Гавайская петля
Шрифт:
– Стойте, парни! – Павел бросился им наперерез.
Кончать с Тумановым установки не было. Ордынкин отшвырнул его с дороги, как досадную помеху. Откуда столько силы у парня в руках? Туманов споткнулся, ноги заплелись, он растянулся и ударился затылком о деревянную боковину кровати. Сознание подпрыгнуло, задергалось, словно на пружинке, стало меркнуть. Он застонал, затряс головой. Как мог поднялся, вывалился в коридор. Происходило что-то абсурдное, немыслимое.
– Эй, парни! – ровным, каким-то безжизненным голосом окликнул Кошкин уходящих по коридору охранников. Те обернулись одновременно, переглянулись, уставились выжидающе на странных парней. Достать оружие они не догадались. Впрочем, и не помогло бы. Стремительное нападение, замелькали кулаки, посыпались смачные удары. Один охранник схватился за живот, другой за лицо. «Тупоголовые» швейцарские «Сфинксы» на пятнадцать патронов в обойме расстались с подмышками, перекочевали к новым хозяевам. Они и крикнуть не успели – загремели выстрелы! Охранники попадали, словно мешки с картошкой. Эхо от пальбы загуляло по коридору, взмыло к потолку. Но все это мало беспокоило «интерполовцев». Их уже ничто не беспокоило. Оба нагнулись, обхлопали карманы мертвецов, обзавелись дополнительными обоймами.
– Подождите, ребята! – Туманов побежал за ними вдогонку – они уже уходили по коридору, громко топая. И что хотел? Споткнулся о покойника, покатился по полу, поднялся, заковылял к лестнице, заговаривая боль в ребрах.
Все это плохо сочеталось со здравым смыслом. Хотя кому как… Пальбу в бельэтаже, понятное дело, услышали. С улицы в холл уже бежали дюжие стражи в белых рубашках и черных пиджаках, извлекали, словно факиры, компактные пистолеты-пулеметы. Но Кошкин и Ордынкин стреляли без предупреждения – едва выбежали на лестницу – били прицельно, пулю за пулей, не меняясь в лице. Покатился с лестницы охранник, растянулся на мраморном полу, напоминающем шахматную доску. Второй присел под нижней ступенью, ловя мишень дрожащими руками; опрокинулся, дико закричав, задергался в конвульсии. Третий пытался выбежать на улицу; пуля настигла в проеме, он повалился ничком… Кошкин и Ордынкин бежали по лестнице, на бегу перезаряжали оружие. Сунули «Сфинксы» за пояса, подняли миниатюрные автоматы, быстрым шагом направились к выходу. И снова плотная пальба, закладывающая уши, они стреляли в боковой проход… Подбежавший Туманов ахнул: Сьюзан и Вердис, видимо, пытались скрыться в западном крыле, но далеко не ушли. А может, не поняли, в чем дело, стояли завороженные, наивно думали, что обученная охрана справится. Сьюзан лежала поперек прохода, разбросав руки. Лицо в крови, огромные глаза смотрели в потолок. Вердис, обливаясь кровью, сползал по стеночке, закатывал глаза…
Туманов прибежал на поляну с обидным опозданием. Но что он мог сделать? Царила полная неразбериха. Охрана пребывала в замешательстве, не успела пресечь трагедию, и этих нескольких мгновений хватило, чтобы учинить побоище. Туманов покатился под кусты, чтобы не схватить пулю, и наблюдал оттуда, потрясенный. Люди в панике разбегались, орали, падали мужчины, женщины. Кошкин и Ордынкин стояли посреди поляны и поливали во все стороны. Кончились патроны – выпали пустые магазины, вставили новые, и снова шквал свинца. Кончились эти – повыхватывали из-за поясов «Сфинксы»; кружились, выискивая мишени, стреляли прицельно, избирательно… Повалился с тележки гигантский торт, похоронив под собой официанта. Пули кромсали музыкальные инструменты на эстраде и не успевших разбежаться музыкантов. Дергался в агонии, истекая кровью, сенатор Стэнхилл. Ржал, носясь по поляне, опрокидывал столы, топтал людей безумно красивый, отливающий блеском черный жеребец – подарок сенатору, объявленный генералом. Пуля попала в голову животному, оно повалилось, задергало ногами. Люди падали, поляну устилали тела. Полз, давясь кровью, упитанный судья Джордж Бреслин. С криками поп'aдали политик Лобовски и генерал Хьюго Кларк – последнему пуля угодила в затылок, не слишком-то благородная смерть. Мелькнуло красивое вечернее платье – Джулия Гарлинг перепрыгнула через низко стелющийся кустарник; пуля попала в ногу, она пронзительно закричала, но, кажется, выжила. Бруно Крэйг при первых же выстрелах повалил стол, скорчился за ним, отползал, оттаскивая стол за собой. Потом вскочил с удивительной для своей комплекции прытью, схватил блондинку, которая визжала и