Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу
Шрифт:
Гордон повторил:
— Говори, Элис. Что с тобой происходит?
— Я не в силах это вынести, Гордон. Я старею. Когда я была моложе, то могла это выносить.
— А теперь?
— Больше не могу.
— Что не можешь, Элис?
— Не могу так жить. Это должно кончиться.
Гордон:
— Почему? Что случилось? Что ты хочешь сделать?
— Ты не должен вечно требовать от меня невозможного. Ты не бог. В конце концов я тоже — живое существо.
— Этого я никогда не отрицал.
Она шла прямо на него. Он вскочил.
Элис:
— Ты осмеливаешься сказать это мне теперь? После двадцати лет!
— Не помню, когда я это отрицал.
— Послушай… Я хотела бы заглянуть тебе в душу. Нет, я этого не хотела бы.
Лицо Гордона исказилось от ярости.
— Все это он тебе внушил, этот псих. Но вам со мной не справиться. Я не должен был пускать его в свой дом.
— Ты этого не делал. Из осторожности. По своему обыкновению, ты тут же устранился.
— Я защищаю свой дом, Эдварда я не боюсь.
— Не его ты боишься. А правды.
Побледнев от бешенства, он замахал кулаками:
— Come on, come on [18] . Это не пройдет вам даром.
Она пристально поглядела на него, кивнула:
— Слава богу, наконец-то ты себя выдал. Лорд Креншоу собственной персоной.
— Скажи спасибо себе самой.
— Может, ты все-таки отопрешь дверь?
Он молча выпустил ее из комнаты.
Джеймс Маккензи продлил свой отпуск, Элис узнала об этом, сидя с ним за завтраком.
18
Давай, давай (англ).
Маккензи:
— Тебя это не интересует, Элис?
Элис:
— Как ты можешь так говорить, Джеймс.
Маккензи:
— Я остаюсь. По-моему, я здесь нужен.
— Я сама тебя об этом просила.
Маккензи:
— Не замечаю, чтобы ты хотела воспользоваться моим присутствием. В вашем доме неблагополучно, Элис.
Она подошла к двери, убедилась, что дверь заперта, опять присела к столу.
Элис:
— Я взрослый человек, понимаю последствия своих поступков.
Он:
— Боюсь, не понимаешь. Я знаю, какую цель ты преследуешь. Что здесь происходит?
Она:
— Джеймс, главное действующее лицо — не я, а Эдвард. Поэтому мы и взяли его домой. Хотим опять поставить на ноги.
— «Мы». Не мы, а ты, Элис, ты ведь сама призналась, что хотела заполучить Эдварда, чтобы довести до конца твое дело, то, что ты называешь «твоим делом».
— Наше с Эдвардом общее дело.
— Элис, я пытаюсь отвлечь Эдварда от его идей. От безумных поисков так называемой правды. Он ведь и впрямь болен.
— Скажи это ему самому. Он придерживается другого мнения. И спроси врача.
Джеймс:
— До сих пор не считал это нужным. Не может быть, чтобы в замыслы доктора входил такой бесчеловечный эксперимент. Он не знает, что происходит. Он ведь врач, стремится к исцелению, а не к несчастью.
— Не вижу никакого несчастья. Наоборот, освобождаюсь от несчастий. Правда не несчастье. Правда приносит счастье.
— И ты туда же, Элис! Повторяешь его слова. Вот почему я и остаюсь. Ты помнишь родительский дом? Там мы видели только хорошее, росли счастливыми.
— Да. В чем я провинилась? Почему мне на долю выпало такое?
— Представь себе, что кому-нибудь из нас пришло бы в голову копаться в поступках и в мыслях родителей. Во что превратилась бы наша мирная жизнь?
