Гавань разбитых ракушек

Муратова Ника

— Ужин будет позже. Его тебе готовят в твоей хижине.

— И ты даже не составишь мне компанию?

— Нет.

— Не положено. Нам дела надо обсудить, мадам Панова. Так что извольте присутствовать.

— А разве ты мне начальник?

— Косвенно — да.

— Вот не знала.

— Ну, догадывалась-то уж точно. Так что нечего в прятки играть.

— Тогда пойду скажу девочкам принести ужин сюда.

— Да ты меня натурально боишься.

Ольга вздохнула. Да, боится. Только не его, а себя. Плавится рядом с ним, как сырок в жаровне. И нет никаких сил сопротивляться. Но на своей территории все же спокойнее. И девочки-помощницы рядом. И зачем так на нее смотреть? Впервые видит? Так сильно изменилась?

Похудела? Загорела? Грязные ноги и плохо

вымытые волосы. Необъятное платье гарамбуба в лилово-розовых цветах, с широченным разрезами для рук, так, что обнаженная грудь легко просматривалась сбоку. Настоящая африканка. Ну и что. Зато блеск в глазах. И есть хоть какая-то цель в жизни. И жизнь уже не кажется чередой противных событий. Теперь она заполнена — Бахнами и Ландинами, детьми, беженцами с глазами, бездонными от бесконечной надежды на помощь. Ларой, личность которой не поддавалась четкому определению, и было ужасно трудно подобрать слова, чтобы описать ее место в жизни Ольги. Ее жизнь уже не обрушится от исчезновения одного-единственного человека, как это случилось, когда она порвала с Денисом. Тогда в ней образовалась жуткая тишина, бившая по барабанным перепонкам со страшной силой. А теперь тишины не может быть. Слишком много голосов. Ей не страшен Родионов. Ей не страшен его взгляд. Ей не страшны его губы… Она повторяла про себя эту мантру, занимая руки овощами, тарелками, салфетками. Ей ничего не страшно, подумаешь, ужин вдвоем, подумаешь, разговор при тусклом свете масляной лампы. Надо будет генератор включить. Хорошая идея — яркий свет и ревущий звук мотора генератора никак не располагают к задушевной беседе. И вообще… Какие могут быть задушевные беседы между ними? Разве что о Динаре и их ребенке. И пусть только попробует еще над ней смеяться. Уж она найдет чем ответить.

А Денис тем временем и не думал приближаться к ней. Вел себя непринужденно, расспрашивал о жизни в деревне, о работе. Потом перешел на серьезный тон, спросил о политической обстановке.

— В принципе я за этим и приехал. Завтра мы с тобой поедем в Сенегал, нанесем визит кое-кому.

— Кому? Я не могу уехать! Я здесь нужна. Лара здесь одна не справится.

— Лара не справится? Она с чем угодно справится, и без твоей помощи тоже.

— Откуда ты так хорошо ее знаешь?

— Одного взгляда хватило. Поверь мне, один день ничего не изменит. Клиника не обрушится.

— Не принижай моих способностей, пожалуйста. Только и ищешь повод дать мне понять, что я ничего не стою.

— Если бы ты ничего не стоила, тебя бы здесь больше трех пробных месяцев не продержали.

— Это похвала?

— Это факт. Ты прекрасно справляешься со своей работой. Просто один день Лара может обойтись и без тебя. Или это просто повод не ехать?

— Никакой не повод. Просто горячая пора. Так куда мы едем?

— Через реку. Надо кое с кем лично встретиться и переговорить.

— О чем?

— Тоже потенциальные доноры. Завтра увидишь.

Она поджала губы. Ей было обидно, что он не все ей рассказывает. Не доверяет? Но тем не менее берет с собой.

Глава 20

Они поехали в сторону западной границы Гамбии. По дороге, километров за десять до границы, их остановили на стол-пункте — паспортный контроль. Женщина в униформе сняла солнцезащитные очки с Ольги, вглядевшись в ее лицо, осмотрела багажник. Делалось все нарочито небрежно, ждали реакции — только Родионов попытался напомнить о неприкосновенности их машины, женщина предупредительно переставила руки на оружие. Спорить было бесполезно, им нужна была взятка, а для взятки — повод. Не добившись инцидента, их отпустили.

