Ганзейцы. Савонарола
Шрифт:
Видение, сначала неясное и как бы подернутое туманом, принимало всё более и более определённые очертания и наконец предстало глазам удивлённого художника во всей своей недосягаемой красоте, когда отворилась низкая дверь хижины и на пороге появилась нежная фигура молодой девушки. На её кротком милом лице выражалось глубокое сожаление, вызванное зрелищем нищеты и страданий, которое придало её чертам неземную, одухотворённую красоту. Леонардо видел много восхитительных прославленных красавиц, но ни одна из них не производила на него такого чарующего впечатления, как в эту минуту Мария Пацци.
Она робко предложила молодому художнику проводить её в Буэнфидардо. Леонардо с радостью принял это приглашение и, не помня себя от счастья, шёл рядом с нею по дороге, ведущей в замок, между густыми изгородями, под тенью оливковых деревьев.
— Счастье и несчастье, — сказал он, — только ступени бесконечной лестницы человеческой судьбы. Само собою разумеется, что мы не имеем права отворачиваться от людских бедствий или холодно относиться к ним, но, с другой стороны, не следует ради чужих страданий упускать из виду собственного счастья. Молодость, здоровье, весёлое настроение — величайшие сокровища, выпавшие на долю человека, и, пока он обладает ими, он должен благодарить судьбу и радоваться каждой минуте с твёрдой надеждой на счастливое будущее...
Мария торопливо ответила, что вполне разделяет этот взгляд, тем более что её грусть незаметно рассеялась под влиянием весёлого собеседника. Затем разговор их снова перешёл на искусство, и они в наилучшем расположении духа дошли до ворот замка, где их встретил Пьетро Пацци, который узнал от матери о прибытии неожиданного гостя.
Пьетро только что вернулся с отцом с соколиной охоты и, поручив лошадь конюху, поспешил навстречу сестре. Он приветствовал молодого живописца сердечным пожатием руки, как старого приятеля, так что их прежнее мимолётное знакомство благодаря исключительным обстоятельствам приняло более непринуждённый и задушевный характер.
Владелец замка ожидал гостя в нижней зале и радушно встретил его со свойственной ему обходительностью, исполненной чувства собственного достоинства. Звание художника в то времена было лучшей рекомендацией; сверх того, в пользу Леонардо говорили его статная фигура, приличные манеры и умное выражение лица, так что семья Пацци невольно отнеслась к нему как к близкому человеку. Такому доверию, разумеется, отчасти способствовало и его прежнее знакомство с Пьетро.
Молодой художник со своей стороны почувствовал себя хорошо в радушной образованной семье, где красота окружающих его лиц совмещалась с простотой обращения и самыми привлекательными душевными свойствами.
В первый же вечер Леонардо должен был сообщить всё, что ему было известно о Флоренции. Он начал свой рассказ с преобразований, осуществлённых братом Бианки, Лоренцо Медичи. Сад виллы Кареджи был посвящён естественным наукам, и здесь проводились ботанические опыты под руководством учёного монаха Энеа Сильвио Пикколомини; небольшой дом близ Сан-Марко был предназначен для художественных целей, Леонардо устроил в нём музей, где для назидания начинающих художников собраны были произведения античной скульптуры.
Гуильельмо Пацци спросил молодого живописца, какого он мнения о новом движении в искусстве и науке.
Леонардо ответил:
— У нас в Италии наука, как всегда, опередила искусство. Последнее долго собирается с силами прежде, чем решится выразить то, что уже стало признанным фактом в области знания и поэзии. Древний мир давно уже сделался идеалом учёных, между тем как художники только что начали основательно изучать его и подражать классическим произведениям. Античные здания всегда возбуждали удивление, и если бы дело только ограничилось этим, то прежний стиль остался бы во всей силе; чтобы ввести нечто новое, необходим был влиятельный человек и город, поставленный в исключительные условия. Таким городом могла быть только Флоренция, таким человеком был Козимо Медичи. Во Флоренции в период её высшего развития впервые пробудилось сознание, что жизненные силы иссякли в искусстве и что для него должен наступить новый фазис развития. Художники пришли к выводу, что истощённая и устаревшая природа не в состоянии больше произвести ни великанов, ни крупных талантов. Между тем мы видим, к нашему радостному изумлению, пробуждение новых сил в лице таких художников, как Брунеллески, Донателло, Гиберти, Лука делла Роббиа, Мазаччо, которые не уступают в таланте самым знаменитым древним маэстро. Уже теперь новый стиль зодчества изгнал готический из его последних убежищ, и если он не был бы прекраснее и целесообразнее, то его никогда не стали бы применять во Флоренции. Новое искусство выступило с полным сознанием, что ему суждено достичь величайшей славы.
