Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу
Шрифт:
— Милостивая государыня… ваши слова звучат очень комично: «истина», «профессор», «верховная жрица». Институт красоты отнюдь не храм. Мы хотим приносить пользу и улучшать душевное состояние людей. У нас вы найдете небольшую библиотеку — эти книги мы рекомендуем для чтения. Потом я буду приглашать вас на наши лекции и вечера.
— Это тоже практикуется?
— Вы и впрямь ребенок. Откуда вы к нам явились? Как жили раньше? Почему радуетесь само собой разумеющимся вещам?
— Просто мне все это приятно, мадам Сюзанна, я уж думала, что я —
— Вы одиноки?
— И это тоже.
— Такая красивая, такая неотразимая! Вы плохо с собой обращались, госпожа Маккензи.
Элис прошептала:
— Знаю, но ведь еще не поздно. — Она поднялась и пошла в соседнюю комнату рука об руку с очаровательной Сюзанной.
— Вы должны избегать всего сурового, мрачного. «Истина», «верховная жрица» — какое это имеет к нам отношение, госпожа Маккензи? Мы люди покладистые и веселые, так как знаем: без радости и без любви никто не способен жить приятно, а особенно женщины. Надо относиться ко всему легко — этому можно научиться.
Элис сидела с мадам Сюзанной в маленькой гостиной, они лакомились воздушным печеньем и пили крепкий ароматный чай; постучав чайной ложечкой по мизинцу Элис, мадам Сюзанна вдруг сказала:
— Какой очаровательный мизинчик, изогнут наподобие вопросительного знака. Уверяю вас, если пальчик так красиво изгибается, ответы на вопросы уже найдены. Почему пальчик тем не менее спрашивает? В вашей головке еще живы воспоминания? Эти воспоминания принадлежат другому человеку. Уже не вам, дорогая Элис.
Сколько всякой всячины знала маленькая Сюзанна. Ее вполне справедливо назначили главой института.
Элис бросила взгляд на газету, лежавшую рядом на столике, Сюзанна отодвинула ее.
— Кто-то забыл здесь газету. Я установлю, кто именно. Наверняка кто-то из пациентов. Я ведь не разрешаю таскать в наш институт периодические издания. Ассистентка обязана была тут же убрать газету.
— Почему вы так непримиримы к печати?
— Нельзя читать ничего того, что вызывает беспокойство.
— Стало быть, мадам Сюзанна, не надо узнавать, что происходит за этими стенами, что происходит в мире?
— Да, ибо для человека, который этим серьезно интересуется, не останется ничего другого, кроме как «закрыться в комнатке своей и горько слезы лить».
— Ну, а если то, что пишут газеты, правда?
Мадам Сюзанна взглянула на Элис с упреком.
— Правда или неправда… Это зависит от вас.
Элис засмеялась:
— Вы просто чудо.
Подняв брови, мадам Сюзанна рылась у себя в сумочке.
— Вы сомневаетесь? Все зависит от вас, от того, насколько близко вы принимаете к сердцу события. Что нас не затрагивает…
— Того, по-вашему, не существует?
Наконец-то Сюзанна нащупала плоский золотой портсигар, который она искала; выложила его на стол и провела рукой по крышке.
— Прошло некоторое время прежде, чем я поняла: да, этого не существует. Для такого вывода необходима решимость.
Когда мадам поднесла к сигарете Элис горящую спичку и задула ее у самого рта своей клиентки, вдруг стало видно, что она старше, чем это казалось с первого взгляда.
— Моя работа здесь мне нравится. Я изучала медицину, но в больницах изнывала от тоски. Для меня было бы немыслимо проторчать там всю жизнь. Слишком дорогая плата за то, чтобы сводить концы с концами, ведь при этом я бы чахла год за годом. Сперва иссушить себя, потерять очень многое, а потом «жить». Я воспользовалась тем, что подвернулось мне под руку.
Сюзанна и Элис
Та Элис, которая была женой Гордона Эллисона и жила в Англии, была хрупкой и худенькой, небольшого роста. Теперь она делала из своих рыжевато-каштановых волос высокую прическу, ходила на высоких каблуках, гордо и грациозно покачиваясь. Лицо ее было ласково-томным, женственным, и она научилась одаривать людей чарующей улыбкой, словно сатана послал ее на землю специально, чтобы совращать сильный пол. Большие глаза Элис сохранили свою глубину.
Каждый день Элис по многу часов просиживала в шезлонге. Она не читала, иногда с кем-нибудь болтала, иногда разглядывала репродукции в альбомах, картинки в книгах. Самочувствие у нее было хорошее. С каждым днем она все больше проникалась ощущением довольства и счастья.
Тяжелые мысли уже не посещали ее; умная Сюзанна (она часто приходила к Элис в гостиницу) сказала, что это — первый, заранее запланированный результат лечения; с помощью ванн, массажа, инъекций, таблеток организм восстанавливает силы, становится таким, каким ему следует быть. И это — не черная магия, а лечение; именно оно возвращает телу молодость и радость существования, возвращает то, что дремало в нем и ожидало своего пробуждения.
— Мы в нашем институте просто слесари, мы открываем замки, которые наши пациенты не могут сами открыть. И изготовляем новые ключи. После пациент получает свое собственное имущество. Вот и все.
— Я чувствую себя хорошо, Сюзанна. И я охотно поделилась бы с вами тем, что имею… Конечно, если вам требуется.
— Неужели, госпожа Маккензи, у вас создалось впечатление, будто я в чем-то нуждаюсь? Конечно, я должна зарабатывать себе на жизнь. Но все, что надо, достается мне легко. Мою профессию не назовешь тяжелой.
Элис уже познакомилась с другом и поклонником Сюзанны (а может, с одним из друзей), то был немолодой адвокат, который носил ее на руках. Было совершенно очевидно, что институт красоты служил для Сюзанны всего лишь трамплином. Видеть Сюзанну, беседовать с ней доставляло Элис радость. Сюзанна была приманкой института.
Иногда женщины разговаривали о деньгах. Сюзанна часто, хотя и на свой манер, возвращалась к этой теме; Элис могла многому у нее поучиться; взгляды Сюзанны на денежный вопрос были весьма своеобразны, она развивала довольно диковинные теории и заявляла, к примеру: