Где деньги, мародер?

Фишер Саша

— Во ты загнул, — Йован хохотнул. — Откуда же я все это могу знать, нам в Уржатку особо и хода-то нет!

— Слухи, сплетни, — я пощелкал пальцами. — Ты же вроде говорил, что знаешь, который дом раньше принадлежал этому Укушуйнику или как там его?

— Ушкуйник, — поправил меня Йован. — Мишка-Ушкуйник. Там есть мостки такие старые на Ушайке. Раньше бабы туда стирать белье ходили, а теперь для них новые построили, а на эти дети купаться бегают.

— Романтичная история, — сказал я. — А дом-то тут при чем?

— Так дом рядом с мостками же!

Заброшенный, — Йован всплеснул руками. Не рассчитал и случайно задел за ухо Саранчу. — Ну вот что ты опять под руки лезешь, Захар?

«Захар, надо же! — подумал я. — Имя еще смешнее, чем прозвище!»

— А в чем затык туда залезть? — спросил я.

— Так там теперь батькины нищие собираются, — сказал Йован. — Спят, те, кто не на смене. В карты играют. Бухают. Все время полный дом народу, и днем, и ночью.

— А Батька сам где обитает? — спросил я.

В общем, пока мы дошли до мызы, я узнал, что Батька, то бишь, Мирзоев Камиль Валентинович, в Уржатке родился и вырос, и у него случился бзик на том, что район этот может и должен быть уважаемым. Он призвал к порядку всякий городской сброд и фактически поставил его себе на службу. Практически всех — начиная от тех самых убогих нищих, клянчащих милостыню, до серьезных ребят, промышляющих взломом серьезных помещений. Иерархию, какой вор выше в воровской табели о рангах, я запоминать не стал.

По факту, Батька был с одной стороны — главой организованной преступности всего Томска, с другой — выполнял функции полиции. Следил, чтобы его лихие ребята не беспредельничали, не трогали бедных и слабых и не наведывались раз за разом в один и тот же дом. И если случайно в городе появлялся кто-то, не входящий в батькину систему, он моментально об этом узнавал. Ну а дальше все просто — либо этот залетный каялся, приносил присягу и становился одним из бумажных солдатиков Батьки, либо его труп очень скоро находили в одной из сточных канав. Есть версия, что кто-то еще ухитрялся бежать из города, но длинные руки Батьки и его обширные связи помогали найти нарушителя традиций и потрясателя основ и прикончить его там, куда он сбежал. Скорее всего, последнее — просто байка, которую люди Батьки старательно культивируют, конечно… Но проверять пока что эту систему на прочность я не собирался.

Я задумался про Натаху, которая сломала руку рыжему губошлепу. И не находится ли она в опасности по такому случаю. Потом решил, что нет. Не то, чтобы я был спецом в подобного рода общественных отношениях, но в них всегда присутствовала некоторая доля романтичного благородства. Замахнулся на кусок больше рта и получил по щам? Значит, так тебе и надо. Не на что жаловаться.

Хотя с уверенностью делать на это ставки я бы не стал. Именно так это преподносится на публику. На практике же ущемленная гордость будет требовать мести и реванша. Так что, скорее всего, Губошлепу придется еще раз получить по щам.

Разумеется, я не стал рассказывать своим подельникам, что мне уже случилось побывать в Уржатке. И даже дважды. И во второй раз даже с боевым столкновением.

Меньше

знают — крепче спят.

Когда мы добрались до мызы, я уже имел, в целом, представления о границах района, об основных принципах его патрулирования, о парочке проходных дворов и темных щелей, куда можно, в случае чего, забиться и переждать погоню.

Синклер, как я и предсказывал, сделал вид, что никакой ссоры в столовой не было. Даже отпустил пару дельных замечаний.

Я потратил некоторое время на рисование плана района. Отметил крестом тот самый дом, куда нам нужно. Стрелочкой указал на дом Батьки. Разметил, где, по мнению моих подельников, обитают самые отчаянные головорезы, и от каких мест лучше держаться подальше.

Передал лист по рукам, ожидая комментариев. Все по очереди покачали головами. Ну что ж, можно считать, что вся доступная информация собрана. Негусто, но в целом — ничего такого особенного в этой миссии нет. Всего-то, проникнуть в чересчур обитаемый дом посреди враждебного криминального квартала и забрать один предмет. Раз плюнуть.

Я подавил саркастическую ухмылку и потянулся за тетрадками.

— Никто же не против, если я зачитаю, что именно думала о письме своей беспутной матери Катенька Крюгер? — спросил я.

— Если ты сейчас скажешь, что клада там давно нет, я тебя придушу, — сказал Йован, устраиваясь на полу поудобнее.

— По косвенным свидетельствам, вроде сама Катерина их не брала, — сказал я, листая тетради. На наше счастье, Катенька Крюгер была очень педантично девочкой. Наверху каждой страницы стояла дата, почерк разборчивый, хотя и не очень аккуратный.

Вообще-то, мне было жутко интересно прочитать этот дневник весь, от корки до корки. Но сейчас, когда не меня в ожидании уставилось несколько пар глаз, хозяева которых уже мысленно подсчитывали, куда они потратят свою часть добычи, отвлекаться на несущественные детали не стоило.

Я листал страницы, выхватывая иногда слова без всякого контекста. «Тварь перекрестка не может…», «…если под порог закопать красный камень с позолоченой стороной…», «…обыкновенно ворованы…», «универсальная формула проклятия жуков…» Охренеть, конечно, что там в голове у этой странной барышни. Даже хорошо, что пообщаться мне с ней сегодня не дали. Ага. Вот это место!

— «…что до пресловутых этих Золотых Соболей… — начал я читать вслух, — то это даже хорошо, что у меня в тот раз не получилось проникнуть в дом моего так называемого папеньки. Тогда я не знала того, что знаю сейчас, и по восторженности юной мечтала завладеть золотом и стать баснословно богатой. Но даже если бы там были обычные украшения, то вряд ли я дожила бы до скупщика. Стукнули по голове бы и за милую душу в сточную канаву выкинули. С Соболями же мне было бы и сейчас не совладать».

Я закрыл тетрадь и еще раз оглядел всех пятерых. Они как будто ждали продолжения, но к Золотым Соболям Катерина более не возвращалась. По крайней мере, если просто быстро пролистывать, а не вчитываться в каждую строчку.