Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу
Шрифт:
— Стало быть, не кто иной, как я, разрушил нашу семью?
— Эдвард, прошу вас. О вас вообще нет речи.
— Почему, доктор? Кто же взбаламутил эту уже устоявшуюся жизнь?
— Я. Ибо я поселил вас в их доме. Я уступил вашей матери. Она на меня наседала. Подстегивала. Я дал себя использовать. Задолго до того, как вас ранило, даже до того, как вы пошли на войну, я знал, с какими мыслями носилась ваша матушка. Она хотела разрыва. Хотела уйти из дому. В отличие от меня, ее интересовал конечный результат, и она предвидела последствия.
Эдвард сжал кулаки.
— Моим доверием она злоупотребила, так же как
— Все равно, лавину нельзя было остановить. Разрыв был навязчивой идеей вашей матери. Отец не знал, что происходило. Иногда я думаю: как бы мы ни поступили, лавина обрушилась бы. Ваша мать стремилась довести все до логического конца. В последние годы буквально каждый раз, когда она на несколько дней ложилась в мою клинику, мне приходилось с ней бороться. Когда вы приехали, все уже было предопределено.
— Стало быть, не следовало пускать меня в этот дом. Стало быть, вы совершили преступление, доктор.
Доктор Кинг сидел тихо, сцепив руки на коленях.
— Это я сам себе говорю. Не будьте таким жестоким, Эдвард. Я обвиняю себя. Но я думал о вас, только о вас, о том, чтобы поставить вас на ноги. Путь, предложенный вашей матушкой, показался мне приемлемым. Дело вашего исцеления передавалось в ваши руки. Я не ожидал, что это приведет к таким последствиям. — Доктор Кинг нахмурился. — Кажется, будто все это было заранее подстроено. Единственным виновником оказался я.
Вот как это выглядит в представлении доктора, подумал Эдвард. Он говорит: подстроено, а я угадываю за своими словами какой-то ранее написанный текст, а за разумом — целый наблюдательный совет, который управляет и нашим сознанием, и подсознанием.
Эдвард взял за руку врача.
— Давайте оставим все это, доктор. Просто вы исполнили в нашем доме роль провидения. Скажите лучше, что с отцом? Где он теперь?
— Я приехал сюда ради него тоже. Думал, у вас есть его адрес. Надо уладить кое-какие дела; отец назначил одного адвоката своим поверенным, и тот обратился ко мне с просьбой дать ваш адрес — адвокат хочет сообщить вам, что он распоряжается банковским счетом отца и что вам следует обращаться к нему по всем финансовым вопросам. То же самое я должен передать Кэтлин.
— Благодарю. Так где же теперь отец?
— Не знаю.
— Его разыскивают? Полиции сообщили об его исчезновении?
— О чем вы говорите? Он удалился добровольно. Адвокат получил от него открытку из Шотландии всего дней пять назад.
— Что он пишет?
— Просил выслать деньги. И больше ничего. Он путешествует. Скрылся от всех. Для него это оказался тяжелый удар, что, впрочем, нетрудно было предугадать.
— А — я?
— Не понимаю. Что с вами?
— Разве для меня это не было тяжелым ударом?
— Вы скоро поправитесь. Ведь вы молоды.
Эдвард подсел к врачу ближе и прошептал:
— Вам известно, что я не Эллисон?
Доктор удивленно пожал плечами.
— Вам известно, что я не его сын?
— Вы бредите, Эдвард. Почему это пришло вам в голову?
— Мне сказала мать.
— Что вам сказала ваша матушка?
— Будто я не сын Гордона Эллисона, в чьем доме считался сыном, будто я сын другого человека, с которым она находилась в связи до Гордона или уже будучи в браке с Гордоном.
— Это она вам сказала?
— Да, не могла больше скрывать, ведь
Доктор Кинг:
— Мне она никогда не говорила ничего подобного. Я знал, что отец не был чрезмерно нежен с вами в ту пору, когда вы были ребенком. Обычная отцовская ревность, если мать питает преувеличенно сильную любовь к сыну. Кроме того, ваш отец отличался вспыльчивостью; между родителями даже в вашем присутствии разыгрывались бурные сцены. Раньше. Возможно, что в один из припадков бешенства отец потерял голову и набросился на вас. Но я могу выдать вам один секрет: не так давно — это было после того, как вас ранили, — не так давно Гордон пришел в клинику и со слезами на глазах рассказал о полученном известии. Он по-настоящему плакал. В первый раз я видел Гордона плачущим. Он боялся самого страшного и спрашивал, какие у вас шансы выздороветь. В этот раз отец сказал буквально следующее: он, Гордон, должен покаяться, ибо тяжело провинился перед вами, он как безумный ревновал к вам, злобствовал. Его самое заветное желание, чтобы вы опять стали здоровым и чтобы он помирился с вами. Гордон хотел заслужить ваше прощение.
— И тут явился я, напал на него и выжил его из дому… Но ведь она уверяла, будто я вообще не его сын, будто я родился не от него.
— Такого рода небылицы люди придумывают в состоянии аффекта.
— Я незаконнорожденный. Больше я не называю себя Эллисоном. Мне не надо его денег.
— Вы сошли с ума. Ваша мать сказала это, будучи в ссоре с Гордоном, либо она хотела довести его до белого каления, либо решила полностью отвратить вас от отца, перетянуть на свою сторону.
— Что она сделала со мной… Со всеми нами.
После отъезда доктора Кинга Эдвард все же связался с адвокатом отца, дал ему свой адрес, просил посылать ежемесячно определенную сумму, так как хотел возобновить прерванные занятия: в последующих письмах он слезно умолял адвоката написать, где находится отец. Он должен срочно увидеться с ним.
Адвокат неоднократно сообщал Эдварду, что не знает местопребывания Гордона Эллисона. Нерегулярные открытки от Гордона приходили из разных частей страны, под конец из Ирландии.
Некоторое время Эдвард пожил еще у родителей Джонни. Благодаря им он успокоился, к нему вернулась трудоспособность. Госпожа Мидоу поцеловала Эдварда на прощание. На этот раз она плакала не так сильно. Он пообещал писать родителям Джонни и приехать к ним при первой возможности.
Эдвард отправился в Лондон, чтобы освежить свои знания и разыскать Кэтлин, которая к этому времени обручилась с одним ветеринаром. Кэтлин показалась Эдварду чересчур развязной. Она намеревалась ввести брата в разные компании. Но Эдварду это не понравилось.
Уже при первой встрече с сестрой ему бросилось в глаза нечто, чему он затруднился бы найти название. На второй или на третий раз Эдвард разгадал, в чем дело, — манеры Кэтлин стали походить на манеры матери; у нее появились такие же жесты, тот же смех, улыбка. Эдвард глядел на нее подавленный… Неужели это его сестра? Еще больше сходства с матерью брат обнаружил в Кэтлин, когда она в первый раз пришла в его номер в гостинице, чтобы поговорить с ним без посторонних. Все началось со вспышки возмущения и гнева, а потом она пропела хвалу свободе и независимости. Эдвард замкнулся в себе.