Газетчик
Шрифт:
Андрей, не глядя, оперся рукой на что-то, черневшее рядом, и поднялся. Головная боль ослабла, но никуда не ушла – она спряталась под черепной коробкой. По лицу Андрея градом катился пот. Андрей смотрел на остов сгоревшей машины. У машины был разворочен капот и боковая дверца, но все стекла сохранились, хотя и были закопчены. Это было странно.
Андрей понял, что эта та самая «Волга», в которой было найдено тело сержанта ГАИ Малышева. Эта машина была угнана у помощника депутата Госдумы, стояла на стоянке обладминистрации в центре Волокоцва. У нее были пуленепробиваемые стекла.
В этой истории была какая загадка. Никто не знал, как украденная машина оказалась на трассе в ста километрах от Волоковца и никто не знал, как в этой машине оказался Малышев. Ясности не добавляло то, что, после того, как останки Малышева извлекли из сгоревшей машины, в его груди обнаружилась монтировка. Также осталось неясным, куда делась машина самого Малышева – милицейская желто-голубая «копейка», довольно приметная машина.
Андрей провел рукой по лицу, стирая пот. Он забыл про копоть, которой он испачкал руку, когда опирался на капот, и вся эта копоть оказалась у него на лице, превратив его в черную маску.
Глава 7
– Мать-то у нее умерла, а отец неизвестно где. Ее хотели в детский дом отдавать, да я предложила – пусть у меня поживет, что ей в детском доме делать, она уже не ребенок. Двенадцать лет ей было. Вот с тех пор так и живем. Ничего, она девочка послушная, трудолюбивая. Учится хорошо, по дому все делает.
– Давайте ближе к делу. Опишите вчерашний день.
– Утром позавтракала, как обычно, ушла в школу. Обед – ее нет, вечер – ее нет. Я звонить Зуевым – она с их мальчиком английским занимается – они говорят, не приходила. Я Мокину домой, он говорит – в школе ее не было.
Пшеницын слушал сухой и будто надтреснутый голос Шаровой и в сотый раз осматривал комнату Нины. Стол, кровать, шкаф с одеждой. Одежды немного – два платья и спортивная форма. Над столом – книжная полка, на которой несколько книг – «Мастер и Маргарита», учебники, пара дамских романов. Ни записки, ни…
– Она вела дневник?
– Дневник в смысле где оценки?
– Дневник в смысле где люди записывают свои мысли и события дня.
– Нет, кажется, не вела.
– Вы с нею вообще часто разговаривали?
– Часто. Мы всегда разговаривали.
– О чем?
– Обо всем. О погоде. О школе. О политике. Она телевизор почти не смотрела, некогда, так я ей рассказывала.
– А она вам что-нибудь рассказывала?
Тетушка задумалась.
– Говорила, что в школе много нагружают.
– А не говорила, что ей кто-нибудь угрожал?
– Нет, окстись, милой, кто ей может угрожать! Выдумаешь тоже.
– А дружила она с кем?
– Ой не знаю я подружек ее.
– Вспомините. Может, кто-то приходил к ней в гости. Или она упоминала о ком-то?
– А. Дак с Аней Трубниковой дружила.
– Дружила? А вы откуда знаете?
– Знаю!
– Они гуляли вместе или Аня к ней в гости приходила?
– И гуляли. И Аня в гости к ней приходила. И Нина к ней тоже в гости ходила.
– Часто?
– Часто! Чуть ли не каждый день! А почему вы говорили дружила? Вы что, думаете…
– Ничего я не думаю – буркнул Пшеницын, – а парень у нее был?
– Какой парень, она ведь еще школьница!
– Не знаете вы нынешних школьниц, – сказал сквозь зубы Пшеницын, думая о своем.
– Нет, парня у нее не было. Я в этом уверена.
«Как же, уверена она. Сидит, небось, уткнувшись с утра до вечера в телевизор и света белого не видит, не то, чтобы увидеть, что рядом с ней с человеком творится».
– А на трассу она не ходила?
– Зачем ей на трассу ходить?
– Не знаю, может, продавать что-нибудь?
Старуха посмотрела на него сердито.
– Павлик, ты на что намекаешь?
– Ни на что я не намекаю. Просто выясняю, что да как.
– А ты не выясняй, а иди девочку мою ищи.
– Пойду, куда ж я денусь.
Только зря время потерял. Хотя нет, не зря. Нужно поговорить с Трубниковой, может, она что-нибудь знает. Пшеницын посмотрел на свои «Командирские» часы, вышел из синего домика на берегу реки и направился к школе.
Через несколько минут после того, как он ушел от Шаровой, в ее дверь позвонили. Шарова открыла дверь. На пороге стоял Лупоглазый.
Глава 8
Павлик Пшеницын вошел в школу. Это было длинное трехэтажное здание напротив районной администрации. Сколько же лет он здесь не был? Со дня выпускного – ни разу. Он сразу учуял знакомый запах – смесь запахов краски, чистящих средств, пота, бумаги и чего-то еще. Как и не было этих пяти лет. Павлик снова почувствовал себя школьником, который опоздал на урок.
Внизу, в холле, висело расписание, а напротив стояла скамейка и на ней сидел дежурный. Его задачей было подавать звонки, нажимая на кнопку на стене. Дежурным был бледный подросток, читавший книгу Германа Гессе «Под колесами».
Пшеницын подошел к расписанию, несколько секунд тупо смотрел на него, потом поднялся по лестнице на второй этаж. В школе было две лестницы. Одна была рядом со входом, вторая – в другом конце здания. В школе было нелепое правило, по которому по лестнице рядом с дверью можно было только спускаться, а по дальней лестнице – только подниматься. За соблюдением этого правила на переменах следили дежурные в повязках, стоявшие на каждой лестничной площадке.
Пшеницына и его одноклассников дико бесило это правило. Они то и дело шли на прорыв, стараясь спуститься по лестнице для подъема или подняться по лестнице для спуска. Особенно им это нравилось, когда дежурными были девочки из старших классов. В процессе прорыва всегда можно было дать волю рукам, причем девчонкам это, кажется, тоже нравилось.
Поднявшись на второй этаж, Павлик постучался в дверь и вошел в учительскую. Когда-то этот кабинет вызывал у него священный трепет. А теперь он видел, что это просто небольшая комната с двумя столами, шкафом для методических пособий и телевизором в углу. За столом сидела молодая женщина.