Газета Завтра 156 (48 1996)
Шрифт:
И вот главное: готовые ответы добровольных осведомителей “Ъ” на извечный русский вопрос, кто виноват и что делать? Виноват — первый университет страны, который вместо гуманитарных знаний “способен качать вниз (то есть от элиты в массы — ред.) преимущественно нечистоты”… Что делать? — Прекратить финансирование МГУ, этого “марксистско-ленинского заповедника”, ликвидировать университетскую автономию, чтобы разогнать “красную” профессуру и неблагонадежных студентов.
Итак, донос “Коммерсанта” кому надо “подброшен”, и круги в бюрократической тине уже пошли. Причем в этом современном варианте “стук-стук”, вопреки своему страстному желанию перечеркнуть и выбросить из нашей жизни весь советский период, газета демонстрирует поразительную связь определенного типа времен и соответствующих представителей поколений. Что же касается “новой российской элиты”, о выращивании которой так печется газета, то, видимо, главным интеллектуальным оружием последней станет именно либеральный донос.
Донос — расплата общества за тиранию, донос — расплата общества за либерализм. Но, как говорится, хрен редьки не слаще.
Александр ПРОКУДИН
ПОД МОСКВОЙ Александр Синцов
Москва огородилась кольцевой дорогой, как китайской стеной, даже от любезного Подмосковья.
Показательный капитализм Москвы циничен и жесток. Десятки дивных заводов, сотни людных совхозов услужливого Подмосковья придушены указами кремлевских воротил. Люди выброшены на улицы — торговать с локтя, с лотка, воровать и убивать, сбившись в группировки — Люберецкие, Солнцевские и т. д.
Попраны законы землячества — преданы “свои” директора из Калининграда, Егорьевска, Мытищ, “свои” председатели из Луховиц, Кудинова, Шарьи.
На призывы губернатора Тяжлова о сотрудничестве охотно отзываются Киев и Минск — Москва же за кольцевой дорогой мерцает вечно холодным сполохом.
Сама русская девственная земля Подмосковья совращается похотливыми миллионерами из-за кольца, обезображивается праздными коттеджами, дачами самодовольных любителей оттянуться на лоне природы под тупые удары барабанов из динамиков.
Если для дальних губерний холодность, заносчивость Москвы в порядке вещей, то Подмосковье — в изумлении. Оно становится частью России — Подмосковье, а не придатком стольного города, как было раньше.
Некая новая субкультура нарождается в городках Московской области, некий новый порядок, в котором провинциальной экзотики не меньше, чем в Тамбове и на Сахалине.
Куда ни ткни в карту Московской области, везде на своих колесах домчишь за час с небольшим. По наружной полосе кольца руль вправо — и вот они, Люберцы. А там и до Электростали рукой подать…
ТУХЛЫЕ ЯЙЦА
Птицефабрика на окраине Люберец. Один из осколков великого “Птицепрома”, когда за пять лет в застойные реформы построили по стране сотню таких фабрик, десятки комбикормовых заводов, и завалили страну птицей. Это был как БАМ в русской сельской жизни, так же теперь опошленный, как опошлено объявление о наборе детей в кружки фабричного Дворца культуры припиской: “Студия секса”.
