Габриэль
Шрифт:
– Поверьте, я не мог этого сделать.
– У вас что, не нашлось под рукой чернил, бумаги или пера?
– Милая Элеонора! Неужели вы думаете, что после того, что мне посчастливилось пережить множество прекрасных минут блаженства, благодаря вашей дружбе и особому расположению ко мне, которое я никогда не забуду, я мог бы вот так исчезнуть из вашей жизни, не сказав вам ни слова без веской на то причины?!
– Мне это больше не интересно.
– Дело в том, – продолжил Габриэль, не обращая внимания на её слова, – что мне пришлось поспешно бежать из города, как есть, не имея возможности даже забрать из дома ценности и деньги. Мои весьма могущественные враги делали всё возможное,
Меня не было несколько лет, но все эти годы я стремился к вам, как Одиссей стремился к своей Пенелопе. И точно так же, как в случае с Одиссеем, провидение ежеминутно строило всяческие преграды на моём пути к вам.
И теперь, когда я смог вернуть себе доброе имя и занять подобающее положение в обществе, я вернулся в столицу с одной лишь целью: вновь оказаться у ваших ног. Я постоянно думал о вас, вспоминал вас, вспоминал каждое мгновение, проведенное вместе, и теперь, когда я опять могу находиться рядом с вами, дальнейшая разлука становится для меня непереносимой пыткой. Я осмеливаюсь говорить вам об этом потому, что не в состоянии терпеть больше одиночества, и мечтаю лишь о возможности припасть к вашим ногам и доказать вам свою преданность и любовь.
– Послушайте, рыцарь, – заговорила маркиза после долгой паузы. Было видно, что её глубоко потрясли слова Габриэля. Он не лукавил. Действительно, стоило ему вернуться в Эдинбург, как в его душе вспыхнула с новой силой страсть к маркизе. – Признаюсь, меня приятно удивили ваши слова. Каждая женщина любит, когда с ней говорят на языке любви, каждая страстно желает быть любимой, пусть даже и на словах. Тем более мне приятно слышать эти слова от вас – человека, сумевшего разбудить во мне настоящие чувства. Вы говорите, что всё это время любили меня, и лишь печальные обстоятельства заставляли вас молчать. Вы говорите, что мечтаете припасть к моим ногам, говорите так, словно не сомневаетесь в том, что это право все ещё принадлежит вам. Вы стали самоуверенным, рыцарь.
Габриэль попытался было ей возразить, но она не дала ему даже раскрыть рот.
– Вы сравниваете себя с Одиссеем, – продолжала говорить маркиза, – но насколько хорошо вам знакома эта история? Вам известно, что, вернувшись, Одиссею пришлось заново завоевывать расположение Пенелопы. Ему пришлось проявить все своё мужество, терпение, хитрость… А я ведь даже не ваша жена. Несмотря на это, ваше сравнение оказалось пророческим. Я позволю вам попытать счастья, и, возможно, место у моих ног снова станет вашим. Возможно… Вам вновь придётся завоевывать мою любовь, и на этот раз лёгкой победы не ждите.
– В таком случае, я объявляю всеобщую мобилизацию и буду сражаться до последней капли крови, как и подобает человеку, чьей дамой сердца являетесь вы, мой друг. Обещаю самые мягкие условия капитуляции.
– Кстати, граф, а почему вы назвались чужим именем?
– Не понимаю, сударыня, о чём вы?
– Вас объявили как графа Мак-Роза, или я что-то неправильно поняла?
– Дело в том, Элеонора, что я действительно Габриэль Мак-Роз.
– Вы?! – удивилась маркиза так, словно у Габриэля вдруг прямо у неё на глазах вырос хвост или отвалились уши.
Дело в том, что в городе только и говорили о загадочном графе, повторившем чуть ли не все подвиги Геракла и прочих своих легендарных предшественников. Естественно, маркизе не терпелось захватить его первой, вторые места были не для неё, и тут вдруг оказывается, что этот человек – её бывший загадочный любовник, который вновь объясняется ей в любви.
– Помните, я всегда говорил, что не могу
– Что ж, значит, я была права, назвав вас графом.
– Более того, я действительно сын русских эмигрантов, так что вы угадали всё, кроме фамилии, а это не может быть просто так.
– Надеюсь увидеть вас сегодня в салоне, господин Мак-Роз, но не считайте это моей капитуляцией.
– Езжай на Мэйлроуз-Стрит, – приказал кучеру Габриэль, едва они выехали со двора маркизы. Сославшись на нездоровье, Габриэль покинул её салон в разгар веселья.
В карете он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Габриэлю действительно нездоровилось. Ему приходилось расплачиваться периодическими головными болями за полное приключений, страданий и нервного напряжения прошлое. Болезнь обострялась несколько раз в год, и каждое обострение длилось примерно около недели. Обычно он проводил это время в постели, принимая настойку по рецепту Джеймса и выполняя специальные магические упражнения, которым тот его обучил. На этот раз постель была непозволительной роскошью.
Габриэлю предстояла встреча с мистером Брэмстоуном. Большинство жителей Эдинбурга никогда не слышали об этом человеке, но на тех немногих, кто прямо или косвенно был с ним знаком, уже одно его имя наводило ужас. На вид мистер Брэмстоун был миловидным, склонным к полноте мужчиной среднего достатка. Жил он на окраине города в собственном трёхэтажном доме. Ничем не примечательный обыватель, отец многочисленного семейства, живущий на скромный заработок, который приносил его магазинчик, где можно было купить всякую ерунду. На самом деле Брэмстоун был одним из богатейших людей в Шотландии. Он нажил своё состояние, решая чужие проблемы. Он словно паук опутал незримой паутиной весь город и знал практически всё обо всех. За свои услуги он брал безбожно дорого, зато действовал тихо и наверняка. Брэмстоун ограничивался торговлей информацией и за грязные дела лично не брался, но всегда мог посоветовать пару-тройку парней, умеющих организовать разбойное нападение или несчастный случай.
Было уже достаточно поздно, и свет в доме горел только в кабинете Брэмстоуна, позволявшего себе спать не больше 4–5 часов в день.
Габриэль постучал в дверь.
– Кто там? – услышал он нарочито сонный голос Брэмстоуна.
– Это я, мистер Брэмстоун. Вы мне сегодня назначили, – ответил Габриэль. Он не хотел называть своё имя вслух.
– Прошу вас, – лицо Брэмстоуна расплылось в улыбке, – всегда рад вас видеть.
Брэмстоун был действительно рад видеть у себя Габриэля, причём не только потому, что он был хорошим клиентом, никогда не торговался и всегда относился к Брэмстоуну с уважением, лишённым подобострастия, в основе которого был страх перед этим человеком. Габриэль был симпатичен Брэмстоуну, который обратил на него внимание ещё тогда, когда тот бегал к нему по поручению Филина. Узнав всю подноготную Габриэля, Брэмстоун начал относиться к Мак-Розу с искренним уважением, которое было взаимным, несмотря на абсолютную противоположность этих людей. С годами их взаимная симпатия только крепла.
– Хотите пива, граф, или вы предпочитаете виски? – спросил Брэмстоун, усадив гостя в самое лучшее кресло.
– Если честно, я бы предпочел что-нибудь от головной боли.
– К сожалению, мы начинаем ценить здоровье постфактум, – с сочувствием в голосе произнес Брэмстоун.
– Хуже всего то, что мне нельзя сейчас болеть.
– В таком случае могу предложить своё излюбленное восточное средство от любых болей. Оно поможет вам перенести недуг на ногах.
– Буду вам очень признателен.