Галиндес
Шрифт:
– Я ношу его повсюду, куда бы ни шел. Я торгую щетками, и мне приходится бывать в разных частях города. Но куда бы я ни шел, портрет генерала Фульхенсио Батисты всегда со мной. А я ему все рассказываю: как живут кубинцы в «Маленькой Гаване», и как те, что победнее, в Юнион-Сити или в Нью-Джерси. Генерал был отцом для всех, он ведь из самых низов, мулат. Его называли «Мулат-красавчик», потому что он был красивым мужчиной, не то что пришедший вместо него увалень-медведь, который к тому же креол, сын эксплуататоров. И я говорю ему: «Мой генерал, кубинцы побеждают
– Постой, я совсем запутался – кто лучший спортсмен и кто лучшая балерина.
– Хуанторена и Алисия Алонсо.
– Но они ведь – сторонники Кастро!
– Да с чего вы взяли? Разве может быть сторонником Кастро человек, превзошедший остальных? Кастро делает ставку на посредственность.
– Хорошо сказано.
Все закивали, и даже Вольтер согласился с этим, хотя сказанное им напоследок больше походило на шутку:
– Совершенно правильно говорят, что Куба сейчас повсюду, как никогда: сам остров – в Карибском море, правительство – в Москве, армия – в Африке, а население – в Майами.
Все засмеялись, и только последний солдат генерала Фульхенсио Батисты даже не улыбнулся: он молча повернулся и направился к другой группе людей.
– Крепко его забрало. Я часто его вижу в кафе на Восьмой улице: он, когда ест, портрет всегда держит на коленях, даже на пол не осмеливается поставить.
Дон Вольтер вздохнул, выложил на стол четверку дубль и прошептал:
– Он тоскует.
– Красиво сказано, Вольтер, и очень точно. Какой кубинец не тоскует? Вы на днях одну фразу об изгнании сказали, я ее до сих пор забыть не могу.
– Да, помню: «Никакой успех не сравнится с изгнанием».
– Это Марти сказал?
– Нет, но вполне мог бы быть и он. Это слова кубинского писателя, живущего в изгнании, и произнес он их Здесь, в этом городе, на глазах у вас всех, по крайней мере, У тебя на глазах, Жерминаль, потому что ты, как и я, был на том митинге.
– Карпентьер?
– Нет, этот из красных, он остался на Кубе. Это сказал Кабреро Инфанте, автор «Трех тигров» и «Гаваны для покойного принца».
– Ну и названьица!
– Такой маленький остров и породил такой талант!
– Я тут на днях видел по телевизору сумасшедшего Эстрелью, и знаете, он совсем не сумасшедший. Он сказал, что умрет, не произнеся ни слова по-английски, и что янки должны целовать землю, по которой мы ступаем, потому что, пока сюда не приехали кубинцы, Майами было жалким захолустьем.
– Ну, это не совсем так, Альберто. Я приехал в Майами, когда здесь еще улицы не были заасфальтированы, а на город было приятно посмотреть. Все гангстеры тогда назывались «Аль Капоне», и это были настоящие гангстеры, не то что эти красавчики из «Полиции Майами».
– Я только повторил то, что слышал своими ушами. Но я думаю, что деньги, которые кубинцы вывезли с Кубы, – те, кому было что вывозить и кто сумел это сделать, – стали основой процветания
– Это да.
– Вы вроде совсем про игру забыли, а потом – раз, и всех нас обставите. Ох, и ловкач вы, дон Вольтер!
– Все, хватит с меня и домино, и ностальгии, я и так все глаза выплакал. Мы увидимся в Гаване в будущем году.
– Вот таким вы мне нравитесь, дон Вольтер: теперь вы не похожи на пораженца.
– Молитесь Пресвятой Деве или своим кубинским богам, а я зайду в лавочку, где торгуют снадобьями и заклинаниями, и попрошу у них не приворотное зелье, а изображение Орулы, чтобы он мне подтвердил: в будущем году мы увидимся в Гаване.
И не интересуясь, какое впечатление произвели его слова, старик надел шляпу и пошел той же легкой походкой к оживленной Восьмой улице, а потом дальше – к своему дому. Он веселился, сознавая общее замешательство, сдерживая смех. Потом остановился на углу. Ему стало еще смешнее, когда он вспомнил, как Гарсиа с портретом в руках кричал, что Батиста продолжает творить чудеса и после своей смерти – например, вызывает дождь во время засухи: «Я прикрепил портрет генерала к моей машине, включил через громкоговоритель запись выступления генерала и проехал по Майами под звуки его пророческого голоса. И этот голос вызвал дождь». Увидев двух стройных спортивного вида девушек в кроссовках, Вольтер не мог удержаться от шутливого:
– Ай, возьмите себе мое сердце!
Девушки засмеялись, а Вольтер двинулся дальше. И чем ближе к дому, тем чаще встречались ему знакомые. Он остановился около белого здания, несколько поблекшего от солнца и дождя, нажал кнопку, и дверь открылась. Полная консьержка мыла полы в вестибюле и, увидев дона Вольтера, посторонилась:
– Без рук, пожалуйста.
– Разве я что-нибудь сделал тебе, Долорес?
– Нет. Это я на всякий случай.
Вольтер поднялся по лестнице на второй этаж и вошел в квартиру. За дверью его встретило жалобно-требовательное мяуканье пяти кошек.
– Всему свое время, сеньоры. У Вольтера есть для вас что-то вкусненькое, и хватит на всех.
Из холодильника, который был не моложе хозяина, хоть и выглядел похуже, Вольтер достал пакет, где лежали тщательно вымытые листья салата и кусочек мяса. Снова взвесил его на кухонных весах и, не посолив, зажарил на гриле, а салат полил лимонным соком, капнув сверху оливковым маслом. Все это он аккуратно разложил на тарелке, после чего, налив себе стакан вишневого сока, отправился за едой для кошек, которые шли за ним по пятам, взывая к состраданию.
– Обжоры, только о еде и думаете. Так много есть вредно.
Он разложил кошачью еду на пять кучек в разных местах кухни: на полу, на стуле, а самую большую – радом с тарелкой, на которой лежал его салат. Каждое животное знало, какая именно кучка предназначена ему, и большая белая кошка прыгнула на стол, поближе к хозяину. И старик, и кошка ели спокойно и неторопливо.
– Как ты вкусно хрустишь, Белая Дама. Мне бы твои острые зубки, вместо моей отвратительной вставной челюсти.