Гаяна

Аматуни Петроний Гай

–  Разве я…

–  Послушайте, вы мне чертовски нужны, - прервал Бергофф, - зайдемте в бар. Вы подложили мне свинью, из-за чего я потерял много денег… Не пытайтесь оправдываться; я мог бы шутя расправиться с вами… Но я ценю старую дружбу.

–  Я и не отпираюсь, мистер Бергофф, - ответил Боб.
– Я всегда уважал вас, но бизнес есть бизнес.

–  Сколько вам заплатили? Боб назвал сумму.

–  Я бы мог дать вам втрое больше. Я помню те времена, когда ваше ловкое перо помогало расчищать дорогу моим доходам.

–  А вы, мистер Бергофф, умели тогда оценивать каждое мое слово, - ввернул Боб.

–  Я не разучился делать это и теперь. Если меня называют рыбным королем, то вы - король газетных уток, Боб! А королям рекомендуется жить в мире.

–  Мудрые слова, мистер Бергофф.

–  Итак, я прячу до случая свой гнев и предлагаю вам выгодное дело, Боб.

–  Я всегда к вашим услугам.

–  И если вы возьметесь за него как следует, то не останетесь в накладе!

–  Кстати, я сейчас поругался с шефом, почти ушел от него, и тем более смогу полностью принадлежать вам.

–  Вас выгнали?
– Ваша проницательность делает вам честь, сэр.

–  Гм… Тем лучше! Я верну вам работу, и ваши услуги обойдутся мне дешевле.

–  Но…

–  Вы раздумываете?

–  Как можно! Я хотел сказать, что в вашем кошельке очень долго хранятся мои деньги, - пробормотал Боб.

Мальчик-швейцар отворил перед ними дверь бара.

–  У вас дьявольски веселый язык!
– одобрительно заметил Бергофф и потрепал Хоутона по плечу.
– Выпьем, а потом мой шофер отвезет вас хоть на тот свет…

Бергофф был сильной фигурой в деловом мире. Сын разбогатевшего рыбака на первых порах не думал идти по стопам отца: в двадцать лет он стал военным летчиком-истребителем и даже принимал участие в войне с японцами на Тихом океане. Демобилизовавшись из армии, Бергофф намеревался посвятить себя гражданской авиации и уже вел переговоры с крупной самолетостроительной фирмой, желая стать ее пайщиком.

Смерть отца и приличное для начала наследство изменили направление его мыслей - Бергофф занялся рыбным делом и в несколько лет стал настоящей акулой на международном торговом рынке. Многих удивили его быстрые успехи; говорили всякое, но поскольку в любом бизнесе чем ярче блестит золото, тем оно «темнее», разговоры заглохли.

Что же касается Хоутона, то ему не было никакого дела до далекого прошлого, тем более миллионеров, - его интересовал больше сегодняшний день.

Когда утром секретарь редакции Мейфгоу зашел в кабинет шефа и доложил, что Хоутон вновь появился на горизонте, редактор едва не задохнулся от бешенства.

–  Бу… бу… будьте свидетелями, - заикаясь от злости, проговорил шеф, - вы, Мейф, и вы, Мод.
– Он повернулся к хорошенькой стенографистке.
– Я его вышвырну из окна вот этого сорок седьмого этажа, или я больше не редактор! Мод, прошу вас, предупредите полицию: пусть приостановят уличное движение, чтобы этот бездельник и пьяница не свалился на голову какой-нибудь порядочной даме…

В эту секунду Боб вошел в кабинет редактора и, видимо, наслаждаясь смущением Мод, любопытством секретаря и бешенством шефа, добродушно улыбнулся. Его веснушчатое лицо с курносым носом и детскими карими глазами выражало миролюбие и веселость.

–  С Новым годом!
– приветливо произнес он и легким движением руки скинул с головы шляпу. В кабинете стало светлее, когда Боб обнажил свою буйную огненно-рыжую шевелюру.
– С Новым годом, старик!..

–  Вон!!!
– заорал шеф.
– Сию же минуту вон!

–  Выпьем, старина, - миролюбиво ответил Боб, извлекая из кармана плоскую бутылочку.
– Вы просто не в духе. Чокнемся за здоровье моего дорогого друга, рыбного короля мистера Бергоффа, и все станет на место!

–  Мистера Бергоффа?!

–  Совершенно верно, - кивнул Хоутон.
– Мы с ним большие друзья теперь. Вот его письмо…

Хоутон подал редактору голубой конверт с изображением золотого краба.

–  Нам обоим невыгодно ссориться, - проговорил Боб, ласково глядя на редактора.
– Я теперь буду одним из наиболее высокооплачиваемых корреспондентов с монопольным правом писать о предприятии Бергоффа.

По мере того как редактор читал короткое письмо, на его лице отражались самые противоречивые чувства. Бешенство сменилось глубочайшим радушием.

–  Боб, мальчик мой!
– волнуясь, произнес шеф, раскрывая свои объятия и двигаясь на Хоутона.
– Я знал, что из тебя непременно выйдет толк! Если я и бранил тебя подчас за твои проказы, то, видит бог, это пошло тебе только на пользу… Какое счастье для меня, для моей газеты и всей нашей прессы, что в ее рядах есть такие одаренные люди, как ты… Мод, расскажите мистеру Хоутону, как я горевал эту ночь, не видя его…

–  О да, мистер Хоутон, - словно маленький горный ручей, тихо зажурчал голосок послушной стенографистки, - патрон был выбит из седла вашим отсутствием! Он являл собой само отчаяние! Да и я, и мы все, вся редакция, встретившись утром, приветствовали друг друга вопросом: «Не пришел ли Боб?»

–  Мейф!
– простонал шеф.
– Что же вы молчите?!

–  Это правда, - подтвердил секретарь.

Боб подмигнул ему, прищелкнул языком и, закинув ногу на ногу, сказал:

–  Я доволен приемом. Вы и в новом году остались все теми же милыми людьми, какими были, и только я стал другим человеком.
– Последние слова он произнес торжественно и, выдержав паузу, пояснил: - Я уже не пью виски.

–  Ты стал трезвенником?
– с сомнением проговорил шеф.

–  Не перебивайте меня… Я хотел сказать, что отныне я пью только коньяк…

–  Понятно, мой мальчик, не продолжай… Обещаю, что все твои превосходные отчеты и информации будут роскошно изданы в нескольких томах! Я сохраню для потомства каждую твою строку. Мейф, не уходите, мы сейчас выпьем за успехи нашего друга Хоутона.

–  Спасибо, старина, - расчувствовался Боб.
– Я никогда не сомневался в вашем литературном вкусе. Обещаю снабжать газету самыми сногсшибательными информациями.