Газета "Своими Именами" №44 от 29.10.2013
Шрифт:
И вот очевидный факт — в июне наращивания войск на южном ТВД не производилось. Напротив, дислоцированные там войска (Северокавказского округа) продолжали перебрасываться на запад. Более того, уже находившиеся на пути в Закавказье соединения прямо в пути были перенацелены на западную границу. Генерал-майор Лобачёв, член Военного Совета перебрасываемой из Забайкалья в Закавказье 16-й армии, вспоминает:
«10 июня я приехал в столицу, и теперь по-новому переживал встречу с Москвой…
Поздний вечер, однако в Наркомате обороны все на местах. Генеральный штаб, Управление политической пропаганды работают почти круглые сутки. Василий Данилович Соколовский — теперь уже заместитель Начальника Генерального штаба, сообщил, что наша 16-я армия должна была отправиться в Закавказье, к границе с Ираном, но в связи с обострением обстановки на западных рубежах эшелоны повернуты на Украину:
— Дислоцироваться будете в Киевском Особом военном округе. Лукин уже уехал в Киев» (Лобачев А.А. «Трудными дорогами»..
Значит, международная положение изменилось так, что благоприятная обстановка для изменения планов и переброски войск с юга на запад наступила.
Но как она могла измениться, если именно в тот момент подготовка к удару по Баку достигла в Англии кульминации, начав воплощаться из политических решений непосредственно в военные?! И что поразительно, руководство СССР это прекрасно знало!
Причина могла быть только одна: у Москвы появились основания считать, что, несмотря на приготовления, Великобритания не сможет совершить нападение на СССР. И когда Гитлер двинется на Восток, у нас будет только один фронт.
Причиной такой уверенности могло быть только заключение соглашения Сталина с Рузвельтом о совместных действиях против Гитлера и, прежде всего, Черчилля. Видимо, окончательно союз Сталина и Рузвельта оформился где-то к началу июня. После чего, поставив теперь себя на место Черчилля и оценив его проблемы, руководство СССР пришло к выводу, что выступить против СССР он не сможет, как бы того ни хотел. И Сталин все силы стал сосредоточивать против главной опасности – Гитлера.
Таким образом, обстановка менялась настолько стремительно, что в течение месяца «Соображения от 15 мая» переделывались еще дважды. Вот почему утверждение уже готовых планов прикрытия округов откладывали до окончательной готовности Плана развертывания ВС СССР и соответствующих ему оперативных планов округов. Поэтому план прикрытия, к примеру, Одесского округа разрабатывался по директиве от 5 мая 1941 года, сведения о противостоящей группировке противника там оставлены по данным на 30 мая, а подписан (с небольшой доработкой) Военным советом округа только 20 июня. К этому сроку и все остальные округа закончили свои оперативные планы («планы первых операций») и вместе с планами прикрытия отправили их в наркомат обороны. Именно эти документы Баграмян 20 июня отослал в Москву.
Быть в курсе союза с Рузвельтом и полностью понимать ситуацию вместе со Сталиным могли только его соратники из Политбюро. Военные знать о союзе Сталин-Рузвельт не могли. Слишком важной была эта политическая тайна. Поэтому у главнокомандования РККА не было оснований считать, что Черчилль откажется от нападения на СССР. Почему это они должны были поверить, что «антикоммунист №1» вдруг возьмет и просто так, со столь же авторитетным антикоммунистом Гитлером пожалеет большевиков?
Исходя из этого, Тимошенко с руководством НКО продолжали считать Черчилля прямым военным противником СССР (отказ от переброски войск на Средний Восток против англичан им могли объяснить необходимостью концентрации сил на главном направлении). Они знали, что Черчилль готовит военную акцию против СССР, которая должна быть проведена в момент нападения Гитлера либо сразу после него. А если начало войны с СССР Гитлер представит как советскую агрессию и его в этом поддержит Черчилль, то, скорее всего, к ним присоединятся и японцы. СССР это поставило бы в тяжелейшее положение. Поэтому все помыслы теперь были направлены на то, чтобы любой ценой предотвратить или хотя бы оттянуть нападение Гитлера. Либо, если это не удастся, свести к минимуму риск того, чтобы враги смогли выставить нас перед миром в качестве агрессора.
Г.Н. СПАСЬКОВ
(Продолжение следует)
ВЕРИЛ ЛИ ГОРБАЧЁВ В РЕФОРМЫ?
