Гангутское сражение. Морская сила
Шрифт:
Мартовское солнце припекало санную колею на Ладоге. Во льду кое-где уже темнели проталины. Глядя на них, Петр ухмыльнулся: «Не за горами ледоход». Не останавливаясь в крепости, поехал на верфи. Во льду стояли шнявы, галеасы. [24]
Первой на пути лежала Сясьская верфь. У достроечной пристани борт о борт вмерзли в лед четыре восемнадцатипушечных фрегата. [25] На них уже ставили мачты, устанавливали орудийные станки, прилаживали пушки.
24
Галеас (галиот) — парусное 1–2-мачтовое судно, с острым носом, круглой кормой.
25
Фрегат — 3-мачтовое парусное военное судно, 20–50 пушек.
— К началу лета кораблям быть на Неве, — предупредил Петр Ивана Татищева. — Пока фрегаты не приведешь, не отлучайся.
В прошлом году царь назначил его воеводой в Новгород.
— Принимай Новый город под начало, присмотри места для верфей на Волхове и Ладоге, будем там галеры ладить для флота.
На Лодейном Поле в Олонце любимец Петра Иван Немцов встретил царя на стапелях.
Доморощенного мастера из двинских крестьян, сметливого самоучку-корабела, когда-то приметил архангельский воевода Федор Апраксин, отправил в Воронеж с таким же умельцем, братом. За год Немцовы здесь, на Сяси, выстроили две шнявы. Краснея, слушал Немцов похвалы Петра. На его стапелях строилась по царским чертежам шнява «Мункер». Неделю стучал царский топор на шняве.
Как-то на перекуре Немцов осмелел, глянул на царя вопрошающе. Петр кивнул головой — «спрашивай, мол».
— Имя-то «Мункер» что обозначает, государь? Царь затянулся, ухмыльнулся:
— Ты, Иван, голландский разумеешь? Ну, сие ближе к французскому, мон кер, что значит «мое сердце».
— Забавно, — разглаживая усы, засмеялся Немцов.
По ночам на Ладоге грохотало, трещали льдины, озеро просыпалось от зимней спячки. Озерная вода тянулась вниз, к Неве, а дальше к морю.
Всю зиму по санной дороге возили тес, камень с Котлина. На ветру мерзли солдатские лица, руки, леденели шинели от водных брызг. Ряж рубили не останавливаясь. Тут же заготавливали тес для трехъярусной крепости, бастиона. Меншиков редкую неделю не наведывался на остров. Поджимало время, да и знал, спрос будет строгий. Ряж изладили до ледохода. Прорубили лед, и он опустился на дно. Ряж до верхней кромки заполнили камнем. Рассчитали все верно. Над поверхностью воды торчал сруб — фундамент полсажени. Сверху настилали внакат бревна, несколько слоев. С ходу начали возводить стены десятигранной башни крепости.
Тем временем на острове расчищали места для батарей, размещали траншеи, валили лес, рубили просеки, ставили избы.
По Неве еще шел лед, а Меншиков ушел с царем на Котлин. Отправились на только что построенном, легком на ходу, с малой осадкой, шестипушечном флейте «Бельком».
— На фрегате идти несподручно, осадка большая, — пояснил Меньшиков, — ветер с оста зайдет, воду сгонит, маяться придется. А флейт подойдет близко, рядом на якорь станет.
Едва покинули устье Невы, Меншиков протянул царю подзорную трубу:
— Взгляни, Кроншлот видно.
В самом деле, прямо по носу из воды торчал купол башни с флагштоком.
— Пушки завезли?
— Еще по зиме, мин херц.
— А на остров?
— Там траншеи наполовину отрыли, пушки все на месте. Полковник Толбухин и полуполковник Островский командуют.
— Которые на Чудском озере шведа побили?
— Они, мин херц.
7 мая 1704 года Кроншлот встречал гостей. Петр, Меншиков, митрополит Новгородский и большая свита прибыли на торжества и освящение крепости. Комендант крепости полковник Тимофей Трейден салютовал флейту «Бельком». Следом прогремел салют береговой батареи.
На острове выстроились полки, белели палатки, торчала дюжина срубленных изб.
— Успели, черти, это к добру, — похвалил Пётр полковников.
На трех ярусах Кроншлота митрополит кропил пушки, стены, бойницы.
«Тогда наречена оная крепость Кроншлот, сиречь коронный замок, — появилась запись в журнале Петра, — и торжество в ней было трехдневное». Бог троицу любит.
Торжество закончилось, Петр выдворил свиту на флейт, оставив лишь Головина, Меншикова и Брюса, полковников Толбухина и Островского, и занялся делом с комендантом.
— Сие наставление тебе пушечному искусству, ежели неприятель явный прибудет и на другие случаи, дабы впросак не попасть и честь соблюсти. Читай.
Полковник взял бумагу. Наперво «содержать сию ситадель с Божьей помощью аще случится хотя до последнего человека и когда неприятель захочет пробиться мимо оной, тогда стрелять, когда подойдет ближе, и не смешить стрельбою, но так стрелять, чтобы по выстрелянии последней пушки первая паки была готова и чтоб ядра даром не тратить».
После первой статьи Петр прервал коменданта:
— Уяснил? — Трейден кивнул, а Петр ткнул пальцем Толбухина и Островского: — Сие вас касается також. Чти далее.
Все предусмотрел Петр. И встречу торговых и нейтральных судов, и салютование. Последняя статья предостерегала от брандеров:
— Сие вам смертельный враг. Как завидите по ветру, без кормила пускает неприятель посудину, стреляйте в упор. Здесь рисована сия злыдень.
Перед уходом предупредил:
— Шведы вас в покое не оставят, ждите гостей.
На обратном пути поучал и Меншикова:
— Крепость авантажная. В ней припасы огневые и провизия всегда-должны быть в избытке. То ли шторм, то ли неприятель блокаду учинит. Озаботься.
Ежели шведы нагрянут, в подмогу отряди полдюжины галер, шняву, флейт — на случай кто прорвете.
Из Питербурха, не останавливаясь, Петр отправился к Нарве.
Лифляндия со времен хозяйничания на ее земле Тевтонского ордена тяготела к Западу. Весь уклад жизни, язык, обычаи, как и в соседних Эстляндии и Курляндии, имели много общего с приморскими странами.
Неудивительно, что король Густав Адольф сотню лет тому назад, поздравляя риксдаг с присоединением к шведской короне Эстляндии и Ингрии, даже не упомянул Лифляндию как само собой разумеющуюся вотчину Швеции.
Из Лифляндии в королевскую казну текли обильные потоки таможенных пошлин, а метрополия всегда рассчитывала на ее хлеб и мясо.
Но кроме этих выгод, королевская армия всегда пополнялась рекрутами-лифляндцами. Знатные лиф-ляндцы охотно поступали в королевскую рать наемниками-офицерами.