анапестов и хореев Являются членами поэтических школ, хороших и разных. Одни принадлежат к школе старых евреев, Другие — к школе молодых пидарасов.

“Вышла старушонка…”

Вышла старушонка На заросший двор, А ей похоронка, Да с Кавказских гор. Первыми лучами Заиграл рассвет. Бабке сообщают Военком и мент. Что сын ее младший, Где-то под Шали, Стал героем павшим — БМП сожгли. Произведя в Ростове Анализ ДНК, По строенью крови Опознали паренька. Сильно деформирован Организм его, И будет кремирован Он за счет МО… Завела их бабка В избу для начала, Бухнулась на лавку И запричитала: — Ах, зачем в такую даль Было гнать болезных? Вы б чеченам заказали, Их бы здесь зарезали. Не сотрет железо Пиковая власть, Коль нас всех порезать Да рядком покласть. Вот и средненький-то мой, Заведясь с кавказцами, Как индеец расписной Лег на койке панцирной. Еле от уколов Жизнь теплится в парне, Мы народ-то квелый, Субпассионарный. Вниз свисает лампа На витом шнурке. Позабудь, ты, мамка, О втором сынке. Все блатные распри, Был он, видно, вором, Трудно нам с диаспорой Вести переговоры. Все они амнистии Много раз прошли. От локтя до кисти Руки их в крови. Кто там в чем участвовал, Разберемся, мать. Есть приказ начальства, Чтоб не раздувать. Банка первача вот, Яйца, огурцы. Расскажи, начальник, Как мой старший сын. Следует, мамаша, Из делопроизводства, Проявлял твой старший Факты ксенофобства. Ткнул Мансура прямо в почки Своей финкой острой На национальной почве Нашей, Вологодской. Отсидит срок, ничего, Это лишь полгоря. Здесь община их его Все равно запорет. Не ходи сюда ты, Жалоб не носи. По другим Адатам Жизнь пошла в Руси. И пошла мамаша, Не сказав ни слова, И швырнул фуражку В угол участковый. Выпил самогону, Хрустнул огурцом И уткнул в ладони Красное лицо. Только ветер злился В лесополосе, Где аж до столицы Тянется шоссе. Кто-то у кафе там Слушает зурну, Чтоб песней, как ветром, Наполнить всю страну.

Зонг

У пилы у циркулярной Победитовые зубья, Сразу палец безымянный И мизинец к черту срубит. Уважай, столяр-станочник, Циркулярную пилу, Если ты искать не хочешь Свои пальцы на полу. На руке остатки кожи Заливает кровь густая, А у Мекки только ножик Из подшипниковой стали. От досужих глаз в сторонке, В полутьме, в сыром подвале Выгнанные с оборонки Мастера тот нож ковали. Ножны кожаные узки, Спрятан нож в карман штанов. Ох, не любит он нерусских, И богатых, и ментов. У сержанта есть три лычки, А ему, козлу, все мало. У собак бывают клички, А у Мекки погоняло. Много горя повидал он, А потом решил — хорош! И себе взял погоняло Мекки-Мессер, Мекки-Нож. Кто-то мать родную продал, Ну, а он наоборот — Вышел родом из народа И вступился за народ. Если ты вдову обидел, Сироту развел на грош, Ждет тебя народный мститель Мекки-Мессер, Мекки-Нож. Не пугай высокой крышей Ментовской или чеченской. Он ножом тебя распишет, Как Рублев собор Успенский. У крутого ствол под мышкой, Он рулит на “мерседесе”, Но сверкнет, как фотовспышкой, Своей финкой Мекки-Мессер. Мы посмотрим из-под арки, Как ползет еще живое Существо от иномарки По асфальту, тихо воя. Если кто-то загорелся, Мекки вмиг его потушит Он не любит “мерседесов», Не поэт он типа Кушнер. На площадке возле сквера У подъездов и аптеки Местные пенсионеры Низко кланяются Мекки. Так у нас в районе спальном Зажилось простому люду, Как когда-то англичанам Под защитой Робин Гуда.

Русский марш

Плакала мамаша, Кутаясь в платок. — Ой, на “Русский марш” ты Не ходи, сынок. Ветер гонит тучи, Клонит дерева. Там тебя замучат Злые антифа. Вдавят тебя в стену Станции метро, Попадешь чечену Прямо на перо. Ты куда собрался? Глянь, черней ворон В латах марсианских Сходится ОМОН. Выведут без счета Псов на свой народ Тут и водометы Тут и вертолет. Злобные собаки Рвутся с поводков, Строем автозаки Ждут вас, дураков. Если им охота, Пусть друзья твои Все идут в пехоту Для ДПНИ. Мало ль в околотке Есть у нас ребят, Обойдется Поткин Чай, и без тебя. Слушать, мама, грустно Этот разговор. Ясны ваши чувства, Но какой позор! Что в народный праздник Граждане страны, Мы под страхом казни Прятаться должны. Что нам скажут предки, Дорогая мать, Если будем в клетке Дальше куковать? Были же мужчины В нашем государстве, Гражданин К. Минин И князь Д. Пожарский. Их не автозаки На пути встречали, Гордые поляки — Крылья за плечами. Не ОМОНа клюшки И не водомет, Били по ним пушки С крепостных высот. Все вокруг калеча, Шли живой волной. Их секли картечью, Жгли со стен смолой. Лезли вверх по доскам: Понимали ведь: За стеной кремлевской Живет наша смерть. Хрип надсадный в горле Рвался, как струна, Но упрямо перли Супротив рожна. Так без плача, тихо Объясни мне, мать, Пращуров таких я Как могу предать? Мать скрутила с силой Уголки платка И перекрестила Голову сынка.