билась в припадке, прикрылся ею, стал отступать. Она вырывалась, колотила ногами – и обмякла, нашпигованная свинцом. Крэйг отбросил ее в сторону, повалился в неосвещенный кустарник… Дергался, испуская горлом кровь, банкир Вассенберг, рухнул как подкошенный неуклюжий Тоби Эмерсон, давно затих шаловливый Сэмми с куском недоеденного торта в глотке… Шевельнулось что-то за разбитой эстрадой, и Туманов чуть не задохнулся. Темницкий! Жив еще, курилка! Нормальный парень, и чего он бочку на него катил? Согнулся в три погибели, схватил в охапку визжащую Этель – и рванул с тяжкой ношей саженными прыжками через лужайку. До деревьев бежать было метров двадцать. Он петлял, как заяц, увертываясь от пуль. А Ордынкин методично в него стрелял – спокойный, уравновешенный, прикрыв для верности левый глаз. Но разладилось что-то в этих парнях, уходила энергия, генерированная установкой, наблюдались первые признаки заторможенности. Каждый выстрел звучал с запозданием, пули взбивали фонтанчики под ногами Темницкого. Ордынкин словно засыпал. Но очнулся, вскинул пистолет, когда Темницкому до деревьев осталось бежать какие-то метры. Туманов подскочил, услышал свой дикий вопль – понесся на Ордынкина, повалил за мгновение до выстрела, врезал по челюсти. И тут же откатился, засеменил на четырех конечностях, полз, озираясь, видел, как поднимается Ордынкин на шатких ногах, хмурит брови, высматривает упавший в траву пистолет…
Деморализованной охране хватило минуты, чтобы собраться с духом. Они уже неслись по дорожке вдоль дома, выбегали на поляну. А Кошкин с Ордынкиным уже не стреляли – кончились патроны. Свою «великую» миссию они выполнили и теперь спокойно ждали, пока их нашпигуют свинцом. Ждать осталось недолго – бравые охранники принялись палить. Кошкин и Ордынкин корчились под градом свинца, пули рвали тела, выбивая фонтанчики крови…
А Туманов уже катился по каким-то темным «задворкам» – потрясенный, ошарашенный. И сценка перед глазами двухдневной давности – дрожащее лицо Левица, его спотыкающийся голос: «Бастион», сидящий в подполье, хотел бы видеть мертвыми и сенатора Стэнхилла с его окружением, и Вердиса – у них свои резоны. Но вряд ли у «Бастиона» получится – наша бывшая организация ослабла, у нее уже нет былого влияния и возможностей…» Ошиблись, Александр Моисеевич. И возможности есть, и влияние, и вербовка нужного контингента пока еще получается…
– Их не двое, был еще и третий! – орал кто-то из охранников. – Ищите его, он где-то здесь!
Но «здесь» его уже не было. Туманов полз, прижимаясь к земле. Закатился за «стильное» свечное дерево, перевел дыхание, встал на корточки, пополз дальше. Перекатился через аллею, поднялся, побежал, ориентируясь по памяти, к задним воротам. Вырос в свете фонаря, грязный, страшный, с безумными глазами. А здесь ничего не менялось – открытый джип так и стоял в конце аллейки, упираясь задом в закрытые ворота. Шпана Крэйга, естественно, не спала – трудно спать под такой грохот. Их было по-прежнему четверо, они подпрыгивали от нетерпения, бряцали автоматами, а когда увидели перед собой расхристанного мужчину с сумасшедшим взором, насторожились, наставили на него оружие.
– Там засада! – прохрипел Туманов, размахивая перед собой руками. – Не стреляйте, я свой, там засада! Открывайте ворота, олухи, чего ушами хлопаете! Открывай, кому сказано, это приказ Крэйга! Выводи машину!
Бандиты лопотали на своем гавайском. Один из них, рябой, с дергающимся глазом, козлиной бородкой, начал тыкать в Туманова автоматом.
– Чего ты говоришь? – визгливо кричал он на ломаном английском. – Какой приказ? Ты кто такой, так твою?!
– Открывай! – орал Туманов. – Заводи! – Он нагло пер на автомат, а головорез не решался выстрелить, пятился. – На нас напали, вы что, не слышали? Крэйг приказал оцепить ограду снаружи – всем постам! Сейчас они опять пойдут! Их много, они высадились с катера!
Он выкрикивал какую-то полную дурь, смутно догадываясь, что только так можно воздействовать на этих идиотов. И парни, в отсутствие непосредственного начальства, занервничали, один из них что-то закричал, прочертив стволом дугу, другой бросился к воротам, бряцая ключами, третий запрыгнул через борт в машину, лихорадочно зашарил по карманам, вспоминая, куда подевал ключи от зажигания. Чихнул мотор, завелся джип, затрясся, исторг из выхлопной трубы струю угарного газа. Створки ворот со скрипом начали разъезжаться. «Вот и славненько», – подумал Туманов.