Неизбежный конец советской системы становился все ближе, и Горбачёв в полной мере осознавал этот факт. В государственной машине начались сбои. Как бы то ни было, к тому моменту она уже набрала достаточную скорость, чтобы провести сверху реформы, которые бы позволили ей прочно утвердить новую схему управления. Генеральному секретарю нужно было ловко лавировать, вскружить голову партии, армии и народу ворохом «ленинских» постановлений, которые были составлены привычным для всех канцеляритом и в лучших советских традициях. А затем небольшими штрихами, шаг за шагом укоренить в самом сердце коммунизма... свободу! И поставить всех перед свершившимся фактом.
«Другого пути нет, — не раз говорил мне Яковлев в те времена. — Если мы объявим о реформах перед тем, как их ввести, КГБ и партия спустят с нас шкуру. Но если же мы откроем путь свободе, разыгрывая при этом красного царя, никто ни о чем не заподозрит! Главное, чтобы у нас была свобода. В тот день, когда она де-факто вернется, никто больше не сможет ничего с ней сделать...» Кроме того, Горбачёв и Яковлев верили (как оказалось, ошибочно), что располагали ключевыми ресурсами для реализации этой подпольной операции: речь шла о Европе, Америке и Японии, которые поддержали необратимую либерализацию советского режима в конце «второй холодной войны». Тем временем заявленный новым главой государства курс на борьбу с упадком СССР с помощью политики перестройки преследовал три главных задачи: сокращение военных расходов благодаря международной разрядке, активизация производства путем мобилизации материальных и технических ресурсов, оживление общества с помощью гласности. Проведение этой политики Горбачёв намеревался доверить насчитывавшей 19 миллионов членов правящей партии, единственной в стране организации, которая обладала четким аппаратом. «Мы используем КПСС, инструмент Сталина, чтобы уничтожить сталинизм!» — без конца твердил мне Яковлев. «Нельзя оставить это чудовище на свободе...» — повторяли они оба с завидной убежденностью и рассудительностью.
Горбачёв начал с «чистки» Политбюро от всех его заклятых врагов и прочих представителей старой гвардии. После избрания в Политбюро Яковлев занялся укреплением контроля генерального секретаря над основными центрами принятия решений в стране, а в дальнейшем посвятил себя «внешнеполитической идеологии». Тем не менее, он допустил одну роковую ошибку: «Мы хотели сохранить влияние в партии, но совершенно забыли о КГБ, настоящем государстве в государстве, самом опасном противнике реформ...» Горбачёв старался поддерживать уважительные отношения с Комитетом, опираясь на его поддержку в борьбе за власть. Тем не менее это его поведение породило одностороннюю точку зрения на события, которой придерживались ветераны спецслужб и некоторые западные кремленологи: КГБ приписывалось изобретение перестройки. Подобное утверждение было связано с тем, что члены Комитета (а их традиционно рассматривали как элиту страны) казались единственными, кому было под силу рассмотреть вопрос изменения режима с подходящей для того высоты. Вот что пишет, например, пожизненный секретарь Французской академии Элен Каррер д’Анкосс: «КГБ в России — это то же самое, что Национальная школа администрации во Франции. КГБ готовил руководящие кадры. В КГБ набирали самых умных людей. В КГБ приглашали людей с лучшим образованием. Шпионская часть его работы известна всем и сегодня не представляет интереса. Главное в том, что КГБ готовил представительские кадры. Именно так его и нужно рассматривать».
Нужно сказать, что когда Брежнева в 1976 году хватил первый сердечный приступ и власть в стране перешла к триумвирату Андропов-Громыко-Устинов (КГБ-МИД-Минобороны), руководство погрузилось в глубокие размышления по поводу реального положения дел в стране. Андропов в тот момент находился под влиянием стиля Дэна Сяопина, который заключался в сохранении существующего политического строя при определенной открытости в экономическом плане. Он получал всю полноту информации по СССР и понимал его истинное положение. За красивым фасадом официальной статистики, которая служила для одной лишь пропаганды, скрывались точные цифры по смертности (в первую очередь в связи с алкоголизмом), шедшей на военные нужды доли ВВП (не меньше половины), масштабах теневой экономики и т.д. Для объективной оценки текущих условий нужно было объективно оценить взаимодействие теневой экономики и официального рынка...