Газета "Своими Именами" №6 от 05.02.2013
Шрифт:
Первые годы эмиграции протекали под знаком наивной уверенности в неизбежном крушении большевизма и скором возвращении в родные палестины. Однако постепенно становилось ясно, что ведущие западные страны вовсе не заинтересованы в уходе большевиков от власти, которых они всячески (политически и экономически) поддерживали, считая их, наверно, бездарными управленцами, не способными возродить великую державу. Однако впоследствии, когда Советам удалось-таки канализировать энтузиазм масс и дешевую рабочую силу в успешное государственное строительство, было уже поздно. Стало ясно, что растущая мощь новоявленного гиганта вызовет опасения Запада, и если не сегодня, то завтра сделает СССР объектом неминуемой агрессии извне.
Так оно, как известно, и случилось в результате хитроумных политических маневров
И вот по ходу Великой Отечественной войны, по мере усиления отпора немцам у многих эмигрантов начало складываться впечатление, что ослабление врага внешнего как бы невольно влечет за собой и ослабление внутреннего. Советская Армия неожиданно приступает к формированию “гвардейских” частей! А ведь слово “гвардия” еще совсем недавно было вообще непроизносимым. Упраздняются петлицы, вводятся погоны! Главнокомандующий осеняет красноармейцев именами не просто великих полководцев (Суворов, Кутузов), но даже святых благоверных князей (Александр Невский, Дмитрий Донской)! Из лагерей и тюрем освобождают архиереев и направляют на служение в осиротевшие на долгие годы епархиальные кафедры. Открываются монастыри. Церкви позволяется восстановить патриаршество после почти двадцатилетнего её существования без законного Главы! Заработали духовные семинарии и академии!
Эти перемены порождали радужные умонастроения в русском Зарубежье в такой степени, что еще до великой Победы 1945 года в его среде широко распространилось мнение о том, что народ-победитель, вернувшись с полей сражений, незамедлительно расправится с чужеродным режимом и восстановит православное государство.
Не сомневался в этом и мой дед, который уже в конце июня 1941 года оборудовал в своей комнатке на парижской улице Лало, в двух кварталах от центральной штаб-квартиры гестапо, нечто вроде импровизированного личного командного пункта. На стену он повесил большую карту Российской империи и приколол к ней множество разноцветных флажков для обозначения дислокации противоборствующих армий. На письменном столе были разбросаны вырезки из разноязычных газет с донесениями о событиях на фронте, служившими ему руководством к перестановке флажков на карте для получения зримой картины театра боевых действий. В результате в голове профессионального военного человека рождались собственные прогнозы о возможных переменах на фронте, о чем членам семьи и близкому кругу единомышленников регулярно давались подробные объяснения с неизменным скольжением флажков по поверхности российской карты. По воспоминаниям его тогдашних слушателей, эти прогнозы оказывались всегда в пользу Советской Армии. И как ни странно, даже в первые месяцы войны! Такой неоправданный оптимизм вызывал у слушателей некоторые подозрения в помутнении его рассудка.
И хотя очевидная субъективность его оценок, происходивших на фронте военных событий, вызывала у людей недоумение, они, однако, сходились во мнении, что Лев Александрович обладал поразительной способностью предугадывать ход боевых действий, о которых парижанам становилось известно значительно позже, уже после выхода свежих газет. Все объясняли этот феномен глубоким знанием военной стратегии и тактики, которое позволяло деду безошибочно предвидеть не только маневрирование и перегруппировки армейских подразделений, но и направление главных ударов. На самом же деле все обстояло гораздо проще. Постоянным источником его информации был тайно сконструированный каким-то доверенным умельцем детекторный радиоприемник, о существовании которого никто из членов семьи даже не подозревал. Дед тщательно прятал его, понимая, что домочадцы не захотят иметь в доме по соседству с грозным гестапо устройство, категорически запрещенное немецкой оккупационной властью под угрозой смертной казни. Глубокой ночью, по воцарении в доме всеобщего сна, детектор извлекался им из специально сооруженного тайника, и начиналось прослушивание сводок с различных военных фронтов на самых разных языках, благо последних в запасе выпускника Пажеского корпуса было несколько.
