Газета Завтра 215 (54 1998)
Шрифт:
Работники комбината согласны на национализацию.
Как известно, во всем мире правительство любой страны, даже мучительно желая получить извне соответствующие инвестиции, тем не менее всегда в основу своих действий ставит задачу максимально возможным образом обеспечить защиту своей экономики, создать благоприятные условия для всех именно своих предприятий, а не душить их, как ныне в угоду иностранцам происходит в России. Почему же правительство РФ, почему Черномырдин и Васильев, даже не вникая в суть конфликта на комбинате в поселке Псебай, безоговорочно поддерживают немецкую фирму “Кнауф”? Кто может на это дать ответ?
Игорь БРАТИЩЕВ, депутат Госдумы,
Павел ФИЛИМОНОВ, эксперт Госдумы
ОТ РЕДАКЦИИ
“От сумы да от тюрьмы не зарекайся” - гласит старая русская пословица. Особенно актуальной она становится для наших соотечественников, оставшихся жить в “независимых” государствах СНГ, где представители “коренных националь- ностей” нередко считают их чем-то средним между домашним скотом и “вредными насекомыми”, которых надо побыстрее ликвидировать. Особенно нелегко складывается судьба русских людей в “евразийском” Казахстане. Режим Назарбаева, в последнее время все более откровенно занимающий антироссийские позиции, под многословную демагогию о союзе двух великих народов и безоблачных перспективах их экономического сотрудничества проводит политику тихого геноцида по отношению к славянам и другим “некоренным” жителям республики.
В результате почти шесть миллионов казахстанцев были вынуждены сняться с насиженных мест и бежать с родной земли куда глаза глядят, бросив дома и имущество. Немногочисленные случаи стихийного сопротивления “казахскому игу” вызывают жесткую реакцию властей, всегда готовых применить силу против безоружных и голодных. Так, например, в мае 1997 усилиями казахстанских спецслужб была блокирована попытка создания автономной казачьей Южно-Сибирской республики со столицей в городе Кокчетаве.
Казахские баи безнаказанно издеваются над русскими людьми благодаря двум факторам: жесткой информационной блокаде, ограничивающей вести из Казахстана сообщениями о пышных парадах, концертах и прочих официальных торжествах, и благожелательному нейтралитету российских властей, не желающих замечать, как на территории соседней республики тысячами вымирают недавние соотечественники, виновные лишь в том, что к моменту развала Союза оказались не с той стороны границы.
Через две недели после событий в Кокчетаве в столице Казахстана был арестован активист русского движения, товарищ атамана Семиреченского казачьего войска Петр Коломец. Ему предстоял путь, по которому уже прошли его товарищи - Николай Гунькин, Нина Сидорова и многие другие. Полгода провел он в Алма-Атинской тюрьме, обвиняемый в преступлениях, которых не совершал. Полгода боролись за его освобождение родственники, друзья в Казахстане и Москве.
Удалось даже организовать запрос к властям Казахстана из комитета по правам человека при президенте РФ. Испугавшаяся огласки казахская Фемида выпустила казака из своих цепких лапок. Охочие до дешевых сенсаций журналисты газет типа “Мегаполис-экспресс” и “Совершенно секретно” уже закормили читателей российскими тюремными страшилками. Мы же предлагаем вашему вниманию ничем не приукрашенные воспоминания русского патриота о жизни в казахстанской тюрьме. И ее суровые реалии могут показаться намного ужаснее фантазий досужих московских сочинителей.
ИНТЕГРАЦИЯ НА НАРАХ
Меня арестовали 22 мая 1997 года в собственной квартире на улице Мечникова. На плите остывал куриный бульон, который я собирался отнести в больницу тяжело болеющей после родов дочери. Сначала раздался “анонимный” телефонный звонок, а через пятнадцать минут в дверь постучали. Когда я открыл ее, ворвались четверо здоровых казахов с пистолетами наизготовку. Командовал ими русский,- представившийся старшим лейтенантом Поверенным Анатолием Владимирови- чем, следователем ГСК (Государственного следственного комитета) Московского района. К моему крайнему удивлению, он, видимо, следуя шаблонам американских фильмов, позволил сделать один телефонный звонок - жене на работу.
