Галобионты
Шрифт:
В самолете Дзержинец раздумывал на ситуацией. Четко спланированная операция по затоплению атомной подлодки, к которой они готовились в течение долгого времени, принесла совсем не те плоды, какие он ожидал. Надо же было такому случиться, что трения между этими двумя идиотами – профессором и его ассистентом начались именно в такой ответственный момент, когда от них требовалась полная сплоченность! Дзержинец не сомневался, что военная разведка в лице Секретчика так этого дела не оставит. Но если бы на Базе сохранялся прежний, прекрасно отлаженный порядок вещей, то ни один чертов сукин сын не смог б ни до чего докапаться. А самым неприятным было то, что Тихомиров попал в лапы заклятейшего врага полковника. Ничего худшего нельзя было придумать. Если раньше Дзержинец еще мог надеяться, что ему удастся в случае самого нежелательного оборота дел придти к полюбовному соглашению с Секретчиком, то теперь он почти утратил эту надежду. Достаточно было поставить себя на место генерала военной разведки. Секретчик, напавший на верный след и уже почуявший запах победы, не станет соглашаться ни на какие мирные переговоры.
В самолете, на самом подлете к Москве, Дзержинцу позвонил секретарь с сообщением, что полковника хочет видеть его непосредственный начальник. Понимая, что рано или поздно такой момент должен наступить, Дзержинец постарался приготовиться к неприятному разговору с главным лицом своего департамента. Полковник силился представить себе, насколько может быть информирован генерал. Для этого он, по своему обыкновению, попробовал представить себя на месте Секретчика. Отважился бы он, получив неоспоримые доказательства причастности конкурирующей службы к страшному преступлению, немедленно обнародовать их, или захотел выждать, выбирая более подходящий момент для этого? Вопрос был слишком сложным, чтобы ответить на него сходу. Дзержинец понимал, что нельзя не принимать в расчет эмоционального состояния генерала военной разведки. Иначе говоря, то, насколько Секретчик считает себя уязвленным. С этой точки зрения, резюмировал полковник, нужно было готовиться к самому худшему.
Директор службы государственной безопасности Виктор Андреевич Шаповалов, занявший свою должность в том самом году, когда к власти пришел ныне действующий Президент, не отличался, по мнению своего непосредственного подчиненного, Дзержинца, ни особым умом, ни прозорливостью. Это был человек лет пятидесяти с небольшим, не заработавший на своей должности ничего, кроме язвы желудка и гипертонии. Шаповалов отличался гневливостью, был вспыльчив, но, подробно всем холерикам, отходчив. Виктор Андреевич обладал счастливой способностью пребывать в постоянной уверенности, что вспышки его гремящего гнева вгоняют всех подчиненных в трепет.
Дзержинец не ошибся. Едва он вошел в кабинет к директору, тот накинулся на него, словно коршун.
– Я хочу получить всю информацию о секретном объекте, к работе которого вы имеете прямое отношение, – начал Шаповалов безо всякого предисловия.
– Эта информация дошла до вас от Президента? – осведомился Дзержинец.
– Вас не касается, откуда я ее получил! – гневно закричал директор. – Я доподлинно знаю, что мой подчиненный за моей спиной занимался теми делами, о которых я не имел ни малейшего представления. Вы знаете, чем это пахнет?
Дзержинец пожал плечами.
– Я действовал не в корыстных целях, на благо всей нашей организации и в конечном итоге всей страны.
– Вот как? – Шаповалов метался по кабинету, наталкиваясь на мебель. – Теперь мы начинаем прикрывать свои темные делишки высокими словечками! А на поверку все это не более чем пустая болтовня!
– Не хочу показаться невежливым, товарищ Виктор Андреевич, и тем не менее дерзну напомнить вам о том, что уничтожение «Антея» было совершено в интересах нашей службы.
При этих словах директор как-то разом сжался, словно заяц, заслышавший лай гончей. Дзержинцу показалось даже, что его начальник стал ниже ростом.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – поспешно произнес директор, окинув быстрым взглядом стены своего кабинета, будто опасался увидеть притаившихся нежелательных слушателей.
– Могу объясниться, – спокойно продолжал Дзержинец.
– Не надо, – еще быстрее проговорил директор, – я хочу говорить с вами не об этом.
Тон Виктора Андреевича заметно потеплел, в лице проступила некая растерянность. Не нужно было особой наблюдательности, чтобы понять, как встревожен директор Безопасноти.
Полковник прекрасно понимал, каково приходится его руководителю, когда он осознает всю шаткость своего положения.
– Уже не первый раз я вынужден был выслушивать от Президента массу нелицеприятных отзывов по поводу работы нашего ведомства. Причем, каждый раз это происходит с вашей подачи. Я не знаю, какие именно дела вы проворачивали за моей спиной, в чьих интересах они совершались. Зато вижу, что все ваши просчеты напрямую бьют по вашему покорному слуге. Сами понимаете, что такое положение вещей меня никак не может удовлетворять. Что же вы молчите? Я желаю получить от вас объяснения.
Дзержинец много чего мог бы сказать своему руководителю. Прежде всего то, что генерала слишком долго засиделся на своем месте. И что он, мягко говоря, не вполне справляется со своими прямыми обязанностями. В функции главы службы безопасности государства входит прежде всего обязанность быть в курсе любых дел, потенциально могущих прямо или косвенно повлиять на судьбу этого самого государства. Вряд ли в высших структурах власти нашелся бы хотя бы одни человек, который не считал бы, что директор столь авторитетного и могущественного в недавние времена ведомства не способен выполнить своего прямого назначения.
Еще Дзержинец мог бы сказать своему шефу, что для такой должности, как директор Государственной Безопасности, необходима совершенно другая фигура, более опытная, более знающая, более авторитетная и, в конце концов, более энергичная и смелая. Трудно найти человека, который совмещал бы в себе все эти качества, и владел бы, к тому же, некой информацией, имеющей громадное значение для всего человечества. Полковник с чистой совестью мог бы заявить Виктору Андреевичу, что должность директора Безопасности прямо-таки предназначена именно для такого человека, как он, Дзержинец. И был уверен, что никто, включая самого руководителя, не посмеет оспаривать данного утверждения.
И наконец, полковник мог бы сказать, что все это время Шаповалов занимал свою должность только благодаря поддержке самых влиятельных людей, первым из которых был Дзержинец, не стремящихся обнародовать своего могущества. Директор ГосБеза был никем иным, как прикрытием, марионеткой, используемой для сообщения с аппаратом главы государства и самим Президентом. И что в любой момент Дзержинец был в состоянии избавиться от своего руководителя, как только он перестанет быть удобным.
Дзержинец ничего не сказал своему руководителю. Но его молчание было красноречивее любых слов. Оказалось, что Шаповалов, несмотря на свою ограниченность, чувствует ситуацию. Когда Виктор Андреевич заговорил с полковником, в его голосе ощущалась горькая обреченность.