Он ударил кулаком – словно грохнул по стойке пивной кружкой, одновременно двигая ее вперед. Рябой и пикнуть не успел. Вырвал короткоствольный «М-4», толкнул ногой потерявшего сознание автоматчика. Тот упал на громилу, собравшегося вскинуть автомат. Туманов ударил длинной очередью, прошил одного, второго и даже третьего, который бросился бежать по дороге прочь от ворот и повалился мордой в проезжую часть. Боковое зрение пока еще работало – он ударил казенником и не промазал. Водитель получил в висок, завалился, охнув, на коробку передач. Павел распахнул дверцу, выволок его, бросил под колеса. Работал лихорадочно, швырнул в машину автомат, отцепил у мертвеца (с гарантией мертвец – височная кость вдребезги) кожаный подсумок с тремя магазинами, тоже забросил в салон. Прыгнул за руль, стал сдавать в открытые ворота задним ходом – не дожидаясь, пока сбежится тьма народа.
Выбравшись за ворота, он газанул. Переехал тело, лежащее на проезжей части, – живой еще был, заорал, как пущенная под нож свинья, забился под колесами. Туманов съехал задним ходом в кювет, развернулся – жуть какая-то, сцепление не отлажено, в педалях тормоза и акселератора совершенно непереносимый люфт, руль тяжелый, непослушный. Завертел баранку – как неповоротливый штурвал средних размеров баржи. Джип невыносимо медленно – просто преступно медленно! – разворачивался носом на дорогу. Ну конечно, куда спешить? Все большие дела делаются медленно. Леонардо да Винчи, например, двенадцать лет рисовал губы Джоконды. Зато какие губы! В глубине аллеи за оградой уже мелькали огни фонарей, разлетались по парку отчаянные крики, где-то далеко взревел мотор. Он стартовал – осторожно, боязливо – хрен его знает, как поведет себя этот драндулет. Машина вроде катила, но правая задняя «граната» подозрительно похрустывала. Туманов постепенно набирал скорость, переключал передачи. И куда ему податься на этом острове? Отчаяние пока не сплющило, он был на гребне азарта. Дорога резко вильнула – он едва вписался в поворот. Свет фар озарял ночную мглу метров на тридцать. И гадай, что там дальше, в темноте… Невыносимо длинный поворот – как затяжной прыжок с парашютом. Павел недоумевал – как так можно? Триста шестьдесят градусов уже было, не бывает таких поворотов! Сообразил, что это серпантин, а управлять машиной стало легче – значит, дорога спиралью закручивалась вниз. Но рано радовался – начался подъем, двигатель выбивался из сил, машина с трудом передвигалась. Может, он что-то не понимал в управлении этим металлоломом? Оставалось терпеть, мысленно считать баранов…
Туманов не замечал, что творится за пределами дороги. Не хотелось любоваться тропическими пейзажами. Да и не видно ни зги – все черное, глухое, нависшее. Плотный лес, глубокие канавы водостока, на открытых участках – силуэты могучих исполинов базальтового происхождения. Джип переполз подъем – и снова провалился. Уж лучше бы ровная дорога… Выстрелы затрещали сбоку, он перепугался – с обочины, что ли, садят? Сообразил – дорога изгибается. По прямой до стрелков – метров пятьдесят, а по дороге, учитывая все петли, не меньше километра. Павел пригнулся, надавил на газ – пули свистели над головой. Справа промчались две машины, набитые «махновцами», – толпа орала, вразнобой палила по мишени. Туманов утопил до пола газ – дорога дергалась перед глазами, носилась из стороны в сторону. Колеса зависали над канавами. Опасный поворот – он разглядел барьер со стрелками, в ужасе вывернул баранку – барьер уже летел в глаза. Раздался треск, но металл рвался, колеса несколько мгновений висели над пропастью, хорошо, что привод передний! – Туманов вытянул колымагу на дорогу. А погоня уже подтягивалась, у парней было больше умения на горных серпантинах. Дорога вверх, короткий подъем, провал – как с трамплина! Он ужаснулся – как назло, прямой и продолжительный спуск, и никуда не деться с дороги! Павел вцепился в руль, выжал газ до последнего. Джип катился судорожными рывками – то ускорялся, словно пришпоренная кобыла, то мотор начинал захлебываться, и скорость падала. Приближалась массивная скала, крутой поворот вправо, и хрен его знает, что за поворотом. Павел промчался по горке метров полтораста, когда «махновцы» взобрались на косогор и вновь принялись упражняться в стрельбе. Он обернулся – две машины, одна за другой, неслись, светя фарами. Разлетелось лобовое стекло – осколком царапнуло щеку, Туманов отшатнулся, чуть не выпустил руль. Не протянет он так долго – пора спешиваться, а то догонят. План уже созревал. Адреналин хлестал, чувство страха притупилось, и совершенно, видимо, напрасно – свой страх должен быть постоянно при себе…