— Забудь о мирной жизни. В доме Гордона Эллисона и Элис Маккензи не могло быть мирной жизни. В этом доме вырос Эдвард и стал таким, каков он есть. Годы шли, иногда я думала: теперь мне совсем хорошо, все уже миновало. Буря улеглась, все, слава богу, уладилось. Перед войной я временами чувствовала себя счастливой. Но это была видимость. Эдвард вел себя чересчур тихо, он был замкнутый и печальный. Но я все сваливала на его характер, ведь у всех нас свои отклонения. А потом его призвали. Только много позже я узнала, что он записался добровольцем. Впервые у меня открылись глаза. Я поняла, что скрывалось за его поступком. И уже никогда не могла забыть. Мысли об этом не оставляли меня ни на минуту. Он был так далеко. Я молила бога, чтобы с ним не произошло ничего дурного. Не знаю, что бы со мной было… если бы он погиб. Я звала, звала его. А потом… Потом случилось это несчастье, и он вернулся в ужасном состоянии. Еще до того, как он приехал, я день и ночь спрашивала себя: в каком виде они привезут его к нам в дом? И что тогда делать мне? Моя судьба!.. О, боже, она сплелась с его судьбой. Ну а после? Ты ведь знаешь, первое, что я увидела, была гримаса на его лице, ужасная гримаса; она мне знакома. Прошу тебя, Джеймс, не спрашивай. Заклинаю тебя, не береди раны.
— Бередить раны? Но и ты… Но и ты не береди, Элис.
— Джеймс, история с Эдвардом потрясла меня. Мне с этим не справиться.
— Тогда тебе придется отвечать за последствия. Но ты хоть раз взглянула на Кэтлин? Удивляешься! Стало быть, ты ничего не заметила. Ей бы следовало приступить к занятиям. Лекции уже давно начались. А она сидит дома. Почему? Приходит ко мне в комнату. Кэтлин растеряна, хочет что-то выяснить, хочет выспросить меня. И она тоже! Кэтлин добрая, спокойная девушка. Она потеряла контакт с окружающими. И как-то сказала, что в наши дни это случается со всеми: молодежь, вернувшаяся с войны, перестает понимать родину. В действительности она так не думает, просто не хочет откровенничать. Вы вовлекаете ее в свои свары. Ты и Гордон. Родители внушают ей ужас. Знаешь, к чему это ведет? Вызывает дух противоречия. Она затаила злобу и против Эдварда.
— Чем я могу помочь?
— Разве ты не ведаешь, что натворила?
Элис:
— Ты все время твердишь: натворила, натворила. Основное — чтобы Эдвард был здоров. Это наш долг по отношению к нему.
— Та правда, которую вы откроете, не прибавит ему здоровья.
Элис поднялась:
— Я, во всяком случае, не больна. Возможно, было бы лучше опять отправить Кэтлин в Лондон.
Джеймс:
— А вы с Гордоном с еще большей силой наброситесь друг на друга. Кэтлин не уедет. Не сможет. Она — человек. А какой человек покинет свой дом, когда в нем начинается пожар? Пока это еще и ее дом. Даже я не могу уехать.
Элис сделала несколько шагов, переставила сахарницу, отнесла тостер на буфет. Нахмурила лоб. Снова подошла к Джеймсу.
— Вот, стало быть, что ты хотел мне сказать. Я рада видеть тебя в нашем доме, оставайся подольше. Для меня очень важно твое присутствие. Я готова являться к тебе по первому зову, говорить с тобой. Я не занимаюсь темными делами. Тем не менее Кэтлин…
— Повторяю, Элис, она не уедет. Хочешь послушать моего совета? Я прошу о сущем пустяке.
— Не понимаю.
— Ради Кэтлин. Ты сама не сознаешь, какая ты стала. К тебе не подступишься. И все от тебя отступились. Что касается Гордона, то ему теперь подают еду в комнату. Ужасная обстановка. Может быть, впрочем, Гордон ведет себя разумно и деликатно. Он избегает тягостного молчания за столом. Однако Кэтлин все видит и замечает. Кроме того, к ней иногда поднимается Эдвард и делает загадочные намеки.