Где-то на земле есть рай
Шрифт:
— Обязательно, — сказал мой напарник. — На всякий случай, если вы не передумали насчет празднования, я бы посоветовал вам удвоить охрану.
— Это уже сделано, сержант! За кого вы нас принимаете?
— Капитан, — тихо поправил его Ласточкин и подтолкнул меня к двери.
Глава 5
1 апреля. 5 часов 15 минут вечера
Все еще полная впечатлений от чужого великолепия, я вышла на улицу и вместе с Ласточкиным направилась к автомобилю,
— Стало быть, у нас два дела, — говорил Павел. — Первое — письма, которые приходят от имени покойника, и второе — тот, кто хочет воткнуть нож в несравненную мадам Лазареву. Лиза!
— А?
— Ты совсем меня не слушаешь!
Мы стояли уже возле нашей машины: Ласточкин — со стороны водителя, я — напротив. И вдруг…
Ах, это коротенькое, неумолимое, как нож гильотины, слово! Сколько авторов в своих романах прибегают к его посредничеству, чтобы обозначить поворотный момент сюжета, неожиданное событие, сюрприз, чаще всего неприятный, или просто нечто из ряда вон выходящее!
О, мой друг «вдруг»! И на этот раз тебе придется выручать меня, потому что я ничего не увидела, не заметила и не сообразила. Даже тень предчувствия не соблаговолила осенить меня. Я только удивилась, отчего Паше Ласточкину неожиданно вздумалось сломать мне руку. Потому что он ни с того ни с сего цепко ухватил меня чуть пониже локтя и что было сил рванул к себе, перетащив через капот авто.
Ощущение было такое, будто руку мне выдирали клещами. Я заверещала так, словно меня резали, а Ласточкин, не останавливаясь на достигнутом, отпихнул меня с такой яростью, что я отлетела шага на три и плюхнулась на асфальт, ободрав ладони и разорвав юбку.
АР-РАХХХ! И вслед за этим какой-то тупой чавкающий звук вроде «шмяк»!
Завизжали тормоза машины, которая чуть не наехала на меня. Я кое-как поднялась и обернулась к Ласточкину, твердо намереваясь потребовать объяснения его, мягко говоря, странного поступка, и тут в унисон взвыли сигнализации сразу трех или четырех автомобилей, включая наш. Я покачнулась. Господи! Да что такое случилось с нашей машиной? Или весь мир сегодня сошел с ума?
Ласточкин, очень бледный (он тоже упал), поднялся с асфальта, утирая рукавом губы. Я подошла поближе, не веря своим глазам, а сигнализации все продолжали выть. Водитель на дороге в обалдении высунул голову из салона и вертел ею во все стороны.
Возле нашего автомобиля в месиве битого стекла и каких-то погнутых окровавленных железок лежит грузное женское тело. Похоже, падая, она зацепила нашу машину, но в тот момент я думаю вовсе не об этом. Если бы я осталась стоять на месте и если бы Ласточкин не отшвырнул меня в сторону в последний момент…
Рука болит адски, но я усилием воли заставляю себя забыть о ней.
— Паша! Ты цел? Паша!
— Я ничего. Ты-то как?
У меня дрожат губы. Ласточкин оборачивается к телу, распластанному на тротуаре. Сорок пять лет? Пятьдесят? Глаза широко раскрыты, из угла рта зигзагом сбегает струйка крови. Я нагибаюсь, трогаю руку, ищу пульс.
— «Скорую» сюда, — хрипит Ласточкин и берется за сотовый.
— Похоже, она мертва, — бормочу я. Пульса нет.
— Девятый этаж, — хрипло выдыхает
— Ты видел, откуда она упала?
— Нет. Я видел, как она летела. На девятом этаже открытое окно, на других нет.
— Думаешь, это самоубийство?
Паша пожимает плечами:
— Не знаю, Лиза. Вообще-то, это не наш уже район. Пусть этим делом местные занимаются.
Он прав: наш район начинается на другой стороне улицы. И, честно говоря, сейчас я даже рада этому.
Полиция прибывает через двенадцать минут, «Скорая» — через сорок, но она уже никому не нужна. Капитан Колесников, молодой, с седыми нитями в русых волосах, немного заикающийся при разговоре, давний и хороший знакомый Ласточкина. Краем уха я слышала, что возле какого-то банка в свое время был взрыв и именно после него Колесников стал таким.
— Похоже, со свидетелями мне повезло, — говорит он с мягкой извиняющейся улыбкой. — Девятый этаж, говоришь?
Он подходит к телу, но, увидев лицо, отшатывается как ужаленный:
— О ч-черт!
— В чем дело? — спрашивает Ласточкин.
На лицо самого Колесникова жалко смотреть.
— Это же Агриппина… Целительница, ворожея, ясновидящая и всякое такое…
Всё, вечерние новости получили свой горячий сюжет. Желтые журналисты, точите перья: знаменитая Агриппина покончила жизнь самоубийством! Броские заголовки, версии — одна заковыристей другой. Не сглазил ли ее маг-соперник? Не соблазнил ли известный летун Карлсон, живущий на крыше?
Что-то сегодня я слишком злая, в самом деле. Да и с чего вообще ей было кончать с собой?
Похоже, та же мысль приходит и в голову Колесникову:
— Нет… Т-тут что-то не так.
И начинается рутина. Обычная полицейская работа. Опросить всех, кого только можно! Привычки? Враги? Круг знакомств?
Формально мы всего лишь свидетели, да еще и не на своей территории, но прежде всего мы полицейские. Тело — окрошка из костей и мяса — увезено в морг, дом оцеплен. Над кровавой лужей и нашей изуродованной машиной сверкают, слепя глаза, вспышки фотоаппаратов. На противоположном тротуаре, привлеченные неожиданным зрелищем, скапливаются толпы зевак и тоже снимают, снимают, все снимают на свои сотовые. Новость о гибели знаменитой ясновидящей перепархивает из уст в уста. Ах, кто бы отрезал ей к чертовой матери крылья!
Дом — шикарный, хоть и не идет ни в какое сравнение с тем, где живет Лазарев. Но охрана налицо, в подъезде — видеокамеры. Двое охранников категоричны: в последнее время к Агриппине никто не приходил.
С кем она живет? Одна. Есть еще женщина, которая помогает ей по хозяйству, но она появляется всего три раза в неделю. Сегодня она не приходила, совершенно точно.
Дверь квартиры, где жила несчастная, надежно заперта. Колесников вызывает людей, ищет очевидцев, но жильцы дома чуть ли не смеются ему в лицо. Эти люди презирают полицию и не желают иметь с ней никакого дела. Напротив Агриппины живет известный шоумен, этажом ниже — ведущий, а этажом выше гремит веселая молодежная вечеринка. Никто ничего не видел и видеть не хотел: подумаешь, кто-то выпал в окно, нам-то какое дело?