В ту февральскую ночь 1943 года, чуть не ставшую роковой для всей семьи (в том числе и для меня, беззаботно спавшего в соседней с дедом комнате десяти дней от роду), все шло обычным порядком. С той лишь разницей, что прослушивание детектора велось с особым эмоциональным напряжением и обостренным вниманием: в те дни решалась судьба величайшей из всех битв мировой истории, в которой сошлись с каждой стороны по несколько десятков дивизий, в течение полугода постепенно концентрировавшихся вокруг важнейшего стратегического пункта — Сталинграда. Военно-стратегическое значение этого сражения было понятно даже не посвященным в военное искусство профанам, что уж тут говорить о кадровом гвардейском офицере! И вот хриплый детекторный голос диктора доносит до ушей деда сенсационную новость: немцы наголову разбиты у волжских берегов! Стотысячная армия Паулюса пленена вместе с ее командующим!..
Для всего мира победа под Сталинградом означала всего лишь коренной перелом в ходе II Мировой войны. Но это для всего мира, но не для Льва Александровича! Для него 9 Мая 1945 года уже наступило в этот предрассветный час. То была ночь Большой Победы! Он ликовал, он лихорадочно искал выход своим эмоциям, он готов был разбудить не только всю квартиру, но весь дом, весь квартал!
И он протрубил бы всеобщий подъем, если бы не я — спящий новорожденный младенец. Он слышал, что я только-только уснул после очередного ночного кормления. Но чувства, тем не менее, продолжали накатывать на него, словно гигантские океанские волны, они душили, распирали его изнутри. Как безумный, торопливыми шагами семенил он по комнате из угла в угол, судорожно перебирая варианты выхода этой, нахлынувшей на него термоядерной мощи. И вдруг в одно мгновение сознание деда пронзила яркая вспышка. В ней высветилась не только сама гениальная, как ему казалось, идея, но и подробнейший, до мельчайших деталей механизм ее реализации.
Дед действовал в автоматическом ключе. Войдя в ванную комнату, он заткнул сливное отверстие ванны и открыл кран горячей воды. Из старых шкафов были извлечены этюдники и прочие принадлежности его художественных экзерсисов, а из них — все до единой баночки с красной краской — гуашь, акварель, тушь. Краски довольно быстро растворились в горячей воде, образовав кровавое густое месиво на дне ванны. В это месиво дед сунул простыню, которую сдернул со своего матраса. Пока простыня пропитывалась красной краской, к рукоятке половой швабры привинтились четыре маленьких шурупа, а на их острые шляпки нацеплена мокрая пурпурная простыня. Дед вышел с ней в коридор, прошел в свою комнату, открыл дверь на балкон. За ним по всему пути по полу тянулся кровавый густой след. С помощью двух веревок он привязал швабру к ажурной решетке типового парижского балкона, и со второго этажа на безлюдный тротуар начала капать красная краска...
К этому времени уже брезжил рассвет. Дед облачился в плащ, надел шляпу и спустился на улицу. Алое Знамя Победы развевалось над его головой! Он приложил правую ладонь к виску и вытянулся по стойке “смирно”, не спуская взгляда со свисающего полотнища...
В ночном Париже тем временем еще продолжался комендантский час, а военный патруль возникал всегда неожиданно. Дед решил возвращаться домой. Удовлетворенный, с чувством исполненного долга, он поднялся в квартиру, лег в кровать на голый матрас и, изрядно подуставший, быстро забылся в глубоком сне.
В семь часов утра все домочадцы, кроме деда, проснулись в страшной панике: по входной двери в квартиру кто-то нещадно барабанил руками и ногами. Первым к ней подбежал мой отец. Его тапочки прилипали к каким-то красным лужам на полу. Спросонья он решил, что произошло убийство и полиция ломится в квартиру в поисках убийц. Открыв дверь, он увидел троюродного племянника моей матери Павла Толстого Милославского, стоявшего на пороге с обезумевшими глазами.
— Дядя Миша, вы что, все окончательно спятили?! Что это вы вывесили на балконе!!!