Через Рязанское шоссе от Дворца культуры — проходная с турникетом и охранником. За ней по пологому скату холма — птичники, склады, цеха по переработке. В бытовке одного из птичников слышно, как за окном хищно шипит мокрое шоссе, а за дверью — гомонят тысячи кур в клетках. Анна Михайловна Сиротина, подтянутая, нервная от избытка сил, в белоснежном халате, поит меня чаем и рассказывает:
— У нас тут за забором целый городок. Ну не городок, а так — микрорайон мультяшный. Зданий двадцать по территории. У шоссе место — завидное. Дорога из Челябинска прямо на Москву. Поэтому многие птичники в аренду сдали, под склады. Кур — под нож. Я однажды поинтересовалась, что возят в эти склады. Глянула — все коробки заграничные. Газировка, вино какое-то. Потом — компьютеры. Так получалось, будто вместо наших яиц москвичи стали эту воду, вино пить. А ведь раньше как в прорву яйца шли в Москву подчистую. Бывало цех ячного порошка неделями стоял. Не из чего было перерабатывать. Значит, все съедалось. А теперь, говорят, в Москве едоков и того больше — понаехали, прописки теперь не требуется. А от наших яиц вроде как отказываются. Почему? Вот однажды гляжу — из грузовика коробки с яйцами выгружают в наш склад. Не наши коробки-то! Подхожу, спрашиваю: это что, новая тара теперь у нас? Нет, говорят, тетка. Это мы из Белоруссии яйца вам привезли. Меня всю перевернуло. Это все равно, что мой мужик ко мне домой чужую бабу привел бы. Значит, сами сокращаем производство, а со стороны везем яйца. Я дозналась тогда о цене. Худо в Белоруссии с деньгами с нашими, с русскими. И яйца они чуть ли не по полторы тысячи спустили. Хотя у самих в республике нехватка. А наши прохвосты навар сделали триста процентов.
Нам за аренду складов от них, конечно, тоже что-то перепало, но ведь это же крохи, если бы мы свои продали по четыре-то пятьсот. Да вы посмотрите, какой товар-то у них, у белорусов? У нас — ломанбраун, яичко на Пасху и красить не надо — в крапинку, с разводами, коричневое. А у них даже на глаз видно, слава Богу, наметан — слабые яйца. Залежалые. И для здоровья — один вред. В них голый холестерин. И для нас убытки. И для белорусов — это тоже не выручка. Только перекупщикам польза. Триста процентов навар!
Пускай даже начальству нашему от этого хорошо отстегивается, но ведь неужели же радость от таких денег?
Стали недавно мы прямо с фабрики свои яйца продавать — по три пятьсот. С проходной. Отбою нет. Ящиками хватают. Почему нашему начальству свою торговлю не наладить было в Москве? Езды полчаса. А пойди — сунься. Эти, с тухлыми-то яйцами, не пускают. У них там куплено все кругом. Был случай, мы привезли в Выхино коробок десять, разрешение имелось, все, как положено. Только торговля пошла — вдруг грузовик какой-то сзади попер на наши коробки — все подавил. В следующий раз, говорит, вас самих давить будем.
У меня в Москве у двоюродной сестры муж — большой ученый, чуть ли не профессор. Он тоже торговлей теперь занялся. Уехал в Финляндию, там живет в дешевой гостинице и закупает яйца у фермеров. И у него есть специальный станочек. Перед отправкой лотки опрыскивает лаком, чтобы яйцо блестело, а внутри — тухлятина, пускай еще и не воняет.
Конечно, начальство наше фабричное прохлопало ушами, когда надо было киоски торговые ставить по всей Москве — это еще лет пять назад. Тогда и деньги еще у фабрики водились, и недорого стоили сами-то киоски, и главное, коммерсанты еще не пронюхали — не затоварили Москву своей дешевкой. Надо бы, конечно, наше начальство за одно место на сук повесить, надо. Да ведь верили они, что не даст Москва погибнуть. Но на нас плюнули да растоптали.
Хорошо, что цех яичного порошка построили. Бабы стоят теперь за конторками, день и ночь кокают ножичками яйца. За смену около двухсот тысяч надо раскокать. Около двух тонн порошка получается. Хлебозаводы хорошо берут, мясокомбинаты, кулинарии.
КАК МУЖИК КРУТИТСЯ
Под грохочущими самолетами у аэропорта Быково в деревне Кишкино я остановил машину у дома фермера Алексея Алексеевича Тихонова.
Осенью с крестьянином легко беседовать. Сено коровам задано, до вечерней дойки еще далеко. Сидим в застекленной веранде, смотрим на дождик. Тихонову под шестьдесят, но изработанности, изжитости незаметно ни в глазах, ни в руках, потому что лет двадцать уже не пьет и не курит — с тех пор, как второй раз женился удачно.