Где деньги, мародер?
Шрифт:
— Наверное, не сможем, — лицо Натахи стало задумчивым. — Только я в толк не возьму, для чего им это может понадобиться.
Наверное, на кого-то другого и разозлился бы, но Натаха была настолько гремучим коктейлем из боевой машины, прилежной хозяйки и наивной девицы, что я просто не смог. Обнять и плакать. Правда, если она еще позволит себя обнять и не сломает что-нибудь легким движением руки.
— Пойдем уже в город в любом случае, — сказал я. — Еще массу всяких дел надо сделать.
После обеда на Толкучем рынке народу меньше всего — часть
Сегодня он совершенно не был похож на Бабку-Ёжку. Лицо немного сохранило следы неумеренных возлияний, но волосы были в полном порядке — кудрявая шевелюра Ларошева была вымыта, расчесана и даже уложена в весьма элегантную прическу. Одет он был в яркий щегольской костюм болотного цвета с золотой нитью. На шее — шелковый платок.
— Лебовский! — он бросился ко мне. — Где тебя носит?! Я жду тебя уже третий час! Вот, я тут принес кое-что… — Он раскрыл объемную сумку. На свет показался бесформенный серый плащ и мятая широкополая шляпа. — Нам нужно провести тебя незаметно до кабинета Гезехуса!
— Стоп-стоп, Владимир Гаевич! — я оглянулся на Натаху, на которую бывший декан исторического факультета вообще не обратил никакого внимания. — В смысле, ждете третий час?
— Лебовский, ты же сам передал мне сообщение через эту развратную монахиню! — Ларошев всплеснул руками. — Кстати, я надеюсь, что у тебя все действительно получилось. Я же правильно понял, что ты избавился от… — он помахал в воздухе руками, изобразив очертания человеческой фигуры.
— Забава Ильинична сказала, что да, — ответил я.
— Тогда надевайте это все, и пойдем сразу к Гезехусу! — Ларошев бросил мне в руки серый плащ. — Надо немедленно остановить открытую на тебя охоту, кроме того, я надеюсь, ты изложишь ему нашу идею о возрождении исторического факультета?
— Ладно, Богдан, — сказала Натаха и махнула рукой. — У тебя важные дела, так что пойду-ка я за продуктами и готовить ужин.
Она повернулась и зашагала в сторону еще открытых лавок. Ларошев нетерпеливо приплясывал, ожидая, когда я натяну бесформенный плащ и дурацкую шляпу. Маскировка, конечно, так себе, но все-таки лучше, чем ничего. Как-то не хотелось получить внезапную пулю в голову.
«Интересно, — подумал я. — У ректора есть способ определить, действительно ли у меня нет больше доппельгангера, или ему придется поверить мне на слово?»
Глава 24. Снова в школу
Гезехус смотрел на меня и едва заметно хмурился. Его длинные усы покачивались, а пальцы то и дело двигались так, будто скручивают «козью ножку».
— Открыта охота, вы сказали? — спросил он. — Вы точно в этом уверены, Лебовский?
— Яков Антонович, я хочу кое-что прояснить… — тихо проговорил Кащеев. Вообще не понял, когда он появился. В шкафу сидел и
— Да уж, проясните, будьте так любезны, Ярослав Львович! — Гезехус склонил голову на бок, и его длинные «китайские» усы снова качнулись.
— Тут имеет место быть явное недоразумение, — начал Кащеев и бросил на меня непонятный взгляд. — Так называемая «охота», о которой сказал студент Лебовский, не имеет отношения к зафиксированному явлению доппельгангера. Это исполнение условий договора университета и Мирзоева Камиля Валентиновича.
— Ах да, начинаю припоминать… — Гезехус покивал. — А ежели кто из студентов означенной группы пересечет границы Уржатки, неважно, добровольно или по недомыслию…«
— Подождите, но ведь вы же сами меня туда… — начал я, но Кащеев незаметно ткнул меня в бок, и я заткнулся, но продолжал сверлить его взглядом. Какого хрена опять тут происходит?!
— Формально все условия договора выполнены, — продолжал тем временем Кащеев. — Обязательное лишение жизни нарушившего границы района студента в наши обязанности не входит. Так что теперь Лебовский в безопасности. По крайней мере с этой стороны.
— А что там с доппельгангером? — спросил Гезехус, снова сворачивая пальцами воображаемую козью ножку.
— Так Лебевский вроде бы начал с того, что он избавился от этого досадного… — заговорил Кащеев.
— Значит вам нет больше необходимости занимать мое время? — перебил его Гезехус.
— Насколько я знаю, нет, — Кащеев снова бросил взгляд на меня. Опять какой-то непонятный. Не то испытывающий, не то любопытный.
— Подождите! — воскликнул молчавший до этого момента Ларошев. — Как это нет?! А как же возрождение исторического факультета?!
— Кажется, мы с вами уже говорили об этом, Владимир Гаевич, — равнодушно сказал ректор, выдвигая верхний ящик стола.
— Но, видите ли, Яков Антонович… — Ларошев поднялся со стула и встал рядом со мной. — Лебовский подал идею, которая может решить так называемую неразрешимую проблему. Лебовский, ну?
— Ах да, простите, Владимир Гаевич, — я виновато улыбнулся. — Как я понял, исторический факультет был расформирован из-за непрактичности знаний, верно? Нет прибыли — нет смысла?
— Вы повторяете очевидные вещи, Лебовский, — сказал Гезехус, сворачивая теперь настоящую, а не воображаемую «козью ножку».
— Я бы хотел доказать, что это в корне неверная позиция, — сказал я. — И где-то даже недальновидная.
— Ближе к делу, Лебовский! — Гезехус недобро сверкнул глазами.
— Клады, Яков Антонович, — сказал я. — Монеты, украшения, антиквариат. Во время баниции, до и сразу после самые разные люди прятали в разных местах свои сокровища. Многие из которых не имеют музейной ценности, зато их можно неплохо продать. Кроме того, — я заметил интерес в глазах ректора и заговорил увереннее. — Кроме того, я уверен, что практически у каждого клана промышленников есть утраченные семейные реликвии. Которые могут не иметь объективной финансовой ценности, зато для некоторых семей…