Арест не был для меня большой неожиданностью. За несколько дней до этого я заметил активную, но безграмотную слежку. Но покинуть Алма-Ату я не мог по семейным обстоятельствам и надеялся “на авось”. Кроме того, незадолго до ареста посещавшей прокуратуру жене тамошний следователь заявил, что в розыске я не числюсь.
Сперва меня отвезли в так называемый ИВС (изолятор временного содержания). Там мне пришлось провести месяц, сменив за это время семь камер, что само по себе оказалось чрезвычайно неприятно. Ведь перевод в новую камеру обычно осуществляется сразу после допроса, и редко когда успеваешь прихватить с собой пустяковые, но такие жизненно важные вещи, как зубная щетка, полотенце, мыло и т.д. На новом месте их приходится у кого-то одалживать, а влезать в долги - хуже ничего в тюрьме нет.
В камерах площадью 8 кв. метров обычно борются за существование 8-10 человек. Из мебели - шконки: толстые металлические прутья, приваренные к стенам. В сырую погоду в камерах значительно холоднее, чем на улице и, оставшись в легкой одежде, я сразу же простыл. “Шкурежка”, которую мне выделили сердобольные сокамерники, не только слегка помогала пережить холодные ночи, но и наградила меня чесоткой. Местная медицина после долгих просьб и петиций в адрес тюремного начальства разродилась единственным и неповторимым средством от всех арестантских недугов - зеленкой.
Последние десять дней в ИВС пришлось провести в одиночной камере, где меня обслуживали по “спецзаказу”. Каждый вечер на сырые полы крохотной комнатки вываливали ведро хлорки - для дезинфекции, конечно. Ядовитые испарения разъедали гортань, глаза и т.д. Общую симфонию тюремных ароматов дополняло зловоние от валявшихся под шконками дохлых крыс, вытащить которых не было никакой возможности. Окно в одиночке также не предусмотрено.
Следователи “шили” мне сначала ст.183 УК Республики Казахстан (самоуправство), сменив ее потом на более “крутую” ст. 76 (рэкет), по которой мне светило не меньше десяти лет заключения. Но дело, основанное, по большей части, на том, что некая пенсионерка определила у меня “взгляд убийцы”, трещало по швам.
Я считал себя немало повидавшим человеком, но тем не менее был просто поражен незамысловатостью работы казахстанских следователей. Значительную часть сидящих (не менее 20 процентов) составляют наркоманы, которых милиция отлавливает в наркопритонах, называемых “ямами”. Все “ямы” контролируются органами, и те всегда легко выполняют план по раскрываемости преступлений за счет лишенных воли людей. Если существование очередного притона оказывается под угрозой, милиция сама поддерживает его существование, снабжая наркотиками из числа “вещдоков”. На допросах следователи тоже подкармливают своих подопечных наркотой, получая взамен нужные показания, списывая на несчастных самые гиблые дела. Уже в алма-атинском централе мне пришлось сидеть с двумя “убийцами корреспондента “Гардиан”, хотя всему населению тюрьмы было прекрасно известно, что журналиста “убрали” казахские спецслужбы, озабоченные его деятельностью по разоблачению официального мифа о невиданном “экономическом процветании республики Казахстан”.
В тюрьме я постиг простую истину - “органы правопорядка” полностью контролируют всю организованную преступность республики. Многочисленные “крутые” бандиты, на “джипах” и “мерседесах” являются для них лишь питательной средой. Бандитам позволено безбожно “трясти” население, лишь для того, чтобы назарбаевская верхушка смогла потом “трясти” их самих.
Немало оказалось в тюрьме и псевдонасильников. Инспирированной самими работниками “правоохранительных органов” жалобы представительницы коренной национальности на попытку изнасилования достаточно, чтобы упечь в тюрьму любого славянина, где из него будут вымогать деньги или иные ценности за прекращение дела. Например, один из таких “насильников” имел несчастье владеть прекрасной квартирой в центре столицы. Как-то раз заглянул к нему малознакомый участковый и попросил прописать в квартире своего приятеля. Хозяин жилья, естественно, отказался от такого сомнительного предложения, а разочарованный милиционер попросил разрешения хотя бы заходить в гости. На следующий день он появился в сопровождении “дальней родственницы”. Оставив ее наедине с хозяином квартиры, милиционер вышел за сигаретами и явился обратно через десять минут, но уже не один, а с коллегами.