Там, водами маленькое соленой реки, впадающей через несколько километров в Атлантический океан, Гамбия отделялась от Сенегала. Река была с километр вширь, вдоль берегов тянулись мангровые деревья с оголенными корнями, усыпанными устрицами. На густо переплетенных корнях повисли обезьяны, пришедшие к воде. Это и была граница с Сенегалом. Никаких опознавательных знаков, никакой охраны, ничего,

что указывало бы на то, что здесь заканчивается территория одной страны и начинается другая. Около реки с гамбийской стороны, в Картонге, кипела разнообразная деятельность. Вдоль берега на деревянных балках рыбаки распластали скатов, которых предварительно обильно посолили и теперь высушивали на солнце. Скаты превратились в твердые плоские треугольники, покрытые белесым налетом соли и распространяющие терпкий рыбный запах по всей округе. Туземки в разноцветных длинных юбках, обмотанных вокруг бедер, и таких же цветастых головных уборах в виде причудливо завязанных кусков материи неторопливо переворачивали рыбу, следя, чтобы она просушилась основательно. В таком состоянии рыба подолгу не портилась, что было важно в условиях, где не было холодильников. Высушенную рыбу рубили на куски и продавали на рынке. Когда приходило время готовить из нее что-либо, ее обжигали на огне, а затем бросали в котел.

Недалеко от бревен с рыбой стояла невысокая хижина с соломенным настилом. Хижина состояла из открытой со всех сторон комнаты с видом на реку и маленькой кухоньки, где готовили пиццу и держали напитки для продажи. Когда-то эту пиццерию открыли два итальянца, Риккардо и Жозе, приехавшие в Африку в поисках приключений. Их пицца слыла самой лучшей в Гамбии, и в эту глушь на границу приезжали иностранцы со всей страны. Однако вскоре их несколько раз обокрали, и Риккардо заявил, что больше здесь не останется, собрал свои нехитрые пожитки и основал пиццерию в другом месте. С такой же непринужденной обстановкой и такой же вкусной пиццей, как это было в Картонге. Хижина досталась местному пареньку Осману, который, пользуясь прежней славой места, убеждал всех приезжающих, что его пицца даже лучше прежней. Однако мало кто решался проверить это на деле. Чуть поодаль от пиццерии рыбаки сушили сети и ракушечник. Холмики белых ракушек были помечены палками с разноцветными тряпицами — так каждый из рыбаков отмечал свой «улов». Ракушечник ценился, его использовали для насыпи, для дорог, для облицовки, это была твердая валюта, курс которой был невысок, но стабилен.

Вдоль берега на волнах качались узенькие вытянутые банановые лодки — каноэ. Банановыми их прозвали из-за овальной узконосой формы. Лодки выдалбливались из единого куска — как правило, из ствола хлебного дерева. На вид они не внушали доверия — казалось, стоит ветерку шевельнуть гладь речной воды, и лодка непременно опрокинется. Ольга нерешительно посмотрела на каноэ.

— Капитан, а нельзя ли нам нанять моторку? Она кажется более устойчивой.

Капитан, высокий, худой немолодой мужчина с обветренным лицом, впалыми щеками и редкими зубами, широко улыбнулся.

— Мадам не доверяет моему каноэ? — произнес он на ломаном английском. — Не бойтесь, я перевожу здесь людей уже десять лет, еще никто не пострадал.

— Но почему мы не можем нанять моторку? — не сдавалась Ольга.

— Нет, мадам. Моторка — это дизель, топливо, оно дорогое, оно только для больших туров по реке.

— Я заплачу.

— Не могу, мадам. Мне не разрешат.

— Кто?

— Хозяин лодки. Да вы не бойтесь, я головой за вас отвечаю!

Голова беззаботного капитана не казалась Ольге надежным гарантом безопасности. Но, похоже, делать было нечего.

— Сколько за перевозку?

— Пятьдесят ди [10] .

Она оглянулась в поисках Родионова. Он оставил ее у берега с сумкой, а сам поехал ставить машину в огороженном блочным забором дворе, где хозяева обычно приглядывали за транспортом тех, кто ездил по делам в Сенегал. Вроде платной стоянки. Дениса не было больше получаса. Она тревожно вгляделась в дорогу. Стоянка находилась всего лишь за поворотом, куда же он пропал? Тут на дороге показался местный подросток. Он бежал, размахивая руками, что-то возбужденно крича.

10

Ди — сокращенное название гамбийской валюты даласи.