Где-то есть ты…
Шрифт:
– А если она забудет обо мне?
– Она любит тебя.
– Тогда она может подумать, что я подлец, который сначала крутил с ней роман, а теперь не обращает на неё внимания.
– Послушай, Владик, – не выдержала я, – я знаю свою подругу много лет. Я знала всех мужчин, с которыми она встречалась. Последний час я провела с ней, обсуждая тебя. Поверь мне, стоит подождать где-то месяц, а потом уже действовать. Хорошо?
– Хорошо, – сказал он, заметно повеселев, – я доверюсь тебе, куда деваться!
4 июня 2010 года
Темнота. Пытаясь подняться, я навалилась на стену
Чудовищная слабость не позволила мне встать даже со второй попытки, поэтому, подышав пылью, извиваясь, как червяк, я всё-таки умудрилась удержаться на четвереньках. Осторожно вытянув руки, нащупала кувшин с ржавой водой и приникла к нему губами. В голове немного прояснилось. В комнате по-прежнему царила адская жара.
Что же он собирается со мной делать? Ему так нравится подчинять людей, обладать ими. Я представила, как он подходит ко мне, снимает футболку, джинсы, дышит перегаром мне в лицо, а потом целует, раздвигая своим языком мои губы и наваливается всем телом, сдирая с меня трусы. А мне приходится молчать, чтобы сохранить свою жизнь. Я затрясла головой от отвращения.
Вспомнив подробности недавнего события с погребением, я утвердилась в решении бежать любой ценой. От этого у меня даже прибавилось сил.
Превозмогая боль, я встала, отчего перед глазами расплылись синие круги. Лучше, пожалуй, держаться за стену. Исследуя её шероховатости, я пошла в том направлении, где должна была находиться дверь.
Когда я выберусь отсюда, обязательно ещё раз побываю в Питере. Да что там Питер, ведь на свободе нет преград… Махну в Лос-Анджелес! А ещё открою свой ресторан. Или книжный магазинчик. Всегда мечтала. А ещё поем клубничное мороженое и попрошу прощения у всех, кого обидела!
Да!
Боль подстёгивала меня, заставляла напряжённо думать, искать выход. Уже не хотелось мыться, стало всё равно. Я прощупывала каждый сантиметр стены. На всякий случай. Внутренний голос подсказывал, что нужно торопиться. Я ухватилась за ручку двери, дёрнула, ещё пару раз, никакой надежды. Заперто. Через крохотную щель тянуло свежим воздухом, но увидеть ничего не удавалось. Опять стало больно и страшно. А что если он никогда больше не вернётся? Тогда мне придётся погибнуть. Как страшно быть похороненной заживо… Возможно, люди найдут здесь когда-нибудь то, что от меня осталось. Мои кости. И никаких документов. Господи… Нужно хотя бы нацарапать своё имя на стене.
Я опустилась на корточки возле двери и начала прислушиваться к звукам в тишине. Ничего. Абсолютно ничего. Только я и непроглядная темнота. От злости захотелось разнести на части всю комнату, вырвать из стены батарею и вогнать её этому уроду прямо в глотку, да по самый желудок. Пусть жрёт, тварь.
Борясь с отвращением, я начала ощупывать пол, грязный и местами склизкий, в надежде найти хоть какой-то путь к свободе. Мне попадались только крошки, шерсть, мусор, травинки, волосинки и прочая гадость. Я продолжала водить руками по полу. Отряхивала их и снова водила. Ползала в поисках призрачной
Маленький, согнутый в виде буквы «Г» и металлический предмет. Тяжело дыша, я очищала пальцами от пыли и мелкого мусора свою находку. Это был гвоздик или, скорее, саморез. Не знаю, как, но он мне обязательно поможет! Я жива, а значит, шанс ещё есть. Но вдруг мне почудилось, что я слышу его шаги. Накатил страшнейший приступ паники. Кровь в голове закипела, а сердце забилось, готовое взорваться.
Дрожащими руками я пыталась затолкать находку в задний карман джинсов, которые уже болтались на моих бёдрах. Давай! Давай! Ну давай же! В горле пересохло и саднило, словно пришлось проглотить сотню иголок. Только я засунула саморез в карман и отступила в ту часть комнаты, где, по моим расчётам, находилась подстилка, ключ в замке повернулся, и он вошёл.
От яркого света пришлось зажмуриться и отойти к стене.
– Садись, – в его руках была железная миска с чем-то жидким.
– Привет, – попыталась улыбнуться я и тут же поняла, что делаю ошибку. Его лицо оставалось непроницаемым.
– Держи, – Гена протянул мне миску.
Я села на матрац и вытянула руки. Он поставил на них миску, которая оказалась холодной.
– Открывай рот, – Гена зачерпнул алюминиевой ложкой серую жидкую массу и протянул мне.
Я облизнула разбитые губы и открыла рот. На вкус эта мерзость походила на холодную тугую овсянку без соли и сахара. Пришлось проглотить. Он, не отрываясь, следил за мной.
– Спасибо, – прошептала я, закончив есть.
– Пошли, – он впился пальцами в моё предплечье, оставив там багровые следы, – помоешься.
– Хорошо, – согласилась я, заранее зная, что выбора нет. Однако всё моё существо ликовало в надежде на побег.
Я заметила, что на нём надеты всё те же треники с вытянутыми коленками и свитер, замазанный жиром и пропахший едким потом. Мы вышли из комнаты, ставшей местом моего заточения, и попали в коридор со стенами, выкрашенными в мрачный тёмно-синий цвет. Вяло перебирая ногами и запинаясь, я еле поспевала за ним. Он шёл впереди, дёргая меня за цепочку от наручников.
На одной из стен я заметила круглое зеркало, вытянула шею и увидела мельком своё отражение: маленькое испачканное личико с огромными испуганными глазами и разбитыми губами. В первую секунду я даже себя не узнала, настолько мой образ напоминал несчастного, приговорённого к расстрелу. Волосы – как провода, прилипшие к голове, а футболка почернела и также прилипла к телу.
Это вызвало во мне такой приступ ярости, что захотелось проломить Гене его жалкий череп. Кто он такой, чтобы так истязать других людей? Возомнил себя Господом Богом?!
Я остановилась, наткнувшись лбом на его спину, и чуть не упала. Похоже, что мы пришли на кухню. В нос ударил запах тушёной капусты. Я огляделась. Свет падал от маленькой лампочки с потолка. Крошечное окошко было завешано плотным полотном чёрного цвета. Посредине стоял покосившийся стол, рядом – два стула. Старый кухонный гарнитурчик зелёного цвета разбавлял серость этого помещения, а на убогой советской плите стопкой грудились кастрюли всех мастей.
– Здесь есть газ? – спросила я первое, что пришло мне в голову.