Галера чёрного мага
Шрифт:
«Привет, красавица! — обратился он ко мне. — Я, Фаррикс, который никогда не лжет, заявляю, что никакой цветок, даже самый красивый, не идет ни в какое сравнение с твоими блестящими локонами».
Подвергнувшись такому дерзкому натиску, что я могла еще сделать, как тут же не влюбиться в него до безумия? Ну а затем он сделал самую безрассудную вещь, какую только мог: не раздумывая, он прыгнул в озеро, чисто и грациозно, не издав ни единого всплеска. Я в ужасе вскрикнула…
Эйлис подняла руку:
— Но почему, Джиннарин? Почему ты закричала? Ясно же, что он просто пытался произвести на тебя впечатление, поразить тебя. В этом нет ничего ужасного.
— О, Эйлис, ты так считаешь, потому что ты не пикса. Подумай, что могло бы произойти, окажись в озере большая форель или щука. Только бы тогда я его и видела… Поэтому я в ужасе закричала. К счастью, там не оказалось никакого хищника и моя только что обретенная любовь не была съедена живьем.
Эйлис понимающе закивала.
— Я видела, как он подплывает под водой к камню, на котором я стояла, но он не желал выныривать на поверхность. Я вновь испугалась за него, и, когда опустилась на колени и наклонилась, чтобы посмотреть, не зацепился ли он за корягу и не попал ли еще в какую—нибудь ловушку, он выскочил из воды, поцеловал меня и рассмеялся. А теперь я спрашиваю тебя: могла ли я не полюбить его? Когда он влез на камень, то низко мне поклонился и с сияющей улыбкой сказал: «Мое имя Фаррикс, если ты вдруг его забыла, и я никогда не лгу. Моего лиса за твоей спиной зовут Ру». Джиннарин перегнулась через борт и посмотрела на безмятежное море. От буксирующих лодок шла легкая зыбь.
— Вот так я в первый раз увидела свою настоящую любовь — отражением в зеркальной воде.
Понадобилось шесть дней и ночей, чтобы ускользнуть из клешней Рака. Утром седьмого дня появился небольшой ветерок. Редью вернул команду гребцов на борт. Рико приказал поднимать паруса, и «Эройен» вновь разрезал волны, оставляя за кормой пенистый след.
Тем же самым утром Джиннарин выглядела свежей после спокойного ночного сна, но когда она осознала случившееся, то разразилась слезами. Рукс тревожно скулил и, облизывая лицо хозяйки, пытался отыскать причины беспокойства и не находил их.
— Что за шум? — спросил Эльмар, стуча по деревянной панели подкоечного жилья Джиннарин.
— Я проспала всю ночь, — рыдая, ответила Джиннарин.
— И что? — Эльмар вновь громко постучал в крохотную дверь.
Джиннарин отодвинула панель и вошла к Эльмару.
— Я сказала, что проспала всю ночь. Маг нахмурился:
— Скверно, моя милая. Очень скверно. Джиннарин с рыданиями упала на пол, зарыв лицо в
ладони. Рукс скулил и поглядывал на Эльмара, словно пытаясь обвинить его.
— Никаких снов? — спросил маг. Джиннарин, не глядя на него, покачала головой.
— Совсем, совсем никаких?
И вновь последовал отрицательный ответ.
— Ну что же, пикса. Нам просто следует подождать и посмотреть, что будет дальше.
Джиннарин наконец подняла голову:
— Что бы это могло означать, Эльмар? Эльмар потеребил седую бороду:
— Все, что угодно. И не обязательно что—нибудь плохое.
— Например?
— Послушай, если тебе не привиделся обычный кошмар, это вовсе не означает…
— Не морочь мне голову, Эльмар. Скажи прямо. Старец вздохнул:
— Ну… возможно, тот, кто посылает тебе эти сны, был очень занят прошлой ночью. Есть также вероятность, что надобность в посылке сообщений отпала. Почему? Я не знаю. Возможно, проблемы его разрешились. С другой стороны, он может быть ранен или… — Маг замолчал, губы его слегка шевелились.
— Смелее, Эльмар, говори уж прямо. Ты хочешь сказать: Фаррикс может быть ранен или мертв!
Удрученный старец вынужден был согласиться, и Джиннарин вновь залилась слезами. На этот раз Рукс предупреждающе зарычал на мага, но не двинулся с места.
— Давай поговорим с Эйлис, — предложил наконец Эльмар. — Может быть, она что—нибудь выяснит.
Эйлис пристально вглядывалась в небольшую серебряную чашку, наполненную темной жидкостью. Сбоку стоял Эльмар. На столе, на коленях, разместилась Джиннарин. Иллюминаторы были занавешены, на столе рядом с пик—сой горела тонкая восковая свеча.
— Patefac! — потребовала Эйлис в пятый или шестой раз. Голос ее звенел от напряжения, но жидкость цвета воронова крыла нисколько не изменилась. — Patefac, — вновь и вновь твердила провидица.
Жидкость в серебряном сосуде не реагировала, и Эйлис со стоном устало откинулась назад, глаза ее были закрыты. Джиннарин испуганно охнула, а Араван наклонился и, взяв Эйлис за руку, стал растирать ей запястье.
— Не беспокойся, Араван. Просто я очень устала, — прошептала она. — Защита… очень сильна. Разглядеть что—либо не в моих силах.
Араван провел ее рукой по своей щеке, и Эйлис испуганно взглянула на него. Он улыбнулся в ответ, сел с ней рядом и сжал теплыми руками ее холодные пальцы.
Глаза Джиннарин наполнились слезами.
— Мне очень страшно, — сказала она дрожащим голосом.
Эльмар вздохнул:
— Я думаю, что бояться тебе нечего…
— О, Эльмар! — воскликнула Джиннарин. — Я боюсь вовсе не за себя. Я боюсь за Фаррикса.
— Послушай, пикса, мы даже не знаем, почему тебе снится этот сон и связан ли он с Фарриксом или нет.
— Отец, — заговорила Эйлис более спокойным голосом, — я думаю, у Джиннарин есть повод для беспокойства. Кто еще может посылать ей такого рода сообщения?
— Но, дочь, это же не просто сон, а кошмар. Разве стал бы Фаррикс посылать своей любимой кошмары?
Джиннарин встала с колен и принялась ходить по столу взад и вперед.
— Эльмар, ты сам говоришь, что сны часто не являются тем, чем они видятся. Фаррикс не стал бы умышленно мучить меня.
Эйлис посмотрела на пиксу, затем перевела взгляд на отца:
— Она права, отец. Кроме того, ее видения — шторм, черный корабль, бирюзовое море, хрустальный замок — сами по себе не внушают страха. Но есть в ее сне что—то еще, привносящее страх, что—то невидимое для нас.