Гана
Шрифт:
— Ну иди уже. Вдруг кто-то придет?
Роза не знала, что к Карасекам, кроме прислуги, никто не ходит, поэтому с извиняющейся улыбкой начала поспешно собирать свою одежду. Так как в кухне было тепло, а на ней было несколько слоев, от которых она за вечер постепенно избавлялась, это оказалось не так быстро. Карел тем временем схватил обе ее сумки и нетерпеливо ждал в дверях.
— По-стель-ное бе… — выдавила из себя Людмила Краснова.
Карел шагнул за порог.
— Нам надо взять белье, — напомнила ему Роза.
Он неохотно обернулся.
— Это будет слишком бросаться в глаза. Если кто-нибудь заглянет на чердак и увидит постеленное белье,
— Вы такой предусмотрительный, — сказала Роза, и Карелу почудились нотки восхищения в ее голосе. Но потом она добавила: — Но ведь первым делом он увидит там меня, разве нет?
А я и говорил, что это опасно, так и хотелось выкрикнуть Карелу. Зачем ты вообще к нам пришла?! Но в последний момент он взял себя в руки.
— Нужно придумать какое-нибудь укрытие, — сказал он и постарался, чтобы это прозвучало так, будто у него все тщательно продумано. — Скажем, в шкафу или под кроватью. Там полно старой рухляди.
И правда. Чердак был заставлен мебелью, которую привезли из Нови-Йичина Розины дедушка с бабушкой, и поскольку деть ее было некуда, она вся теперь была свалена кое-как у Карасеков на чердаке. Пока Роза заправляла подушку и одеяло, которые проветривались на чердаке на веревке в ожидании, когда кому-нибудь пригодятся, Карел занялся кроватью. Составлять, собирать и находить нужное место для каждой детали у него получалось прекрасно, хотя часовые колесики и пружинки, с которыми он имел дело в своей мастерской, были несколько других размеров. Еще до наступления темноты кровать была собрана и с Розиной помощью поставлена под окно на южном фронтоне.
— Окно высоко, но на всякий случай держись от него подальше. Не ходи много, пол деревянный, и шаги слышно даже на первом этаже. И главное, не включай свет. Ни в коем случае.
Он встал у люка и огляделся по сторонам.
— Иди помоги мне. Сдвинем эти шкафы на середину, чтобы за ними не было ничего видно. В крайнем случае бросишь одеяло на веревку, вылезешь в окно и спрыгнешь на соседний дом. Это довольно высоко, но крыша там плоская, так что… — Он посмотрел на нее. — Я говорю, в крайнем случае, если будет совсем худо…
Роза встала на кровать, аккуратно выглянула из окна в темную пропасть под собой и кивнула. Ей казалось, что хуже быть и не может.
Роза провела на чердаке два месяца. В первые дни она пугалась каждого хлопанья дверей и скрипа ступенек, ждала, когда за ней придет гестапо и мужчины в униформах стащат ее за волосы по лестнице, как на ее глазах задерживали Эву Фуксову. Кто-то настучал на нее, что она отпорола желтую звезду с пальто и пошла в магазин днем, когда евреям не положено, чтобы купить для своей семьи продукты, которые обычно к вечеру уже раскупали.
Пани Фуксова так и не вернулась домой. Говорят, ее отправили в концентрационный лагерь, но Роза была уверена, что ее-то сразу расстреляют, и Карасеков вместе с ней.
Утро, когда к Карасекам приходила прислуга пани Зиткова, Роза проводила в постели, поскольку на чердаке было не теплее, чем на улице, а крыша защищала только от дождя и ветра. Если через окно над кроватью проникало достаточно света, Роза, накрывшись двумя одеялами и укутавшись в старое теплое зимнее пальто пани Людмилы, читала бульварные романы и старые журналы, которые за долгие годы накопились в сундуках. Потом она обнаружила в одном из шкафов спицы, распустила несколько изношенных старых свитеров, навязала полный ящик носков и радовалась, что сделает Карасекам сюрприз под елку, а на следующее Рождество, может, уже и маме, Гане и бабушке
Когда на чердаке становилось темно, Роза дремала или просто лежала на спине и смотрела в окно над кроватью на звезды и облака, мечтая о жизни после войны.
Пани Зиткова уходила от Карасеков после полудня и спешила домой, чтобы занять свой пост у корыт с бельем. Груды белья были не такими высокими, как до войны, потому что тяжелые времена заставляли заказчиц экономить, но Зитковой это не доставляло никакой радости. Прачке было не просто прокормить кучу детей и немощного мужа, так что ей не оставалось ничего другого, как, кроме стирки, подрабатывать домработницей. Старшая дочь Ивана уже вышла замуж и переехала с мужем и маленьким сыном к свекрам в домик у реки.
Роза не могла дождаться, когда за домработницей закроется дверь. Карел всегда выжидал несколько минут, потому старательно запирал входную дверь на два оборота, поднимался по лестнице и снизу стучал в люк, чтобы Роза знала, что путь свободен. Роза немного медлила, потом выглядывала посмотреть, вернулся ли Карел в мастерскую, потому что стеснялась при нем выносить с чердака полный горшок. А потом осторожно спускалась по крутой лестнице, следя за тем, чтобы не разлить содержимое фарфоровой посудины.
Решив вопрос с гигиеной, она отправлялась на кухню к пани Карасковой. Она и рада была бы помочь по хозяйству, но слишком усердствовать не стоило, чтобы домработница не заподозрила ее присутствие, так что Роза хотя бы ухаживала за больной. Хотя для нее все это было в новинку, спустя несколько дней она уже справлялась не хуже профессиональной сиделки.
В отличие от Ганы, она привязалась к пани Людмиле. Ее не беспокоил запах, который, несмотря на уход, исходил от больной, ей было несложно разговаривать с ней и расшифровывать невразумительные ответы, читать ей романы о бедных девушках и богатых женихах, кормить ее, переодевать, умывать, подкладывать подушки, чтобы у пани Людмилы не образовывались пролежни, а если у нее на коже все же выступали красные пятна, бережно их смазывать и растирать. Роза хотела хоть немного облегчить Карелу жизнь, и, поскольку из-за риска пролежней, которые могли привести к мучительной смерти, больную нужно было несколько раз за ночь переворачивать с боку на бок, предлагала даже спать у нее и вставать к ней, когда нужно, но Карел настаивал на том, чтобы на ночь Роза возвращалась на чердак.
Он боялся, что к ним ворвутся солдаты с обыском, боялся, что Роза утром до прихода домработницы не успеет вернуться в свое убежище или что они пропустят какую-нибудь мелочь, которая ее выдаст. Мало ему Розиного запаха, который еще долго после ее ухода витал в воздухе и который Карел ощущал по всему дому. Каждый вечер он тушил свет, открывал настежь окна и ждал, когда запах выветрится. Но все равно чувствовал его, засыпая, просыпаясь посреди ночи и вставая утром.
В середине ноября Карел Карасек сидел в своей мастерской и пытался пинцетом поставить шплинт на правильное место. У него почти получилось, когда в кухне, расположенной прямо над мастерской, послышались странные звуки. Сначала что-то упало на пол — видимо, пани Зиткова уронила метлу, подумал он, — а потом бесконечно долго кто-то как будто возил стулом по полу, отвлекая его от работы. Он сердито дернулся, и шплинт выскользнул из пинцета. Черт, Зиткова как будто нарочно устроила весь этот трамтарарам.