G?tterd?mmerung: cтихи и баллады

Емелин Всеволод Олегович

Москва 25 мая 2005 года

Что, доигрались, господин Чубайс? Ведь из-за ваших дьявольских амбиций Египетские казни все за раз Сошлись над православною столицей. И мор, и глад, и град, и саранча, Опоры ЛЭП застыли враскорячку, И не качает воду каланча, И не дает бензина водокачка. Ты загубил ЕС и СПС, Ты ваучер мой спиздил, между прочим, И сотрясает кризис ОсумБез, А ты его нарочно обесточил. Безумны толпы мечутся в метро И не находят выхода из бездны. А ты, знай, ухмыляешься хитро И бедный люд пасешь жезлом железным. Явись, Великий Менеджер, спаси! Но тщетно от тебя ждать утешенья, Коль даже не сумел произвести На самого себя ты покушенье. И вот тебя настигнул гнев Богов В тот самый час трагический, когда ты Безвинных стариков-отставников Вдруг заточил в сырые казематы. Нет, здесь тебя уж связи не спасут И не спасут любые миллиарды. Есть и на вас Великий Страшный Суд — Московский наш народный суд Басманный. Скорее осени себя крестом, Оставь гордыню прежнего Чубайса, Изыдет бес молитвой и постом. В тебе же — бес. Так кайся, кайся, кайся.

На смерть Масхадова

“Опять Масхадова убили…”

А.О’Шеннон в разговоре

Вот,

наконец, убит Аслан Масхадов, Ему две двери сразу открывают: Одну Исус Христос в погибель ада, Другую Магомед к усладам Рая. По нем справляют пышные поминки, Его в Эдеме гурии ласкают, Невольничии лихорадит рынки От Яффы вплоть до самого Китая. А может быть, в огне палящим ада Теперь навеки корчится Масхадов. А черт его понес в вожди джихада? Зачем ему все это было надо? Вот он лежит, подорванный гранатой, Весь так обезображенный красиво, А мог бы стать народным депутатом, Писать законы о рекламе пива. Как здесь уже традициею стало, Его могилу тщательно упрячут. А мог бы быть российским генералом, Ему б солдаты выстроили дачу. Показан его труп в программе “Вести” На всю мультикультурную страну. О нем не наш снегирь заводит песню, А волк чеченский воет на луну. О нем заплачут в дальних селах горных, Его помянут виски и мартелем В Москве владельцы казино игорных, Роскошных ресторанов и отелей. В Кремле вручают высшие награды, Нам отомстить клянутся над Кораном, И не поймешь — кто рады, кто не рады, Кто режет горло пленным, кто баранам. А виноваты все равно евреи И Белый дом с Овальным кабинетом. Возможно, даже нефть подешевеет, Что нанесет удар по госбюджету. Но бывший президент Аслан Масхадов Уже далеко от родного края Стоит у врат совсем другого града, Ему две двери сразу открывают… Когда я врежу дуба с перепою Вслед за вторым стаканом или третьим, Мне там не то что двери не откроют, Меня там даже просто не заметят.

Памяти одного клуба

Олигарху дорога в Лондон, Террориста ждет ФСБ, А для интеллектуалов в Париже “Ротонда” И “Билингва” в Москве. Здесь тебе не портвейн Пить в сквере, плюясь на снег, Слева сидит Рубинштейн, Справа сидит Айзенберг. Здесь — это вам не тут, Не бараны чихали — Слева Евгения Лавут, Справа Линор Горалик. Здесь тебе не шалман, Не блатная малина — Слева сидит Гандельсман, Справа Рубина Дина. Все, кто вокруг сидит — Выдающиеся фигуры. Короче — полный синклит Русской литературы. Чисто, светло, не тесно, На фасаде красивый кафель. И вот такое-то место Сгорело в пятницу на хер.

