G?tterd?mmerung: cтихи и баллады

Емелин Всеволод Олегович

Вампирочка с выходом

Раздумья о добре, зле и последних днях, инициированные просмотром худ. фильмов “Ночной дозор” и “Дневной дозор”

Ты не пой мне, соловей, Про любовь-зазнобушку. Ты попей, вампир, попей Мою черну кровушку. Я и сам один из вас, У меня и тени нет, Мы здесь тоже пьем не квас С пионерских юных лет. Две гитары за стеной Резко струны дернули. Нет, для светлых я иной, Мне дорога к темным. В моей комнате скелетов Полный шифанер. От компьютерных эффектов Я офонарел [6] . Положите меня в гроб, Разгрызите вены, Но зато умел я чтоб Проходить сквозь стены. Чтоб спасаясь от ментов, Как наркоз по вене, Я б летел вдоль поездов В метрополитене. Чтоб в больничном свете ламп На подстилке цинковой Мне блондинка в стиле вамп Желтым зубом цыкала. Мое тело лишь бутылка, Я осадок не взболтал. Эй, прекрасная вампирка, Подставляй мне свой бокал. Я тебя, с такой фигурой, Пуще пьяни напою. Ты ведь, как поет нам Шнуров, Любишь пить лишь кровь мою. Рот издаст такие звуки, Как сработавший сортир. Ох, попляшете вы, суки, Когда стану я вампир. Седина мне красит гриву, Бес стучится мне в ребро. Видел я, как зло красиво, Как занудливо добро. Я ль не рвал на шеях жил? Не носил личину? Я ль иконы не крошил В тонкую лучину? Я продам отца и мать, Стану Завулоном, Только б не существовать Офисным планктоном. КГБ меня вербует, ЦРУ сулит мне мзду. Я готов в игру любую, Все равно гореть в аду. Быть

агентом Сигуранцы Или Дефензивы. Пусть коллеги трансильванцы Выправят мне ксиву. Принимай христопродавца Да веди за полный стол. Где тут кровью расписаться? Я уж пальчик наколол Шприца острую иголкой, Но не зря терпел я боль, Здесь элитная тусовка, Здесь дресс-код и фейс-контроль. Темной пятою колонной Здесь расселись Ви Ай Пи. Они кровию народной Перепились, как клопы. Так земной густою кровью Обпилась, аж тяжела, Вся страна, припав к Приобью, Нефть глотает из горла. Тут петух не прокричит, Не настанет утро. Знать бы, что таит в ночи Этот город мутный. В этом городе я рос, Хохотал и плакал Средь пятиконечных звезд И помойных баков. Вел ЦК борьбу за мир И давал квартиры. Я не знал, что я вампир И они вампиры. И жужжал московский улей, Меня ждали за углом Кто с серебряною пулей, Кто с осиновым колом. Чую дуло на виске, Жду контрольный выстрел. Знал я: в этом городке Что-то да не чисто. Прятал город за бетоном, За досками заборными. Планы стать Армагедоном Местом битвы с темными. И покуда мы все пели Средь чумного пира, Появился Казус Белли Светлых и вампиров. Что жуете рукава Над слезой ребенка? Щас накроется Москва Черную воронкой. Поздно, дядя, пить нарзан, Поправлять здоровье, И нужна здесь не слеза, А лишь капля крови. И когда вдруг схватит сердце, Свет сожмется в точку, Понимаешь наконец-то, Как здесь все непрочно. Мир висит на волоске, И он сгинет так легко, Как рисунок на песке В модной книжке М. Фуко. За стеной уж не гитара, А архангела труба, Замолкают все базары, Входят почва и судьба. Этот город, где я вырос, Этот смутный город, Как программа, поймав вирус, Сползет с монитора. Ничего-то не осталось, Помаши рукой им вслед: Телебашни тонкий фаллос По прозванью сердцеед, Переулочки кривые, В скверах жухлая трава, И гостиница “Россия”, И гостиница “Москва”. Это сталинское здание, Тот курятник типовой. До свиданья, до свиданья, До свиданья, дорогой. Понял щас, во что ты влип, Поведясь на провокацию? Это не видеоклип, А конфликт цивилизаций [7] . Скачет этот карнавал Уж больно инфернально. Ты попал, попал, попал. Ты попал реально. И ору я благим матом В свой мобильный телефон: Где ты, вагоновожатый? Тормози скорей вагон. И как Швондер у Булгакова Я кричу: — Какой позор! Выведи меня из мрака, Выведи, ночной дозор! Я не враг, я просто овощ, Пострадал морально я [8] . Увези меня, техпомощь, Служба коммунальная. Не хочу быть вурдалаком, Буду пить один кагор. Выведи меня из мрака. Выведи, ночной дозор! P. S. Юрий Михайлович Лужков! Не мучь ты древнюю столицу. Не задирай ее покров. Под ним такое шевелится… Вой техногенных катастроф, Крах миллиардных инвестиций Покажутся игрой в “Зарницу”, Когда всплывет из тьмы веков Спор темножопых с светлолицыми.

