Гадюка в сиропе
Шрифт:
– Проходите, – вздохнула баба.
При первом взгляде на убранство квартиры стало ясно, что живут тут бедные, если не сказать нищие, люди. Небольшая комната, выполнявшая роль гостиной, была обставлена непрезентабельной мебелью, сделанной в середине шестидесятых. В углу на полированной тумбочке стоял черно-белый телевизор «Таурас», благополучно отметивший двадцатипятилетний юбилей. На окнах – самые простые желтые занавески, такие висели в консерватории в актовом зале, на полу синтетический светло-коричневый палас, а из мебели – ободранный диван, прикрытый ковром, два кресла и обеденный стол под вытертой до белесого
– Кто прописан у вас? – поинтересовалась я, вытаскивая купленный у метро блокнот.
– Лидия Разина и Вячеслав Разин, – ответила хозяйка.
– А второй сын?
Лида замялась:
– Тут такое дело, прямо не знаю…
– Говорите, я ко всему привыкла, – приободрила я ее.
– Женька, старший мой, сидит, – пояснила Разина. – Машину угнал с пацанами, подельников всех родители выкупили, а у меня денег нет, вот и вломили на полную катушку – четыре года. Думала, помощник вырос, хоть работать пойдет. Ан нет. Тащи теперь на горбу уголовничка, на одни передачи в месяц триста рублей уходит! Надо бы бросить его, он-то со мной не советовался, когда безобразничал, да жаль, вот и мучаюсь. Да еще Славка от рук отбился. Уж стращаю, стращаю его, а толку! Разинская кровь гнилая, у них все с изъяном. Эх, не знала я, в какую семью попала, бежать бы тогда надо было…
– А Татьяне Разиной вы кем приходитесь? – поинтересовалась я.
– Снохой, – пояснила Лида. – Замуж в недобрый час за ее старшенького, Володьку, вышла, дура безмозглая.
– Можно поговорить с ней?
– Так она умерла!
– А Николай?
– Э, вспомнили. Он еще когда перекинулся, выпил дрянь какую-то, и все. Тетя Таня нарадоваться не могла.
– Нарадоваться? – изумилась я.
– Пил он по-черному, – вздохнула Лида, – дрался, за ножи хватался, жуть. Я, слава богу, пряталась, а тете Тане по первое число доставалось.
– Что же она не развелась? – глупо спросила я.
– А дети? Четверо их по лавкам сидело, отец был нужен.
Я только вздохнула. По-моему, лучше совсем без отца, чем с таким.
– Сын у них был, Степан, не знаете, что с ним?
Лида пожала плечами:
– То, что был, помню, только дома он не жил.
– А где?
– Вроде тетка его к себе взяла, жена брата свекра. Она богатая, а своих детей господь не дал. Степка последним был, сначала Володька, следом Сашка, потом Ритка, четвертая Галька, и только затем Степан.
– А ваш муж не знает, где можно найти Степана?
Лида печально улыбнулась:
– Володьку убили в драке, шесть лет тому назад.
– Простите.
– Ничего. Слава богу, что избавилась. Я так на суде и сказала: «Сашку не надо сильно наказывать, он мне доброе дело сделал, от ирода избавил».
– Так его…
– Брат убил, – спокойно объяснила Лида. – Выпимши оба были.
– За что?
– Говорю же, выпимши были, на бутылку им не хватало, стали драться, ну и вышло случайно, не хотел никто, а получилось!
– Значит, с Сашей тоже не переговорить, – безнадежно вздохнула я. – Как найти Степана?
– С Сашкой точно не побеседовать, – ухмыльнулась Лида, – тоже покойник. Помер на зоне. Только девки и остались – Галка
– Где же их найти?
Лида призадумалась:
– Если только у тети Тани в старой книжке посмотреть…
Она повернулась к допотопному трехстворчатому гардеробу, раскрыла скрипучую дверку и тут только поинтересовалась:
– Вам они зачем?
– Да в избирательных листах путаница, – отмахнулась я. – Люди давно съехали, а у нас до сих пор указаны. Представляете, какое поле для махинаций? Вот хожу, ищу мертвые души. Все ноги стоптала!
– Во всей стране бардак, – философски заметила Лида, листая старенький, распадающийся на части блокнотик с изображением монумента «Рабочий и колхозница» на обложке. – Чего уж тут удивляться…
Минут пять мы помолчали, потом она устало сказала:
– Вот. Ритка на Ленинградском проспекте живет в доме шестьдесят четыре, а Галки нет. Ну, да она с матерью отношений не поддерживала. Тетя Таня говорила, вроде она за генерала замуж вышла и все связи с семьей порвала, а уж правда или нет, не знаю!
Оказавшись у лифта, я посмотрела еще раз на листок. Устала я ужасно, хорошо бы поехать домой, принять ванну, потом лечь в кровать с шоколадкой и новым детективом… Но придется ехать к Рите Разиной. Ленинградский проспект тут рядом, и вечер воскресенья самое лучшее время для того, чтобы застать всех дома.
Опять пришлось добираться до «Динамо», потом садиться в троллейбус и трястись по проспекту. Я давно хотела в туалет и с удовольствием бы перекусила.
Шестьдесят четвертый дом походил на гигантский корабль – серый, монументальный и какой-то подавляющий. Внутри тоже все впечатляло – широкая лестница, большие двери, небось потолки четыре метра, если не выше. Дверь квартиры Риты была приоткрыта. Слегка удивившись, я вошла и крикнула:
– Маргарита Николаевна, вы дома?
В ответ – тишина. Прихожая жутко загажена, на полу обрывки некогда светло-коричневой ковровой дорожки, обои свисают клоками, верхняя одежда красуется просто на огромных гвоздях, вбитых в стену, а под грязными, вонючими пальто и курткой валяются вперемешку ботинки, сапоги и засаленные тапки…
– Маргарита Николаевна! – позвала я и пошла по небольшому коридорчику. Комната была одна, просторная и почти пустая. В углу стояла полуразвалившаяся тахта, вместо двух ножек – стопки растрепанных книг. Белье на ней отсутствовало, растрепанная подушка и драное ватное одеяло валялись на полу, посередине высился обеденный стол без скатерти и клеенки, и на нем было полно самых разнообразных предметов: вспоротая банка рыбных консервов, несколько пустых водочных бутылок, расческа с клоками длинных черных волос, нечто сморщенное, оказавшееся при ближайшем рассмотрении сырой картофелиной, и куча хлебных корок.
Больше в комнате не было ничего, даже занавесок, а с потолка свисала голая электрическая лампочка.
Кухня выглядела не лучше. Газовая плита в жутких потеках, скорей всего, ее не мыли со дня покупки. Холодильник тоже в каких-то пятнах, линолеум по цвету сравнялся с асфальтом, но хозяйку это не смущало. Она сидела на диване «Малютка», покрытом чем-то, что я не решилась бы использовать в качестве половой тряпки.
– Ты ко мне? – с легким удивлением произнесла Маргарита, а это была она, и громко икнула.