Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

Дёблин Альфред

Однако каждое решение богов, их поступки и страдания влияют на ход мировых событий. Деметра занимала чрезвычайно высокое положение, она следила за развитием в природе. И пока богиня, жертва тоски, лежала в полузабытьи, в природе начались беспорядки. Времена года изменили свое течение. Весна, не зная, когда ей наступить, пробудилась глубокой зимой. Сбитое с толку лето кинулось следом и сожгло растения, которые только-только пустили побеги; поэтому осень — пора созревания — осталась ни с чем. Плоды и злаки выросли тощие, никудышные.

Тучи также попали впросак: и они не ведали, что им делать, когда пролиться дождем,

когда напустить на землю град, когда снег, а когда просто плыть, заволакивая небо. И вот, шебуршась под ногами у богов, тучи стали взывать к Зевсу, жаловаться на беспорядки, сообщать о случившемся и просить вмешательства.

Зевс был по положению выше всех остальных богов. В ту пору он где-то пировал вместе с юношей Ганимедом, своим любимцем, и потому ни о чем не подозревал. Теперь тучи выложили Зевсу все, что случилось, а птицы были в курсе разговора, происшедшего между Деметрой и нимфой источников. Зевс немедленно вызвал нимфу Аретусу к себе, узнал от нее то, чего еще не знал, и сразу понял, чьих это рук дело.

Помедлив немного, он принял меры. Конечно, он мог издать приказ и тем самым все уладить. Но не сделал этого, так как стыдился своего неведения: вместо того чтобы следить за порядком в мире, он пьянствовал с милым мальчиком Ганимедом. Эдак, пожалуй, он мог проглядеть и худшие события. Не исключено, что опять зашевелились титаны. Кроме того, в афере с Прозерпиной был замешан его брат Плутон, царь преисподней, стало быть, он похитил девушку и завел себе возлюбленную — трудная ситуация для Зевса, негоже ему метать громы и молнии, если весь свет, в том числе и его супруга Гера, знают, что он сам далеко не безгрешен.

Зевс не стал ни с кем советоваться, перебрал в уме различные варианты и еще раз велел привести к нему всех свидетелей, якобы для окончательного выяснения обстоятельств, а на самом деле потому, что ему, сластолюбцу, эта история с каждой минутой нравилась все больше и больше. Итак, владыка преисподней, желчный, не падкий ни на какие соблазны хозяин мрачного царства мертвых, завел роман! Чудеса! Оказывается, все мы из одного теста. Наконец-то он поймал этого ханжу, этого блюстителя нравственности. До чего же приятно!

«Кто такая Прозерпина, о которой идет речь? — спросил лукавый и беспутный бог. — Ее имени я никогда не слышал».

Зевсу сказали, что Прозерпина дочь Деметры (это он и сам знал) и что она очаровательное, юное, простодушное создание.

«В общем, деревенская девушка. Ну конечно, ведь она дочка Деметры».

Надо сказать, что у жителей Олимпа Деметра, которая занималась временами года, урожаями и всем прочим, слыла чем-то вроде простолюдинки. Поэтому боги редко приглашали ее на олимпийские празднества под тем предлогом, что Деметру, мол, не стоит отрывать от дела — ее объявили незаменимой. Зевс от всего сердца потешался над полученной информацией. Итак, его братец Плутон приблизил к себе маленькую крестьяночку, неотесанную глупую девчонку. А впрочем, разве этот тюфяк мог претендовать на что-нибудь стоящее? Где ему было набраться вкуса, с кем он водился, кроме мерзких фурий и судий над мертвецами? Хорошеньким сбродом окружил себя Плутон — трудно поверить, что это его родной брат.

И все же Зевс еще раз спросил, не обладает ли Прозерпина какими-либо особыми достоинствами. Он бы с удовольствием взглянул на нее. Однако не хотел проявлять слишком

большое любопытство. Это могло показаться подозрительным. Если он пригласит Прозерпину, то только в сопровождении ее матери Деметры.

Тут Зевс потряс своими прославленными кудрями — каждый день его завивали и украшали голову новыми молниями. Ни один земной царь не стал бы ходить днем и ночью в короне. Однако тщеславный Зевс никогда не расставался с атрибутами своей власти — с молниями, даже в самые веселые и неподходящие минуты. Зимой ему и то втыкали в голову эти молнии, и он таскался с ними неизвестно зачем.

Теперь Зевс прикидывал, как бы ему сделать так, чтобы склока между Плутоном и Деметрой тянулась как можно дольше и как бы самому поживиться на чужой счет; наконец Зевсу пришла на ум одна мысль — собственно, во всей этой истории его интересовала только Прозерпина, — мысль злая, коварная, издевательская, которая могла возникнуть только разве что у такого профессионального мучителя и неправедного судьи, каким он был. (О, как хорошо, что время этих преступных богов миновало, как хорошо, что явился царь небесный и освободил людей от лжебогов.)

Зевс велел передать своему мрачному брату Плутону, обделенному светом и счастьем хозяину преисподней, что ему надлежит освободить похищенную дочь Деметры по имени Прозерпина. Освободить, если та сама этого пожелает; но дабы поразвлечься и уравновесить свое решение, которое было столь справедливым, что не подходило Зевсу, — он бы никогда не мог с ним примириться, — Зевс сделал дополнение, показав этим свой истинный нрав, дополнение, на первый взгляд весьма пустячное: в том случае, если юная Прозерпина уйдет из преисподней, если она решит уйти, ей не разрешено срывать никаких плодов; кроме того, покидая кошмарное царство мертвых, она не смеет оглядываться назад. Чего добивался Зевс, сочинив это странное предписание? По свойственной ему подлости он решил пронюхать, не обманывают ли его подчиненные. Хотел узнать, была ли Прозерпина таким ребенком, как ему описали. И потом Зевса интересовал вкус его хмурого братца, интересовало, как и кого полюбил князь тьмы.

Счастливая, безмерно счастливая Прозерпина со всех ног бросилась бежать от своего мрачного супруга. Она мчалась по дороге, еще хранившей следы колесницы Плутона, мчалась к слабому свету вдали. Бежала в мутно-серых сумерках, что не мешало ей все замечать, все видеть. Вот Прозерпине попалось гранатовое дерево. О, какая прелесть, оно было осыпано плодами! Вне себя от радости, Прозерпина протянула руку к дереву. Да, она вспомнила о запрете. Но он показался ей смехотворным. Кроме того, она ведь бежала из ада к своей матери — великой богине, даже если кто и обнаружит пропажу одного граната и даже если гранат ценный фрукт, мать вырастит взамен миллионы таких же.

Плод был удивительно вкусен, он освежил Прозерпину, удвоил ее силы — она стрелой мчалась вперед и радовалась, что перехитрила всю эту адскую шайку. В приливе счастья она вспомнила, что не должна оборачиваться, ей это тоже объявили. Вот еще! Какая чепуха! Все чепуха! Скорее, скорее, дайте ей только выбраться отсюда; тогда она сыграет с ними шутку, покажет язык, проблеет «бе, бе».

А вот и солнце, яркое солнце, солнышко, вот и небо. И чей-то голос, голос матери, родной голос матери:

«Прозерпина, Прозерпина, дитя мое, возлюбленное дитя!»