6

Вариант: От непризнанных поэтов / Я осатанел.

7

Вариант: Конфликт интерпретаций.

8

Вариант: Пострадал анально я.

Памяти подполковника Литвиненко

Ни морошки моченой не просил, ни ухи, Но зато Шахаду сформулировать смог. Тяжело ты, пожатье чекистской руки, Вот дозиметром меряют лондонский смог. На британской земле мусульманский обряд Над российским конвойником беглым, И не в цинковый даже, а в свинцовый бушлат Обряжают лимонное тело. Над его головой не читают псалтырь, Только плачут Гольдфарб и Ванесса Редгрейв, Муэдзин свою песню поет, не снегирь Да и вовсе не водится там снегирей. А на кладбище тесном — сплошной Пакистан: Саркофаг, а не крест на могиле, Чтобы Лондон Чернобылем новым не стал, Даже труп обмывать запретили. И, смотря на весь этот мультикультурализм, Где слились все народы, традиции, веры, Я подумал, что есть наша жизнь? И понял: она есть химера. Ты ж воронежский парень, пошедший в менты, К всемогущей Конторе в сыночки, Ты такой же, как все, ради лишней звезды, Отбивавший подследственным почки. Нам сейчас даже трудно представить себе, Ожидала какая карьера В сверхдержаве, сидящей верхом на трубе, Молодца ФСБ-офицера. Как Наташа Ростова на первый свой бал, Ты стремился ворваться скорее, Но Господь испытанье тебе ниспослал В виде миллиардера еврея. Словно Фаусту дьявол, тебе, день за днем, Он лапшу свою вешал на уши. Интересно, успел ты подумать о нем, Поглощая последнее суши? Подполковник! Ты вел себя как гимназист, Когда шел не своими ногами На волшебный, заманчивый дудочки свист Крысолова из города Гаммельн. Самолет прилетел, ты выходишь на трап, А внизу тебе рукоплескают Березовский, загадочно-мутный Гольдфарб И артист, понимаешь, Закаев. Александр, дорогой, как тебя развели, Посулили златые ведь горы, А когда улетел ты с родимой земли, Так к Закаеву взяли в шоферы. Так играет людьми беспощадно судьба, А реальна лишь честь офицера, Наша Родина и нефтяная труба, Остальное же все — химера. Литвиненко сейчас не лежал бы, как пес, Изотопом каким-то убитый. Если бы принимал те доклады всерьез, Что читали в Москве замполиты. Что сказать вам о жизни? Етить ее мать! Пока глотку не сжег мне полоний, Из нее не устану я громко орать: Не водитесь с евреями, гои!

