Газета "Своими Именами" №32 от 07.08.2012
Шрифт:
К завершению картины Куняев присовокупил: «Это письмо укрепило меня. Русский человек, командир противотанковой батареи, прошедший всю войну, понял и поддержал меня!.. На этой должности люди оставались живыми не более двух-трех месяцев. А он всю войну прошел». Господи, какое дамское представление о войне! Человек не видит, не чувствует, не понимает, что хлещёт самого себя. Вся война это без малого 48 месяцев. Как же Сухову при таких роковых обстоятельствах, когда другие неизбежно погибали через 2-3 месяца, удалось прослужить раз в двадцать дольше? Мало того, судя по справочнику «Отчизны верные сыны» (М., 2000. Писатели России – фронтовики), в котором указаны не только годы жизни и смерти, но и ранения, и контузия, и награды - как удалось и ранения избежать? О том, что избежал, свидетельствует и орден Отечественной войны, который у него 2-й степени, и получен, как видно, не на фронте, иначе их было бы два, а уже в 1985 году, когда этот орден дали всем фронтовикам.
В помянутом справочнике о Ф. Сухове сказано о начале его службы: «С 1942 года – комвзвода противотанковой артиллерии на Центральном фронте». А этот фронт был создан вторично (на первом он быть не мог) 15 февраля 1943 года. Видимо, примерно с этого времени Сухов и воевал. Он, конечно, не виноват в том, что на него Куняев навешивает больше, чем было. (На меня тоже не раз навешивали чуть ли не сбитые самолёты.) Но все равно, конечно, «уж его-то военный опыт был не меньше, нежели опыт всех военных корреспондентов, всех межировых, слуцких, лазаревых» - продолжает Куняев. Это демагогия в хрустальном виде. Сравниваются несравнимые вещи и делается нужный вывод. Причём здесь опыт? Разумеется, у фронтового офицера есть боевой опыт, которого нет у военного журналиста. Но это не даёт никаких оснований ему, опытному, называть журналиста и писателя, честно выполняющего свои обязанности на фронте, преступником.
«Письмо Сухова в мою защиту, - извещает нас Куняев,– трусливый редактор «Литературной России» Михаил Колосов не напечатал». Покойный Колосов поступил правильно. А если ты, такой не трусливый, что даже смелый, скажи-ка, почему не напечатал мою статью в защиту Юрия Кузнецова от очень тяжких обвинений Ю. Друниной? Или – статью о только что умершем Вадиме Кожинове? Или – статью смертельно больной Татьяны Глушковой в свою собственную защиту? Продолжить?
Но где там наш Сарнов? Ах, вот!.. Началась война. Для народа - беда, горе, несчастье. Есть много свидетельств того, как советские люди встретили весть о войне. Вот воспоминания известных артистов из книги «Музы вели бой» (1985). Михаила Жарова весть о войне застала во время гастролей Малого театра в Днепропетровске, на репетиции:«Репетицию прервала Софья Фадеева. Она влетела в комнату:
– Война! Война же!
– и простонав «Ох!» грузно опустилась на кровать».
Сергей Лемешев 22 июня должен был петь партию Ромео в филиале Большого.«И вдруг в жизнь ворвалось такое страшное... Всё поглотила мысль о начавшейся войне, о беде, которая свалилась на всех нас...»
Ленид Утёсов вспоминал: «Утром 22 июня мы репетировали в летнем театре «Эрмитаж» новую программу с бодрым названием «Напевая, шутя и играя». Репетиция шла весело, мы смеялись, шутили... Вдруг на сцену выбежал администратор. Он был бледен и заикался.
– Товарищи!
– едва произнес он.
– Остановитесь!
– Что такое, - набросился я на него.
– Почему вы вмешиваетесь?
А он только руками машет, от волнения не может говорить, наконец, заикаясь, произнёс:
– В-война!
Внутри у меня всё похолодело».
Клавдия Шульженко:«В июне 1941 года мы были на гастролях в Ереване. В воскресенье утром, как обычно, собрались на репетицию. Музыканты начали настраивать инструменты, и вдруг в паузу я услыхала громкий на всю мощь голос репродуктора.
– Погодите, погодите!
– попросила я.
– Передают что-то важное.
В этот момент в зал вбежал директор театра Завен Тарумов.
– Друзья мои,- губы его дрожали, говорил он не громко, но мы слышали каждое слово:
– Большое несчастье. Война...
У меня всё внутри оборвалось...»
А это – митинг, созванный в полдень 22 июня ещё до объявления войны на одном московском заводе: «Заговорило радио. Выступал В.М. Молотов. Он говорит по поручению Советского правительства и его главы товарища Сталина. Война! У людей останавливается дыхание. Точно тень опускается на землю, лица становятся серыми, застывшими»...
А что Сарнов под этой тенью, накрывшей всю страну? Он об этом поведал откровенно. Они с матерью ждали на даче отца:«Увидев меня и маму, отец соскочил с электрички на платформу и сказал: - Война...
Услыхав это слово, я мгновенно забыл обо всём, что волновало меня. Вот оно! Наконец-то! Я не понимал, почему плачет мама, почему не радуется отец. Я радовался... Радость моя была искренней, неподдельной. Случилось наконец самое главное – то, к чему мы всё время готовились, чего так долго ждали!» (Скучно не было. М.2004. С.76). Чего вы ждали-то, опять спрошу, - братания?
А ещё, кроме множества частично упомянутых свидетельств, есть знаменитая фотография Евгения Халдея: на Никольской близ Кремля толпа случайных прохожих, в том числе четыре молодые девушки, слушает выступление по радио Молотова. Вглядись, критик, в эти лица. Где ты там найдёшь крупицу наивности? На всех написано одно: грянула великая беда.
Ах, как жаль, что рядом с той дачной платформой не оказался Евгений Халдей! Вот был бы снимочек для «Истории Великой Отечественной войны»: Беня Сарнов ликует по поводу предстоящего братания с немецким рабочим классом в форме фашистской армии. Действительно, ему же внушили уверенность в неизбежности этого и он верил. А ведь парню было уже не десять-двенадцать, когда мальчишки играют в казаков-разбойников, а пятнадцать лет, комсомолец, ровесник тех девушек, что на Никольской потрясенные слушали Молотова.
Странно, то же самое читаем у Григория Бакланова: «Мы обрадовались, когда услышали по радио: война! Люди плакали, какие лица были у людей! Даже сейчас, когда смотришь эти старые фотографии – люди под репродуктором слушают заикающуюся речь Молотова – мороз пробирает по коже...» (Жизнь, подаренная дважды. М.1999. С.32). Это ещё удивительней: Бакланову было в тот день уже восемнадцать лет без каких-то двух-трех месяцев, окончил школу, студент техникума.
Народ встретил войну, стиснув зубы или обливаясь слезами, а эти – радовались, торжествовали, ликовали... Вот так же, когда умер Сталин, народ плакал, а такие, как Лев Разгон, ликовали и пиршествовали. Да, как сказал классик, «страшно далеки они от народа».