Газета Завтра 215 (54 1998)
Шрифт:
Однако этой гипотезе не противоречит и другая возможность. У США и Германии в Европе, и особенно в отношении России, есть немало не только взаимоисключающих, но и общих интересов. Резонно допустить, что именно человек с биографией Адамкуса может оказаться подходящей фигурой для того, чтобы содержательно, без лишнего шума и пафоса, обеспечивать согласование подобных интересов.
Так или иначе - мир поставлен перед фактом: в Литве - новый президент, отвечающий (по Конституции) за внешнюю политику государства. В первых интервью после своей победы В.Адамкус заявил: “Лучше быть реалистами и понять, что до 2005 года Литву в этой организации (НАТО)
А по вопросу отношений с Россией новый президент Литвы подчеркнул, что крайне важно наладить сотрудничество в области торговли, для чего необходимо открыть границы и снизить таможенные пошлины. Такая заинтересованность более чем понятна: экономические связи с Россией и, в первую очередь, товарный транзит обеспечивают около половины литовского бюджета. Поэтому вряд ли оправдана настороженность тех, кто заранее ждет от Литвы при Адамкусе каких-либо крайне грубых и резких шагов в отношении РФ.
Но в связи с подобными ожиданиями хочется отметить еще один важный момент. Все политики, ставшие президентами в государствах бывшего СССР (до 1998 года), “родом” из советской партийной номенклатуры, обладают опытом и знанием определенных общих законов, по которым на огромном пространстве сосуществовали десятки народов, сумевших все-таки стать в той или иной мере действительно “братскими” - даже на фоне возобладавших стремлений к “независимости” и разрыву. И в своем сколь угодно негативном отношении к бывшему “старшему брату” - номенклатурная элита “младших” в каком-то смысле предсказуема, что довольно существенно для разрушенных родственных отношений.
Новый президент Литвы пришел не просто из другого “идеологического лагеря”. Он из другой “семьи” с ее собственными, другими законами “братства”, “родства” и вражды. Российским политикам теперь придется особенно внимательно приглядываться к новой литовской политической реальности и учиться понимать и предсказывать ее “непредсказуемости”. И быть готовыми не просто констатировать “по мере поступления” ее “странности”, но и опережающе конструировать свою Большую Стратегию в новой - все более крупной, сложной и непредопределенной по результатам - Большой Европейской Игре.
Э. КРЮКОВ
Николай БОЙ БЕЗ ПОБЕДИТЕЛЕЙ
ТЕКСТ ПОСЛЕДНЕГО в минувшем году радиообращения Ельцина к стране надо читать и перечитывать: “Для большинства очевидно - заметных успехов мало. Повседневная жизнь многих наших сограждан по-прежнему трудная”.
Подобную скорбь о бедах народных из уст батюшки-президента мы уже слышали и в былые годы. Но никогда раньше, вздыхая над житейскими трудностями большинства граждан, Ельцин ни единым словом не бросал тень на стратегию своей политики. И вот теперь, на исходе 97-го, он вдруг молвил по радио: “Выпустив на свободу рынок, мы многое не учли. Задав ему правовые рамки, забыли о законах нравственных… Вместо призыва “Даешь Днепрогэс и Магнитку!” сначала кричали “Приватизация любой ценой!”, чуть позже - “Загоним доллар в валютный коридор!” Остальное, мол, потерпит-подождет.”
В этих фразах нет раскаяния, но есть четко выраженное разочарование главным постулатом реформ. Постулатом
Прощаясь с уходящим годом, Ельцин, похоже, простился и с многолетней верой в чудо от рыночной стихии и приватизации. Его пренебрежительный тон к стержневым лозунгам нынешнего курса реформ свидетельствует о том, что он дозрел до некой переоценки ценностей. Призрак ревизии гайдаризма-чубайсизма явно бродит по Кремлю. Бродит бок о бок с прогнозом о неизбежном росте долгов по зарплатам и грядущем распаде систем жизнеобеспечения страны. Но следует ли из этого, что уже в наступившем году Ельцин начнет открещиваться от всего содеянного в России в 9297-м и приступит к корректировке курса режима?
Запуск реформ в январе 92-го был воспринят в обществе, как гром в середине зимы. Нововведения выглядели дерзкой кабинетной импровизацией - экспериментом без подготовки и увязки с жизнью. На самом же деле - почва для этих нововведений готовилась пять лет. Готовилась осознанно или по недомыслию высшей советской номенклатуры во главе с Горбачевым и Рыжковым.
В 85-м, когда генсек ЦК КПСС и председатель Совмина СССР взялись за социально-экономические преобразования, страна беспрекословно подчинялась высшей власти. А это значит, что Горбачев с Рыжковым могли решить все наболевшие проблемы.
Могли устранить абсурд в ценообразовании и начислении зарплат и, таким образом, дать трудовым коллективам новые стимулы к работе и ресурсосбережению. Могли выправить перекос индустрии в сторону ВПК и бросить накопленные в “оборонке” высокие технологии на производство качественного ширпотреба. Могли не сворачивать экспорт оружия, а, наоборот, выставить на мировой рынок самые привлекательные его образцы, и на доллары от их продажи полностью удовлетворить внутренний спрос на импортные товары - джинсы, видеотехнику, компьютеры - и получить рубли для структурных преобразований своей экономики…
Короче говоря, административными методами руководители СССР могли повысить благосостояние своего народа гораздо больше, чем руководители Китая. Но в Китае перестройка привела к бурному росту производства товаров массового спроса, а в СССР - к очередям за водкой и табаком и к исчезновению из магазинов тех товаров первой необходимости, которые прежде не были в дефиците.
“Верните нашим детям сгущенку и шоколадные конфеты!” - этот плакат на шахтерском митинге в кузбасском городе Междуреченске в 89-м наглядно иллюстрировал плоды бурной перестроечной деятельности Горбачева и Рыжкова.
И в 89-м, и в 90-м экономика страны работала примерно так же, как и в 85-м. Но уровень жизни большинства понизился. Большинству стало жить хуже, потому что лучше стало жить меньшинству. Горбачев и Рыжков наплодили кооперативов и совместных советско-иностранных предприятий, через которые меньшинство могло преспокойно обогащаться за счет большинства.
Шашлычные, пирожковые, швейные и сервисные кооперативы, дав взятку распорядителям ресурсов, приобретали сырье по твердым государственным ценам, а готовую продукцию продавали по ценам рыночным. Совместные же предприятия делали состояния на разнице государственных цен в СССР и рыночных за рубежом: туда гнали то, что у нас стоило дешево, а там дорого, оттуда везли то, что там было дешево, а у нас - было в дефиците и продавалось за черный нал..