Газета Завтра 244 (83 1998)
Шрифт:
Дед и этого внученка видел лишь в раннем детстве, но узнал сразу. Посмотрел еще мгновение, отстранившись, и перешел к делу:
– Так, говорить будем после, айда, Антон, телевизор поможешь донести. Они меня здесь не прописывают, я ухожу к женщине. Она живет одна, дети отдельно. Молодая, на четырнадцать лет моложе. Но это ничего. Образованная, не то что эта, голова трясется… У нее телевизор есть, но квартира двухкомнатная - она захотела отдохнуть, а я же без “новостей” не могу - я включил себе и смотри!..
К новой жене - с другим внуком! Благо, телевизор небольшой. Поднял его Антоша во весь свой рост, поставил на плечо, и подались… На этот раз пассия отца жила на другом конце города, поэтому племянник вернулся не скоро. С деликатной улыбкой рассказал, что бабушка “подкрашенная”, “с укладкой”, приняла его любезно, долго расспрашивала и выдвинула условие, что с дедушкой она зарегистрируется в том случае, если тот переведет на ее сберкнижку свои сбережения… Отец с полгода назад продал однокомнатную хрущевку в Узбекистане - время перемен позвало его в Россию! Изначальная сумма была копеечной, инфляция ее объела, и после покупки телевизора у него оставалось по тем ценам примерно на кожаный пиджак. Но отец в этом смысле жил по послевоенным меркам и казался себе богатеем!
За день я замучил телефонный диск, тщетно пробиваясь к Б., человеку оттуда, где меняют режимы в стране. Племянник и сын обошли коммерческие лавки нашего городка, довольствуясь все тем же мистическим пугающим эффектом от демонстрации черных филинов с часами в когтях.
Отец объявился лишь к вечеру. Непривычно озадаченный, приглушенный. Заметно обозначились старческие, потянувшиеся к ушам плечи. К прежним условиям образованная, молодая жена добавила новые требования: суженый должен оформить ежемесячное перечисление на ее расчетный счет своей ветеранской пенсии, по крайней мере, ее 75%… Что-то отцу в понимании происходящего было явно неподвластно.
– К Настеньке сейчас по пути завернул, - с нежнейшим трепетом признался он, - родня ее набаламутила и убежала. И сидит опять старуха одна, головой качает…
Не знаю, как он провел ночь, но еще светало, когда раздался звонок. На пороге был отец с телевизором в инвалидной коляске.
– Будить вас не стал, у Ивана, под вами живет, коляску взял: он каждый день в пять жену на прогулку вывозит… Пойду, верну.
Автобусы еще не ходили, получалось, он уже дважды сносился туда-сюда, прикатил через весь город телевизор! Н-да!.. Однако и ночка была у молодых!
Пояснять отец ничего не стал. Лишь сказал, энергично растопырив пятерни:
– Не та тут у вас, в Москве, старуха! Не та!
К началу рабочего дня он вернулся к прежней установке - с красными книжечками к главе администрации.
– Я свою ветеранскую, а ты свою - бахнем ему об стол!
Прежний разговор все-таки возымел действие, и отец отказался от мысли тыкать книжкой под нос.
– Да этот глава сидит там, хвост прижал!
– становился я изощренным, овладевая отцовской терминологией. Это убедило. Мы отправились не в администрацию, а в паспортный стол. Я пристроился было к очереди, но тятя (ветеран!), процокав лыжной палкой о керамическую плитку, вошел прямиком в кабинет начальника. Скоро из кабинета раздался душераздирающий крик:
– Пропорю, гад!
Я опрометью бросился на голос, распахнул дверь и увидел: полный человек в форме майора милиции, вобрав в себя живот, стоит у белой стены, за креслом, а дед, неистово потрясая палкой, целится в него блистающим острием. За другим столом, в углу, также белый и прямой, как бы завис сержантик.
– Я что, дурака перед вами валять пришел?!
– наступал дед.
– Вова, покажи ему руку!
– отец схватил меня за запястье, ткнул ладонью в глаза майора, а рядом выставил свою пятерню.
– На, смотри, одна рука!
Довод действительно был неоспорим: похожи руки!
– Я не сомневаюсь, что это ваш сын, - ласково заговорил майор, выворачивая глаза на палку, - но, к сожалению, в нашем обществе пока еще существуют некоторые формальности… - теперь он умоляюще смотрел на меня.
– Отец, давай я сам с ним переговорю, с глазу на глаз, покажу ему свою красную книжечку… - все точнее улавливал я убеждающую отца аргументацию. Отец вышел. Майор, вытирая испарину, все тем же странным для представителя столь почтенной профессии вкрадчивым голосом принялся мне объяснять то, о чем я уже слышал в ЖЭУ и в суде.
– Но проще всего для вас, - дополнил он, - оформить опекунство, как на чужого пожилого человека, нуждающегося в уходе… - Майор чуть помолчал и добавил.
– Не обижайтесь, но по-человечески хочу вам сказать: хорошенько подумайте, прежде чем прописывать такого папу…
На улице отец обнаружил, что паспорт его у меня, без изменений, и он все так же не может голосовать, да еще и нуждается в опекунстве:
– Дрянь тут вы все!
– зашагал от меня дед размашисто и прочно.
Меж тем в центре столицы, как фаллические символы власти, уже стояли с поднятыми дулами танки. А безвестный генерал Лебедь, возглавлявший колонну, плутал в это время в коридорах власти, отчаянно пытаясь выяснить - где враг?!
Отец мой, как и весь народ, узнавал о происходящем через электронные СМИ. Он магнетически прилип к телевизору, то присаживаясь, то вскакивая с резким взмахом мухобойки и кратким комментарием: “Резинщики!”
Не стать участником событий мне показалось непростительным. Отправился в Москву. На автобусной остановке бросилось в глаза свежее объявление со знакомым размашистым почерком: “Старик 79 лет. Хожу с палочкой, но еще крепкий, пенсия большая (инв. ВОВ). Жилья нет. Ищу спутн. жизни с жил. пл. Обращ. по адресу…”
И далее - улица, дом, но нет корпуса и квартиры. Дом же у нас десятиэтажный, с шестью подъездами, а рядом, как раз под указанным номером, без корпуса, пятиэтажка… И таким вопиющим одиночеством дыхнуло это объявление - странным, необъяснимым сопротивлением чему-то!.. Сидит там старик наедине с историческими катаклизмами: ни прописки ему, ни старухи путной… Ткнется какая в его объявление - и сразу понятно: хоть и большая пенсия, а уж в маразме!.. Вернулся, по возможности не нажимая на момент склеротичности, сказал, мол, у нас ведь не просто дом номер, а еще и корпус, квартира…