Другая песня

Повторяла, как ворона, Мне бабушка Дуся: “Ой, нельзя тебе на зону, Там тебя опустют. Сидит там пол-России На гнилой капусте, За глаза за синие Там тебя опустют. Конвоир с винтовкою, Палец ждет на спуске. За кость твою легкую Там тебя опустют. Будь хоть самым шустрым, Соблюдай понятия, Все равно опустют, Опустют обязательно. Будешь помнить лагерей Милые затейки, До конца проходишь дней В сальной телогрейке.” Бабушки рассказы Мне запали в душу. Стать вдруг пидарасом Я ужасно трушу. Всюду со мной близко С водянистой кашей Коцая миска, Шконка у параши. И с тех пор который год, А прошло их множество, У меня в душе живет Ужас мужеложества. Научился я сжимать Крепко ягодицы, Чтобы никому не дать Мною насладиться. Чтобы ни один нахал, Как девице целку, Мою жопу не порвал, Словно Тузик грелку. И хожу теперь я так По родной столице, Раскорячась, как дурак, Стиснув ягодицы. Чтоб не сделаться как гей, Кланяюсь я первым Представителям властей И милиционерам. Чтоб не совершить минет, Рот закрыть старался я. В общем, стал я интраверт Под страхом дефлорации. А что такое интраверт, К тому же постаревший? Это входишь в туалет, А он там повешенный. Это сетка на лице Лопнувших сосудов, Это капля на конце Жалобного уда. В доме на всех плоскостях Початые лекарства, Злость на Буша в новостях И на государство… В церкви мне старушка Сунет в руку просфору, Просто потому что Жизнь моя вся просрана. Здесь мораль такая вот — Пусть народ узнает — Тот, кто жопу сбережет — Душу потеряет.

Подражание Михаилу Сапеге

Сижу, случайно выживший, На пятой точке. А от шахидушки — Одни кишочки.

“13-й портвейн”

Едва период мастурбации В моем развитии настал, Уже тогда “Портвейн 13-й” Я всем другим предпочитал. Непризнанный поэт и гений, Исполненный надежд и бед, Я был ровесником портвейна — Мне было лишь тринадцать лет. Я был угрюмым семиклассником, Самолюбивым и несчастным, И подтирал я сперму галстуком, Как знамя коммунизма красным. (Короче, мучился ужасно я Покуда не нашел лекарство). И много раз бывал родителями Застигнут в этот миг случайно, Любая тварь после соития, По Аристотелю, печальна. Так, насладившись в одиночестве Мятежной плотию своей, Я понимал, какой порочный я, Пропащий рукоблудодей. И, чтоб скорей из мозга стерлися Похабные галлюцинации, В сознанье собственной греховности Я за портвейном шел “13-м”. От ощущенья безвозвратной Развратной гибели моей Меня, как добрый терминатор, Спасал “13-й портвейн”. Тогда я не был суеверен Агностик, троечник и пьяница, И мог “13-й портвейн” Бесстрашно пить даже по пятницам. Еще не очень разбирался я, Кто там татарин, кто еврей, Кто представитель братской нации, А кто враждебных нам кровей, Но знал — “13-й портвейн” — Гармония цены и качества. Его мы пили пионерами В те непростые времена, Когда ни штопора-то не было, Ни закуси, ни стакана. Его открыть гвоздем железным Любая школьница могла. Он шел из банки майонезной, А еще лучше из горла [4] . В

подъездах без замков, без кодовых, На стройплощадках без охраны Его глотали, словно воду мы, Не разливая по стаканам. А времена были спокойные, Менты еще без автоматов, Кругом явления застойные, Везде уборные бесплатные. Террор случался только в Чили, Где был у власти Пиночет. Тогда в сортирах не мочили, Как обещал нам президент. Там только пили и дрочили, Ну и еще один момент… А если вру насчет сортиров, Пусть подтвердит Тимур Кибиров. Там загородочки фанерные Скрывали крошечные кельи, Там поцелуи мои первые Пахли “13-м портвейном”. Вот унитаз журчит нам ласково, С бутылкой рядом я стою… Так море, бабы и шампанское Ворвались властно в жизнь мою. И только горлышки зеленые В моем качаются мозгу, И очи синие, бездонные… Пиздец, я больше не могу. P.S. В городском саду цветет акация, Снова стать березкой хочет пень. Ты ж меня сгубил навек “13-й” Отроческий, сладкий мой портвейн.

4

Вариант: “со ствола”.

По материалам сетевых новостей

Мы тихие граждане грозной страны, Но вот и нам есть, чем гордиться — Бейсбольная бита народной войны Гвоздить начала по фашистам. Ну что, доорались “Москва — москвичам!”, “Россия же, стало быть — русским!” Теперь наступает конец палачам Со взглядами злыми и узкими. Недаром боролись и фонд “Холокост”, И вся либеральная пресса, Но вот нам, похоже, дожить довелось Совсем до другого процесса. А раньше-то горцы Чуть глянут на сяло — Кругом баркашовцы — И враз зассало. Идешь по Москве — город взят словно в плен, Повсюду СА и эСэСы. Лишь тихие, робкие стайки чечен Прильнули к своим “мерседесам”. А этот, навязший в обоих ушах, “Хай Гитлер!” “Хай Гитлер!” “Хай Гитлер!” Теперь развернешься и сразу “Ба-бах!” По морде бейсбольною битой. За каждый сгоревший под Вязьмою танк, За практику газовых камер, За Януша Корчака, за Анну Франк По харе, по харе, по харе! Закончилась ваша кровавая власть, Теперь под бейсбольною битой Ответишь за тех, над кем тешился всласть, Над сикхом и над ваххабитом. Даже в день парашютиста Черные, спокойные Их спасут антифашисты Битами бейсбольными. Какой там бейсбол и какой там футбол, Сумели понять наши дети — Покуда фашизму осиновый кол Не вставим по самые эти. Да, юным героям (кто антифашист), Отныне все двери открыты. Ведь с ними народ, президент дзюдоист, Менты и бейсбольные биты.

