Гармонист
Шрифт:
— Ну, скажешь! — ухмыльнулся тот. — Меня бить за что?
— Не за что, скажешь?
— Не за что! — убежденно тряхнул головой Никон. И голос его звучал бодро, и не было в нем никакой фальши.
— А мне, парень, — сказал Баев, когда они вышли из барака и направились вдоль улицы, — мне тут такое толковали, что ты это дядюшку моего беспутного, Покойника, подговорил разукрасить меня!..
— Что ты?! — испуганно вскричал Никон. — Да за что же? Что ты?!.
— Мне тоже думается, что не за что. А вот указывают на тебя...
Никон огорченно глядел на шахтера и губы его вздрагивали. Жгучая обида охватила его. Как же это так случилось, что на него взвалили такое обвинение?
— Напрасно ты веришь, если так говорят... — хрипло произнес он и отвернулся от Баева. — Напрасно.
Баев с удовлетворением вслушался в пресекающийся голос Никона, оглядел его с ног до головы — понурого, пришибленного и огорченного, и дружески положил ему руку на плечо.
— Брось! Не верю я... Если бы я верил, неужели я стал бы с тобой об этом говорить?.. Не верю, и все!
— Мне обидно... — вздохнул Никон. — Я понимаю, что тебе натрепали. А у меня и в голове-то не было подускивать на тебя Покойника или самому что худое сделать... Правда... — Никон осекся. Баев удивленно поглядел на него.
— Правда... — с усилием продолжал парень. — Неловко мне было, что ты меня лучше играешь, да что тебя все хвалят... Завидно...
— Ну... — скривился Баев, — тебе подучиться, так ты не хуже моего начнешь зажаривать...
— Я знаю! — оправился Никон. — Поучись бы я как следует, так то ли было бы!.. Только не приходится учиться... Работа мешает...
— А я, думаешь, не работал? Брось! работа помешать не может... Ну, да не в том дело. Значит, не при чем ты в глупости, которую на моей голове дядя сотворил? Вот и все...
— Если не веришь...
— Не верил бы, говорю тебе, не стал бы тебе этого говорить.
Они прошли еще немного по улице. Потом Баев остановился.
— Мне тут заворачивать надо. Пойду... — сказал он. — А ты знаешь, Старухин, что я тебе скажу, ты поговори-ка с Зоновым.
— О чем?
— Да о том же... чтоб зря трескотни не было. Он парень на ять, с ним надо по совести и прямо...
36
Покойника выпустили. Баев сходил к следователю, сбегал еще кой-куда и договорился, чтоб мужика оставили в покое.
И дня через два Покойник вместе со Степанидой снялись с места и выехали из поселка. Перед отъездом Баев успел повидаться с дядей.
Дядя не глядел племяннику в глаза. Баев посмеивался и нарочно поворачивал голову так, чтобы Покойник мог хорошо разглядеть забинтованное место.
— Ну, дядюшка богоданный, угостил ты меня. На совесть! С чего это ты на самом деле?
Покойник насупился и тяжело засопел. Сбоку вывернулась Степанида:
— Об чем толковать!... Ошибся человек. Разве это он, это вино в нем бушевало!
— Вино, тово... действительно... — глухо покашливая, выдавил из себя Покойник.
— Вино, — прищурился Баев. — Ладно. Так и запишем. Ну, — круто повернулся он к Степаниде, — а ты что же сударушка, к этому делу парня безвинного приплетала? С умом или без ума?
Степанида воровато забегала глазами. Она посмотрела на Покойника, густо покраснела и невнятно что-то пробормотала.
— Эх, вы! — брезгливо поморщился Баев. — Бабье долгоязыкое племя! Треплетесь, суетесь зря и людям спокою не даете!
Расстался Баев с Покойником и Степанидой холодно. Уходя, он задержался на мгновенье у двери и без улыбки почти сурово и угрожающе сказал:
— Самое умное делаете, что выметаетесь отсюда... Самое умное!
Когда Никон узнал, что Покойник уехал и вместе с ним и Степанида, он почему-то почувствовал неожиданное удовлетворение. Ему вспомнились попойки у Покойника и как тот подговаривал его покупать водку и как помогала своему сожителю в этом Степанида. Вспомнилась работа в забое Покойника — легкая и вместе с тем неприятная. Вспомнился тяжелый и прячущийся взгляд Покойника и несвязная, затрудненная речь. И пришла неожиданная смущающая мысль: почему же вот с таким тяжелым человеком, плохим шахтером и ненадежным товарищем возжался Баев? Неужели только потому, что дядя он ему?
И Никон затаил в себе эту мысль.
37
Зонов не сразу поверил, что Никон не был замешан в нападении Покойника на племянника. Но доказательств участия парня никаких не было, а Баев уверенно и бесповоротно твердил, что парнишка ни в чем не виноват, и Зонов поверил.
Но был у него где-то в глубине души нехороший осадок от всей этой истории, и потому не по-обычному серьезен и почти строг он был, когда, повидав Никона, коротко посоветывал ему:
— Не подгадь. Нужно тебе держать свою линию правильно...
— А я в чем же неправильно? — удивился Никон, с тоскою сравнивая тон этого обращения Зонова с тем, как он разговаривал с ним по дороге из колхоза.
— Во многом. Не маленький.
— Знаю, что не маленький... А шпыняешь меня как пятилетнего... Сделал Покойник подлость, а меня зачем-то приплетали.
— А ты не понимаешь почему? — оживился Зонов. И, разглядывая хмурое лицо парня, сам ответил: — Потому, что рабочей, шахтерской закалки в тебе настоящей не имеется. На работе ты сдавал, с Покойником этим в пьянке участвовал, бузил. Вот отметка тебе и вышла. Одно к одному. И как какая промашка, прежде всего на тебя подозрение. На другого не подумают, который исправный и на черной доске не побывал...
— Я теперь туда не попадаю.
— Это, думаешь, не принимается во внимание? Совсем другой бы разговор пошел, коли бы ты, как в прошедшие месяцы, хуже всех оказывался. Ведь баба-то прямо про тебя показывала, что ты Покойника подучивал Баева бить. И все приметы выходили на тебя.
— Трепалась гадина!
— Конечно, трепалась, — согласился Зонов. — А в конце вот что я тебе скажу, Старухин: видим мы твое поведение и все замечаем. Пойдешь дальше, как вот в последнее время, вроде на воскреснике, хорошо! не пойдешь — засыплешься в какую-нибудь компанию трепачей и пьяниц...