Газетчик
Шрифт:
Через секунду Малышев шел к кабине. В руке у него была монтировка, на которой раскачивалась канистра. Монтировка была продета через ручку канистры, как будто Малышев боялся испачкаться. Внутри канистры бултыхало.
Малышев поставил канистру на асфальт, аккуратно вынул монтировку и положил ее рядом с канистрой. Лупоглазый смотрел на него со скучающим выражением лица.
– И что?
– А то, – торжествующе сказал Малышев, – запрещено провозить в багажнике горючие и взрывчатые вещества.
– Слушай, сержант, хватит чудить, –
– Провозить в багажнике горючие и взрывчатые вещества запрещено, – упрямо повторил Малышев.
– Мне в Волоковце сказали, что в Шиченге заправка не работает, а до Верховажья полного бака не хватает.
Малышев на секунду задумался.
– Я это изымаю, – кивнул на канистру Малышев.
– Хорошо, – согласился Лупоглазый, – теперь я могу ехать?
– Штраф заплатите и поезжайте.
– Что?
– Что слышал. Штраф. Пятьдесят тысяч.
Лупоглазый поднял стекло и повернул ключ зажигания.
Не нужно ему было этого делать.
Глава 2
Обычно Вера Зуева обедала на работе, в столовой на первом этаже районной администрации, где она работала методистом спортивного комитета. Также она вела по вечерам баскетбольную секцию и это, в сочетании с ее основной работой, давало ей право круглый год ходить в ярко-красном спортивном костюме. Кажется, никто и никогда не оспаривал это ее право, и красное пятно привычно маячило на всех праздниках, митингах и даже слушаниях по бюджету и совещаниях в администрации.
Сегодня в обеденный перерыв Вера зашла домой, благо от администрации до ее квартиры в трехэтажном благоустроенном доме, где с середины восьмидесятых жила почти вся элита поселка, было пять минут спокойным шагом. Вере нужно было забрать кое-какие документы, а кроме того, она хотела проверить кое-что, связанное с ее сыном. Было у нее некоторое подозрение, которое она раньше времени не хотела озвучивать.
Так или иначе, в 13—45, когда сын Веры, десятиклассник Алексей вернулся из школы, Вера была еще дома. Она стояла на кухне с документами в руках, листала их и думала о том, что, в принципе, можно было забрать их и завтра, когда в дверях скрежетнул ключ, потом дернулась дверная ручка и дверь распахнулась.
– Ни фига себе, тут не заперто, – послышался голос Алексея.
– Видимо, кто-то есть дома, – ответил Алексею женский голос. Вера вздохнула с облегчением.
– Или папа с утра забыл дверь запереть, – сказал Алексей и заглянул в кухню, – о, мама, привет.
Алексей был худощавый юноша, черноволосый, с длинной челкой, спадающей на глаза. Глаза у него были мамины, серые, а губы отцовские – тонкие и капризные.
– Ботинки сними, наследишь в коридоре, – сказала Вера, не оборачиваясь.
– А ты что дома? – спросил Алексей, снял ботинки и одним пинком отправил их назад через коридор, к входной двери.
– Что за вопросы? Это мой дом, – сказала Вера и положила документы в черную спортивную сумку, – не забудь пообедать. И Нину покорми, будь гостеприимным хозяином.
За спиной Алексея появилась высокая девушка в темно-зеленом платье. В руках она держала сине-золотой учебник Эккерзли по английскому языку.
– Здравствуйте, Вера Александровна.
– Привет, Нина, – сказала Вера, – как хорошо, что я тебя дождалась. Деньги за август отдам.
Нина пожала плечами.
– Можно было через Алешу. То есть, спасибо, конечно.
Вера достала из сумки кошелек, отсчитала несколько купюр и положила на кухонный стол.
– В августе у вас восемь занятий было, правильно?
Нина стояла возле двери, не отвечая и не подходя к столу. А Алексей, как ни в чем ни бывало, прошел по кухне и по хозяйски заглянул в кастрюлю, стоящую на плите.
– Наверное, – сказала наконец Нина, – я не помню.
– Пообедайте. Там суп и котлеты на сковородке. Что в школе интересного?
– А что там может быть интересного в этой дурацкой школе? – пожал плечами Алексей. – мам, ты нас задерживаешь.
И Алексей и Нина явно ждали, что Вера уйдет. Но она почему-то не уходила. Сама не могла себе объяснить, почему. Вроде все прояснилось. Все ее подозрения в том, что Алексей на самом деле не занимается английским языком с Ниной Шаровой из одиннадцатого «б», а деньги, которые выделяются из семейного бюджета на неправильные глаголы и сложные времена, просто делятся пополам между Алексеем и Ниной – все эти подозрения не подтвердились. Вот Алексей, вот Нина. В руках у Нины учебник Эккерзли. Вроде бы все идет по плану. Но что-то в этой картине тревожило Веру, и она не могла объяснить, что именно.
– Как там Анатолий Аркадьевич Мокин поживает? – Вера упорно пыталась продолжать разговор, который никак не хотел завязываться, – Нина, он у вас тоже преподает?
– Да, Вера Александровна, историю.
– Интересно?
– Ну так. Вчера Ницше нам читал.
– Кого?
– Ницше. Философа.
– Зачем?
Нина пожала плечами.
– Не знаю.
– Интересно?
– Ну да. Про то, что человек – это только переходная ступень между животным и сверхчеловеком.
– И что ты об этом думаешь?
– Ма-ам, – заныл Алексей, – нам заниматься надо, а мне потом вообще-то еще уроки делать. Время тикает.
– Подожди, – отмахнулась Вера, – мне просто интересно, зачем школьникам читать Ницше? Это что, есть в школьной программе?
– Я не знаю. – сказала Нина, – но мне кажется, в этом есть смысл.
– Какой? Насколько я помню, Мокин – историк. Он должен учить вас истории.
– Он говорит, что история никого ничему не учит. И учить ее нет никакого смысла. А вот стремиться стать сверхчеловеком – в этом смысл есть.