Новогоднее стихотворение, написанное по заказу журнала “Афиша”, которое в результате публиковать, естественно, категорически отказались

Когда часы над столицей Готовы пробить двенадцать, Дозвольте к вам обратиться, Пока не успел нажраться. Двенадцать без десяти, Давайте стакан осушим, Чтоб как-то хоть подвести Черту под годом минувшим. Ужасно удачный год Случился при всем при этом: Валютой налился Стабфонд Продвинулись нацпроекты. И мне вот тут предложили Написать для журнала “Афиша”. Как пуля прошла навылет И напрочь снесла мне крышу. Придется всю жизнь, наверное, Мне купаться в деньгах и славе, Но все же о людях бедных Мы забывать не вправе. Не надо французских вин, Водки родной налей За тех, кто не кокаин, А дешевый нюхает клей. Кто Новый год не в клубе Встречает, как вы, пидарасы, А в грязном подземном кубе В камере теплотрассы. Не пейте паленой водки, Не ешьте эстонских шпрот. И если вам повезет-таки, Вы встретите Новый год. Следующий тост за счастье, Чтоб в наступившем квартале Как у меня в 5-м классе Цены на нефть стояли. Сижу у себя в пенхаусе И пью “Чивас Регал”, И только одно мне не нравится, Кто-то ковер обрыгал. Итак, поздравляю с Новым… Весь наш трудовой народ… (Ох, как пошла хреново То есть наоборот…) А в сказочном лесу вот Никто не блюет на ковры. Там зайчики танцуют, И белки, и бобры. А вот пробежал Микки Маус, Подарки в мешке понес. Вернее, он Санта Клаус, То есть, тьфу, Дед Мороз. Добавлю еще из бутыли И тост произнесу, Чтобы в Новом году мы жили Все в сказочном лесу. Чтоб к звездам тянулись ели, Чтоб танцевали бобры И чтобы враги не смели Блевать на наши ковры. Выходит из избушки Кабан, а не медвед, Ведь год наступает хрюшки, Горячий ему превед! Еще от меня поздравьте… (Какое все же говно Это Асти Спуманте Иль Папского замка вино…) И в этот час новогодний… Ух! Крепка Советская власть! Я чего-то не понял? Да ты на кого раскрыл пасть? Да я щас дам тебе в морду! Здесь, чай, не фраера… Короче, всех с Новым годом! Здоровья, счастья, добра!

19 декабря 2006 года. Новая песня на старый лад (о главном, естественно)

Саморимейк

В церкви служба длинная, Хора пенье нежное, День Николы Зимнего, День рожденья Брежнева. И менты все смирные, Словно в годы прежние В день Николы Зимнего, В день рожденья Брежнева. Море зелья винного Пью

самоотверженно За Николу Зимнего, За столетье Брежнева. Ой, земля целинная, Юность безмятежная. День Николы Зимнего, День рожденья Брежнева. Что имеем, не храним мы, Потом вены режем, Помолюсь Николе Зимнему За генсека Брежнева. Ну и т. д.

На смерть Туркменбаши

Цены на газ, Очевидно, взлетят, Умер Ниязов Сапурмурад. Дрогнули стены, Как наши сердца. Как же туркменам Быть без отца? Горько рыдает Пустынная ширь. Ждут двери Рая Туркменбаши. Ворон кружит Над мертвым орлом. Что же решит На планерке “Газпром”? Боль и усталость Лишь как резюме Нам всем осталась Его “Рухнаме”.

Восточные мотивы

Блажен, кто в жертву принесен Во дни Курбан-байрам. Будь он хоть бык или осел, Верблюд или баран. — А агнец где? — спросил сынок Печального отца. А тот ему ответил: — Бог Найдет себе агнца. Кто был владыкой мусульман И нации отцом, Тот может стать в Курбан-байрам Вдруг жертвенным агнцом. Затянут фал узлом тугим На связке шейных жил, Так Измаила Ибрагим На камень положил. Вот кто-то дернул за рычаг, И распахнулся люк, И масок ткань на палачах Скрыть не смогла испуг. Но ангел не остановил Ладони палачей, И в небесах не трепет крыл — Скрещенье двух мечей. И не найти среди могил, Где прах его зарыт, Покуда ангел Исрафил В трубу не протрубит. Пока труба не протрубит, Не погружайтесь в стресс, Молись, суннит, молись, шиит, Молитесь, курд и перс.