В альбом Сапеге “Портвейн белый”

В эпоху социализма перезрелого, Среди трудящихся бытовали различные сказки, Например, что портвейн белый Гораздо полезней портвейна красного. И, если кто был человек умелый, Он сначала бутылку к глазам подтаскивал, Смотрел сквозь нее на раскаленное небесное тело, И, если обнаруживал, что портвейн белый, То говорил — дело! А если оказывалось, что портвейн красный, То сокрушался — краска… С той поры много лет пролетело, И масса случилось всего ужасного, Но до сих пор, находясь среди винного отдела, Я интуитивно выбираю портвей белый И опасаюсь портвейна красного.

К событиям в Киеве

Трудно интеллигентной девушке стать хохлушкою. Сколько не ешь соленого сала, Сколько не подмахивай бородавчатому Ющенко, Сколько не устраивай на голове “хало”. Как ни бились для улучшения ее имиджа Специалисты высокооплачиваемые, как ни изголялись на бабе, Все равно получилась не гарна дивчина, А какая-то конотопская недоделанная барби. Тихо сидела б да хлопцев чубатых бы слухала, С волосами, перекисью водорода травленными, В прабабушкином платье с рукавами буффами И желанием вернуть народу Кучмой награбленное. Перед хрупкой женщиной с трогательными рюшами Склоним колени и головы, как положено, Я любил бы ее, если был бы юношей, Мне, в отличие от Черномырдина, нравится рожа ее. Революции, даже оранжевые, даже поющие, Пожирают детей своих, и она была сожрана. Вместо горилки выпью сегодня водки. Жизнь прожить — не через Майдан перевести калеку и алика. Мне в Интернете обещали показать ее порнофотки. Я залез — оказалась фигня какая-то.

К событиям вокруг компании “ИНТЭКО”

Переполнилась всякая мера Человеческой мрази и подлости. Москвичи, защитимте мэра, Наших бьют в Белгородской области! Не в Воронеже какого-то негра Или там перуанца какого. Они обидели нашего мэра Юрия Михайловича Лужкова. Обижают по полной программе Белгородцы осатаневшие — Топорами бьют, топорами! Как Раскольников старуху процентщицу. Помню, в лагере пионерском, Расположенном в дальней местности, Нас пейзане окрестные зверски Тоже били в состоянии нетрезвости. Хрен бы там со мной, с пионером, Затянулись шрамы на шкуре. Но тут подняли руку на мэра, На супругу их и на шурина. Вы узнаете, белгородцы, Как играть такими вещами. Ведь Москва никогда не сдается, Помнит все! Ничего не прощает!

Ленин в октябре в 2005 году

А ведь выкинут, сволочи, выкинут… Вот и Слиска уж, и Матвиенко… Привезли Ильина с Деникиным, Ильича же под жопу коленкой. Сколько лет лежал в формалине Никого-то пальцем не трогал. На асфальт среди скрещенных линий Его выкинут на дорогу. Неужели и вправду, товарищи, По приказу буржуйской власти Сволокут на Волчье кладбище Все его составные части? Сволокут под пьяные крики, Под церковное сладкое пение. Нате вам Ильина с Деникиным, А за это отдайте Ленина. Нет, не в курсе мое поколение, Чего там написал Ильин, Но все помнят работу Ленина “Как нам реорганизовать РАБКРИН”. Кто ж на бой ради жизни достойной Призовет нас с броневика? Кто простому солдатику в Смольном Объяснит, где достать кипятка? Ведь не Матвиенко, не Слиска Написать не сумеют ни в жизнь Ничего похожего близко На “Материализм и эмпириокритицизм”. Тело, правившее историей, Станет пищей червей и тления, И настанет на нашем просторе Сразу полное примирение. Стоит Ленина вслед за Сталиным Взять и вычистить из мавзолея — Придет русское национальное К нам единство и примирение. Что ж, с почином вас всех великим! Только с кем теперь примиряться нам? Лозунг “Все на борьбу с Деникиным!” Актуален, как в девятнадцатом. А не точка ли здесь бифуркации? (Термин из теории хаоса). Вдруг пойдут такие реакции… Мало, блядь, никому не покажется.