Всё великое не есть только дар природы или продукт известной эпохи, но в такой же мере зависит от наших стремлений и неутомимого труда. Древним легче было сделаться великими, потому что живая традиция подготавливала их к высшим художественным произведениям, которые стоят нам столько труда, но тем больше будет честь, какую воздадут со временем возрождению искусства. Только гениальный человек мог решить вопрос в пользу нового направления и продолжить путь к осуществлению не одних своих личных стремлений, но и большинства своих современников. Этот подвиг совершён во Флоренции нашим знаменитым художником Брунеллески; купол нашей церкви Санта-Мария дель Фьори служит доказательством прекрасного выполнения его великой задачи. Прежние работы, начатые им в Риме, дали ему необходимую подготовку для этого блистательного произведения, которым возрождение искусства обязано своей победой. Такому успеху в значительной мере способствовала его слава как скульптора и декоратора. Но ещё до него Гиберти украсил наш баптистерий бронзовыми дверьми, которые указывают на самую тесную связь между различными отраслями пластики, потому что композиция отдельных частей представляет перенесённые в рельеф картины, которые могли быть созданы только самым талантливым живописцем. Если Гиберти дошёл до такой высоты художественного творчества, то он равным образом обязан этим изучению античных произведений, неподражаемая красота которых никогда не остаётся без внимания. Только со времени Гиберти начали выкапывать древние статуи и отстаивать их художественное достоинство против фанатиков, которые не хотели допустить, чтобы придавали какое-либо значение этим остаткам языческого мира. Насколько Гиберти умел ценить преимущества античных художественных произведений, видно из его суждения об античном торсе, найденном во Флоренции, который, вероятно, хорошо известен вам. Он сказал, что «этот торс отличается такой тонкой работой, что невозможно разглядеть частности простым глазом, ни при полном, ни при уменьшенном свете, и только при ощупывании кончиками пальцев можно вполне открыть их и оценить по достоинству». Стремления Брунеллески воспроизвести красоту античного зодчества увенчались таким же блестящим успехом. Впоследствии он отправился в Рим вместе со своим младшим товарищем Донателло. Подобно тому как Гиберти был не только скульптором, но и зодчим, так и Брунеллески был одинаково искусен в живописи, скульптуре и работах из бронзы.
В Риме Брунеллески с помощью Донателло занялся измерением остатков античных зданий, между тем как жители были убеждены, что молодые флорентийцы отыскивают золото и серебро в развалинах храмов и императорских дворцов. Донателло также многому научился у художников древнего мира. Он впервые навёл Козимо Медичи на мысль собирать античные статуи и выставлять их в общественных местах. Сам Донателло приводил в порядок разбитые или изувеченные художественные произведения, которые, как вам известно, послужили началом музея в саду Сан-Марко. В последнее время музей этот значительно расширен благодаря вашему брату, синьора Бианка...
Несмотря на предшествовавшие события, родственники Лоренцо с удовольствием слушали похвалы, которые ему расточал художник. Последний сообщил также, что академия философии и поэзии, основанная по инициативе Лоренцо, достигла значительной степени процветания и что он сам присутствовал на заседаниях, которые обыкновенно проходят в его дворце. Прославленный поэт Луиджи Пуччи и учёный естествоиспытатель Пико де Мирандола, а равно Анджело Полициано пользуются особенным доверием Лоренцо Медичи, он оказывает им предпочтение перед другими членами этого кружка, в который допускаются временами иностранные учёные и любители искусства. Так, например, на одном из последних заседаний присутствовал немец, недавно прибывший во Флоренцию. Леонардо назвал его фамилию, присутствующие сделали попытку повторить её, но это не удалось им, что послужило поводом к весёлым шуткам. Этим учёным немцем был Иоганн Рейхлин, который в качестве секретаря сопровождал одного немецкого князя, ехавшего в Рим, и остановился проездом во Флоренции.