Новогоднее депрессивное

Возле магазина круглосуточного Там, где лузеры встречают Новый год, Целовала меня пьяная Снегурочка, Проникая языком мне прямо в рот. “Русь, ты вся поцелуй на морозе” — Вспомнил я слоган антифашистов, Затем вспомнил Дмитрия Олеговича Рогозина, Обещавшего Москву от мусора очистить. Очень странные ряды ассоциаций, Голова моя совсем не Дом Советов, Ох, как грустно на морозе целоваться С пьяницей, в Снегурочку переодетой. Вспоминаются итоги года трудовые: Русские и нерусские по столице марши, Пара переломов рук, один тяжелый вывих, Михаил Борисович Ходорковский на параше. Русь, ты вся — стакан на морозе. Хорошо сейчас бы дернуть двести грамм бы. Но во рту моем чужой язык елозит, Доставая аж по самые по гланды. Проигравшим в жизни-лохотроне Есть хороший повод, чтоб напиться. Наступает Новый год, он будет годом Кони. Лабрадора Кони — не юриста. Русь, ты вся — минет на морозе, А вот этого совсем не хочется. При бросающемся в глаза парадонтозе У наряженной Снегурочкой уборщице. Все, довольно, Снегурочка, не удалось. Я устал и пуст, словно сдутый мячик. Не хватало, чтобы подъехал обкуренный Дед Мороз И меня хрустальным посохом офигачил. Отпусти меня, Снегурочка, отпусти, Никакая ты не Снежная королева. Мишура твоя облезлая не блестит, И та водка, что мы пили с тобой, абсолютно левая. Герда, сестренка, оторвись от теплой печки, Приезжай скорей за поседевшим братцем Каем. А не то он сложит из льдинок слово “вечность”, И окажется, что это банька с пауками.

День рожденья президента

Блажен, чей день рожденья пал На месяц Рамадан, Когда Аллах пророку дал Божественный Коран. Плесни в пластмассовый бокал Окопные 100 грамм. За президента мусульман, Буддистов и христиан Пусть выпьет зек и выпьет мент, Грузин и осетин. Здоровье, мистер президент, Ведь вы у нас один От Кондопоги до Чечни, Где юбиляр Рамзан Пьет в его честь все эти дни Дозволенный нарзан (А я, как добрый христьянин, Нажрусь, словно баран). (Мой день рожденья в прошлый год Случился на Страстной, И я, нажравшись, словно скот, Ушел в глухой запой. Никто, надеюсь, не берет Пример печальный мой). Гнилые десны обожжет Колючее вино. Октябрь — он месяц еще тот, Штурмуют казино, И 93-й год Забыт уже давно. Так многое в в семь лет вместил Во зле лежащий мир. Один поверженный кумир В бараке пьет чифир. Так с днем рожденья, гражданин Товарищ командир. Тех принял лондонский туман, Подлодку океан, Исламских воинов — Рамзан (А там уж и Ливан). Год за два или за три год Последние семь лет, Глушитель кто-то навернет На верный пистолет. А в Стрельненском дворце уют. Собрав за стол семью, Ему родные пропоют Хеппи бездей ту ю… Виновник торжества за стол Присел под дружный гул, Но кто-то тщательно на ствол Глушитель навернул. Очередной стакан налит, Дрожит осенний лист, А за стеной то ваххабит, То русский гад фашист. А то грузинский спецагент С отравленным вином. Не спите, мистер президент, Не забывайтесь сном. Готовят Лондон и Нью-Йорк Очередной скандал. В сырых кустах товарищ волк Кого-то подъедал. Не больно-то понтуйся здесь, Нишкни, товарищ волк. Ведь на тебя в управу есть Кремлевский, грозный полк Большие батальоны есть И “Запад” и “Восток”. Но он не спит, товарищ волк, Он точит острый зуб. Все ждали именинный торт — К столу подали труп. Так подает знаменье рок Для тех, кто очень крут. Кто ждет торжественный пирог, Тому приносят труп. Он вышел в коридор дворца, В мышиное одет, И грусть текла с его лица, Какой не видел свет. Но грусть, какой не видел свет, Плыла как тьма из глаз, Из кабинета в кабинет Среди скульптур и ваз. И простирался этот взгляд Все дальше на восток, Там, где его электорат Мотает вечный срок. Где затихает весь пиар, Смолкает нарратив, Где только скрип железных нар И контролер ретив. И черный ворон крикнет: “Карр!” Сизиф, Сизиф, Сизиф…

