Гармонист

Гольдберг Исаак Григорьевич

Никон смущенно промолчал и тихо вышел из столовой.

После обеда он проработал в забое по-обычному. По-обычному, не спеша оставил он работу в урочное время. И только вечером был у него необычный разговор с Баевым.

Шахтер снова, как уже было это, пришел к нему и позвал к себе. А по дороге с неизменной своей улыбкой сказал:

— Это ты правильно сегодня, Никон, поднажал на себя и не сорвался. Глядели мы на тебя, видели... Ребята хвалили.

— Жалко мне было опоздать... — вспыхнул Никон. — Вот я и побежал на работу не евши.

— И карежило тебя? Гудело в брюхе? — засмеялся Баев.

Никон

подхватил его смех, расцвел:

— Не скажи! Еле-еле до перерыва дотянул.

Баев замолчал. Никон удивленно взглянул на него. Никону показалось, что товарищ чем-то недоволен.

Но задумчивость Баева длилась недолго.

— Ребята, Никон, вот что надумали, — прервал он свое молчание. — Решили перетащить тебя в наш барак. Понимаешь ты это?

— К вам? — вскинулся Никон, и вспомнил чистые столики, уют и опрятность в этом бараке, вспомнил, как ему стало завидно, что люди так хорошо живут. — А это разве можно?

— Можно, у нас есть свободные места. Да и удобнее, чтоб вся бригада в одной куче жила. А то ты вот на отшибе... Ребята желают, чтоб ты вместе со всеми был.

— Желают?.. — переспросил Никон и запылал радостной улыбкой. — Видал ты!

— Они считают, что ты теперь на все на сто хороший шахтер... Ну да и то еще понимают, что мы с тобой вдвоем такую музыку разведем, что ни один барак не устоит против нашего!

— Конечно!

Они пришли в барак. Баев вытолкнул Никона вперед и громко спросил:

— Ребята, товарищи! Принимаем мы его к себе на квартиру, или нет?

— Принимаем! — дружно ответили шахтеры. — Перетаскивай, Старухин, свои монатки!.. Поселяйся!

У Никона дрогнули губы. Он оглядел веселых и радушных шахтеров, потупил глаза и тихо сказал:

— Вот спасибо!

И чей-то голос весело, но предостерегающе напомнил:

— Только не подгадь!.. Не порти нашей компании!..

45

Жизнь потекла как-то по иному. Никон прочно вошел в семью своей бригады. Он почувствовал, что рядом с ним крепкие и верные товарищи не только по работе, но и по повседневной жизни. В домашнем обиходе, сталкиваясь с нею на каждом шагу на новом жительстве своем, Никон острее ощутил крепкую спайку со своей бригадой. И мелочи и пустяки действовали на него подчас вернее, чем серьезные и убедительные разговоры Востреньких и Зонова. Особенно близко здесь сошелся Никон с Баевым. Они стали подолгу вместе играть, разучивать новые мелодии. Для этого они порою уходили из барака, чтобы не мешать товарищам, куда-нибудь на свежий воздух. И здесь, предаваясь с упоением музыке, они иногда сцеплялись в горячем споре. И это еще больше и крепче сближало их.

Крепко привык Никон и к своему званию ударника. Давалось это ему сперва не легко. Не раз работа казалась ему слишком тяжелой и обременительной и он подумывал об отдыхе, о том, чтобы и поспать побольше и работать не так горячо, как приходилось. Но сначала боязно было потерять книжку ударника, а потом, когда ближе сошелся он со своими собригадниками, то становилось стыдно их при мысли, что он может отстать и понизить своей плохой работой общую выработку бригады.

Вместе со всей бригадой Никон иногда ходил в клуб, на постановки или просто так, побыть на людях, среди шахтеров. Там иногда он ввязывался в разговоры, даже принимался спорить о чем-нибудь. В первое время он рисковал принимать участие только в беседах, касавшихся чего-нибудь несложного и очень простого: о распределителях, о товарах, о сапогах. Потом не удержался он и стал говорить, когда речь зашла о норме выработки, о процентах, о лучших и худших бригадах. И стал говорить то же самое, что когда-то слыхал от Востреньких, от Зонова и с чем тогда не соглашался.

Иногда Никон принимался за чтение. Он доставал газету и жадно просматривал ее. И когда находил заметки и статьи о своей шахте, читал внимательно. И еще с большим вниманием впивался в те заметки, где речь шла о баевской бригаде, о его бригаде. Однажды он нашел большую заметку о Владимировских шахтах. Хвалили некоторых шахтеров и особенно Милитину. Никон встрепенулся. Его охватило какое-то странное чувство: не то зависть и смутная обида на девушку, не то радость за нее. Милитину премировали и о ней в заметке говорилось как о примерной работнице. «Берите пример с Завьяловой!» подчеркнуто кричала заметка.

«Берите пример с Завьяловой. Это с Милитины-то?» — недоумевал Никон. — «С тихой и робкой девушки?». — И он вспоминал Милитину, вспоминал ее бескорыстное обожание его, ее ласковость и смущенную привязанность к нему, там, на Владимировских шахтах. И казалось ему невероятным, что эту Милитину теперь ставят кому-то в пример, что она отмечена и что о ней пишут похвально в газете. Но тут же пришло на память, что ее присылали сюда с бригадой заключать договор. — «Достигает она... — с легкой растерянностью сообразил он, — достигает!..»

И ему захотелось повидаться с Милитиной, поговорить с ней, услышать ее голос и снова почувствовать, что девушка тянется к нему, сохнет о нем. Он стал подумывать о том, чтобы в выходной день съездить на Владимировские шахты. Но как раз в эти дни заговорили кругом о необходимости посылки туда бригады, которая бы рапортовала там на слете ударников о результатах заключенного договора. Никон весь запылал желанием попасть в эту бригаду. Это стало его мечтой.

— Выбирать будут в бригаду-то эту? — осторожно допытывался он у товарищей. — Как выбирать-то будут?

— Известно как! Выберут которых получше... Показавших себя.

Никон туманился, замолкал. Слабая надежда попасть в число этих избранников потухала в нем. Конечно, имеются другие, лучшие, самые превосходные ударники! А как было бы ловко и здорово — приехать к владимировцам с бригадой, в качестве одного из лучших, заседать в президиуме и глядеть оттуда на знакомых и пересмеиваться с многими!. Как было бы хорошо явиться к Милитине и сказать ей: «Вот выбрали. А вы тут думали, что я пропаду?!»

Никон мечтал о поездке. И ему казалось, что он свою мечту хранит от всех и никто не подозревает о ней. Но Баев, подметивший, что парень за последнее время задумывается, и по расспросам Никона сообразивший, в чем дело, что томит его, прямо и откровенно сказал ему:

— Что, охота тебе, Никон, съездить с бригадой? Стремишься?

— Нет! — слукавил Никон. — Зачем я туда поеду?

— Не хитри, — просто и сердечно остановил его Баев. — Чего представляешься? Ведь вижу, что в тебе горит охота на эту поездку.