Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу
Шрифт:
— Перестань, Элис, я уже иду.
Я помогаю в этой безумной затее. Ее ждет то же, что и всех нас: неустанно бушующее море болезней, старости и смерти будет качать ее утлую лодчонку до тех пор, пока та не перевернется.
Они пообедали вместе. Садовник уже отвез багаж Элис на вокзал.
Элис в пальто и шляпе ходила по комнате и стряхивала с себя пыль. Она еще раз побывала на чердаке, перебрала кое-какие вещи и присела на кушетку, на которой Эдвард спал во время ее последней ссоры с Гордоном. Эдварду эта ссора должна была пойти на пользу: она все объясняла. Потом Элис хотела довести дело до конца,
Не плачь, Элис. Этого мгновения ты ждала всю жизнь. Этого мгновения, да, этого мгновения. Неужели я заслужила ненависть? Почему меня проклинают? Почему судьба так поступила со мной?
Садовник возвратился со станции. Госпожа Эллисон правильно сделает, если отложит свою поездку. Сегодня, уж во всяком случае, поездка в Лондон невозможна: на каком-то перегоне путь поврежден.
Стало быть, завтра. Еще один день она пробудет здесь. Меня хотят задержать, чтобы я как следует осознала, чего я жду от будущего.
Она пошла обратно к себе в комнату.
Ты одна, глупая, маленькая, бедная Элис. Тебе все пригрезилось. У тебя ложные представления о людях. Никто не помнит, что ты для него сделала, все считают это естественным, не стоящим гроша ломаного. Никто не старается тебя понять, не жалеет и не заступается за тебя. От тебя бегут, как от чумы.
Конечно, для Джеймса я сейчас чудовище, вепрь из легенды о короле Лире. Но какое я, в сущности, жалкое чудовище, мышка, которая ищет лазейку, мышь в мышеловке.
За этот день Элис раз десять открывала дверь, выходила в коридор и прислушивалась к тому, что происходит в опустевшем доме. Кого она ждала? Кого? Она слышала шаги Джеймса, слышала шорохи на кухне. Собственно, прислугу следовало отпустить, тогда бы я заперла дом.
Под вечер она притащила стул на лестничную площадку и сняла со стены две старых картины: копию «Похищения Прозерпины» Рембрандта и «Вакхические пляски».
Потом по одной снесла картины наверх в свою комнату, прислонила каждую из них к стулу так, чтобы на картины падал свет, и стала разглядывать их, сидя на диване, — она смотрела на картины вблизи и издали.
После этого она обошла их несколько раз кругом. Теперь это были ее пленницы, наконец-то она заполучила их. За десятки лет они принесли много вреда. Она вынула из шкафа большие ножницы, со злобой воткнула их в одну картину, потом в другую.
Раз за разом протыкала она ножницами картины, а под конец отодрала клочья холста и стала комкать их. Сбегала на чердак и засунула лоскутья в ящик с соломой и картонками. После этого она принесла на чердак рамы и разломала их. Деревянные обломки она тоже спрятала в ящик и закрыла его крышкой. Пусть валяются там до Судного дня.
Элис так и не смогла успокоиться. Всю ночь напролет она плакала и бродила по дому. Обвиняла себя и других, впадала в отчаянье. Ее тошнило.
Утром, разбитая, она села за письменный стол. Положила перед собой изображение святой Феодоры. «Ты меня не покинешь. Ты вывела меня на этот путь. Когда сюда привезли Эдварда, я воззвала к тебе… Ты меня не предостерегла. Ах, теперь уже все равно».
А потом она так ослабела, так ослабела, что легла грудью на стол и на час крепко заснула. После этого ее опять стало тошнить. Тошнота подступала к самому горлу; Элис подумала: наверное, это из-за того, что она не выходит к столу, не ест. Она решила спуститься на кухню. Подавая ей какую-то еду, прислуга спросила — не вызвать ли врача, Элис была бледна как полотно, к тому же ее пошатывало. Проглотив кусочек, Элис посидела немного за кухонным столом. Потом встала, чтобы пойти к себе наверх, но она была очень слаба, ноги подкашивались, пришлось опереться на руку горничной.
Вытянувшись на диване, Элис вдруг почувствовала себя спокойнее, все печали куда-то отлетели. (Перемена декораций?) Теперь все уже позади. У Элис, у малышки Элис, нет никаких забот, малышка Элис пошла погулять. И куда она только забрела. Она катает обруч, она отправилась на урок, пора ей немножко поучиться, пусть побегает на солнышке, ничего страшного.
Тошнота не проходила, и когда Элис подумала об этом, у нее мелькнуло воспоминание; она выбежала из комнаты, ее вырвало. В мозгу Элис всплыла давно забытая история.
Это произошло еще тогда, когда Элис жила в семье, и было связано с учителем греческого, у которого она брала частные уроки. Они часто болтали, Элис нравилась учителю, но не понимала этого; они целовались, он овладел ею. Никто об этом так и не узнал, только мисс Вирджиния что-то заподозрила, и учителю пришлось отказаться от места. Потом Элис увезли на свежий воздух из-за малокровия и частых приступов дурноты.
Если бы молодой учитель пробыл у нас дольше, я наложила бы на себя руки — теперь я это хорошо понимаю. Я не могла с ним порвать, но мне было противно.
Почему я это вспомнила? Со мной творится то же, что и с Эдвардом, во мне что-то засело.
Это чувство появилось намного раньше, чем история с Гленом и то курортное приключение.
О чем ты думаешь? Элис?
Этого мгновения ты ждала всю жизнь. Ты свободна.
Волна боли прокатилась по ее телу. Какая невыносимая мука!
Чтобы заглушить боль, Элис стала двигаться, нагнулась над комодом, и неожиданно боль раскололась, как туча; и еще: к боли прибавилось нечто кошмарное, чего она уже давно ждала; Элис как бы распалась на две половинки снизу доверху, — какой ужас! — от макушки до пят; трещина прошла через кончик языка, через внутренности. Это кошмарное нечто было вожделением, неистовым вожделением. Удар молнии! Казалось, в нее вошла какая-то посторонняя сила — приказ свыше? И, повинуясь ему, она мгновенно превратилась в рабыню, бросающуюся навстречу повелителю, молящую о милости.
Когда, сломленная физически, она согнула колени и опустилась на ковер перед комодом (драконы изгибали свои длинные чешуйчатые туловища, святой Георгий на взмыленном коне бросал копье, а вокруг порхали яркие невиданные птицы), ее белые губы раскрылись и издали стон; и тут ее жаждущий полуоткрытый рот, ее горло, ее распахнутую грудь заполнил торжествующий образ Саломеи!
Саломея подмяла ее под себя. Ах, оставь! Меня сгубил Гордон, он меня совершенно опустошил, варвар… Саломея овладела всем ее существом. Саломея выпотрошила ее, превратила в тень, подняла с руками и ногами, перекрутила, как игрушку на шарнирах.