2007

Крещенский романс

Понятно, что зимы не будет, Настал кирдык моей Рассеи. Чему-то радуются люди, А мне бы в петлю, как Хусейну. Вот говорят, набухли почки, Их что-то мне не попадалось. И выросли в лесу грибочки, Но я не Кастанеда Карлос. Сырая каплет мгла с карнизов, А снега нету, нету, нету На радость дворникам-киргизам В демаскирующих жилетах. В метро осматривают рельсы И отключили телефоны, Блуждает выговор еврейский По офисам редакционным. Твердит о тяжести ответа За отрицанье Холокоста, И новый Эйхман входит в гетто, Чтоб ямы вырыть всем по росту. Вот пролетел могучий “Хаммер”, Мне брюки чистые забрызгал. О потеплении глобальном Поведал хриплый телевизор. Восстала на людей природа, Как сообщил проклятый ящик. Растет двуокись углерода, И ежики не впали в спячку. И скоро вся планета станет Огромной жаркой Хиросимой, Где только ежики в тумане Плывут в тоске необъяснимой. Плывут над черным бездорожьем К Москве, сверкающей так ярко, Где я, с похмелья, словно ежик, Не сплю, а тихо жду инфаркта. Вот вышел ежик из тумана Среди убогих гаражей, Он вынул ножик из кармана, Проси потом: “Хирург, зашей!” Зашей мне резаную рану, Зашей торпеду Эспераль, Мой рот, зловонный и поганый, Зашей, чтоб больше не орал. Взываю из последних сил я — Подайте ежикам наркоз! Ликует враг. Молись, Россия. Нас предал генерал Мороз.

Текст для программы, посвященной 90-летию Февральской революции и празднику Пурим

Тоже мне революция, Всюду ложь и измена. Ни тебе конституции, Ни севрюжины с хреном. Вон мента, то есть, тьфу, пардон, Вон жандарма зарезали, И достали со всех сторон Льющейся Марсельезою. В Думе всяк депутатишка Нацепил красный бант. Негде взять царю-батюшке Пулеметных команд. Ничего, скоро царь им Ох, покажется сладким, Едут уж из Швейцарии К ним Ульяновы-Бланки. Кудри черные вьются У чудесных грузин. Нет, не зря революция Совпадает с Пурим. Чем словами крамольными Жечь народные массы, Вы бы лучше припомнили Этот праздник ужасный. Истреблялись убийцами Благородные персы, Наши братья арийские По вине Артаксеркса. Он интригой придворную Разведен был, как фраер, Хитрой пятой колонною Во главе с Мардехаем. Подкрадались таинственно И мочили в сортире. Все про это написано В Белой книге Эсфири. Их давили, давили, Отрезали им уши. А теперь эта линия Продолжается Бушем. Его администрация Не оставит в покое Этих бедных иранцев С мудрым аятоллою. Лепят миру горбатого, Собирают армаду Против мирного атома Президента Нежада. Вопрошаю я с подиума: С кем вы, люди искусства? Заступитесь за родину Нашего Заратустры!