Где-то я это все… когда-то видел

Сиголаев Виктор Анатольевич

Народ постепенно рассасывался по квартирам.

Отчаянно вертя головой, я все пытался высмотреть несгораемого владельца непонятной кассеты. Но, то ли от того, что в воздухе продолжала висеть сизая гарь, или по причине стремительно наступающих вечерних сумерек, новоявленного Терминатора мне найти не удавалось. Возможно, любопытный субъект покинул представление еще в первом акте — до начала тушения пожара красавцами-пожарными. Так сказать, по-английски. Предпочёл остаться без всеобщего признания и пропустил шикарное шоу.

Другая странность.

Практически

всех участников печального карнавала в той или иной степени я знал. Самое меньшее — видел пару раз в нашем дворе. А этого йога, ходящего по углям, не видел ни разу. Это при том, что вся массовка в полном составе принеслась на велосипедное барбекю исключительно со стороны нашего совместного проживания. Снизу вверх. В этом я был уверен, так как оказался у истоков событий в числе первых, и, находясь чуть в стороне (я же маленький!), прекрасно отслеживал всю картину целиком.

С верхней стороны нашего «Шанхая», откуда приехала пожарная машина, пешком не появлялось ни одного человека!

Что получается? Незнакомец был своим? Дворовым?

Я задумался. По два подъезда в трех двухэтажках, по две квартиры на этаже, двадцать четыре. В каждой квартире четко по три комнаты, но большинство живут по принципу «коммуналок» — несколько семей с общей кухней. С нами, кстати, тоже живет какая-то старушка с очень сложным именем. Я в детстве никогда не мог его запомнить.

Ираида Артемьевна — тут же подсказала мне услужливая память, помноженная на взрослое сознание.

Ну да, ну да…

Я стал вспоминать, кто и где живет.

Одновременно, как на автомате, рассеянно наблюдал как отец матери живописует в деталях хронологию пожара. Потом рассеянно ужинал со всей семьей, не реагируя на подлые Васькины пинки под столом. Лениво глазел телик, продолжая в уме считать, вспоминать, расселять и переставлять людей. И уже в кровати, перед уходом ко сну, стал подводить итоги.

Значит так.

В сумеречной зоне моей памяти осталось четыре квартиры и семь комнат в двух домах — напротив нашего и справа. Я не мог вспомнить или просто не знал, кто там живет. Лежбище подражателя птицы Феникс могло быть только там.

Ну, вот почему мне так надо отыскать этого огнеборца?

Я не мог ответить на этот вопрос. Хотя.

Нет, не мог. Возможно потому, что уже… заснул.

Глава 6

Проснулся я другим человеком.

Шпиономания и подозрительность испарились напрочь. Детское восприятие не приемлет тревожности, и я полностью растворился в этой безмятежной ипостаси радости и предвкушения счастья. Взрослой моей составляющей велено было просто заткнуться.

Воскресное утро выдалось солнечным, по-летнему жарким и звонким, несмотря на конец сентября. Это означало одно — семья идет на пляж. Как и большинство обитателей нашего дворика.

О, эти пляжные воскресные дни!

Много позже, став значительно старше, я много раз с грустью наблюдал за копошившейся детворой во многих городах нашей страны. И понимал, насколько повезло мне в жизни. Ведь мое детство прошло на берегу моря, в волшебной стране солнца, южных фруктов и самого ароматного на земле воздуха, пропитанного запахами соли, кипариса и неведомых цветов!

Ну, здравствуй, море. Я вернулся…

Мы ходим на «Мартышку». Так наши обормоты окрестили Мартынову бухту. Здесь микроскопический дикий пляж почти в центре города с прозрачной водой и относительно чистым песком. Дикий, потому что это как бы, территория бетонного завода, который построили сразу после войны на одном из центральных холмов полностью разрушенного города для его восстановления. Город уже отстроили, а бетонный завод с «Мартышкой» так и остается нетронутым. Почти не работает — далеко и не выгодно возить бетон на окраины, где кипят новостройки. Не работает и не засоряет под собой пляж сточными водами. И не ликвидируется. Наверное, руки у советского начальства просто не доходят.

Вот такой оазис, слабо знакомый гостям города и с комфортом освоенный местным населением.

Вообще, по меркам семилетнего организма до «Мартышки» идти чудовищно долго — через «Хитрый рынок», Кладбище коммунаров, Загородную балку с цирком-шапито. Потом, долго нужно шагать по Катерной улице справа от Карантинной бухты, где база торпедных катеров, место службы отца Трюхи-поджигателя, и суровый пляж «Скалки».

«Суровый» — потому что под грозным родительским запретом. «Там дети убиваются», хотя «дети» через пару лет будут уже втихаря шастать на Фиолент, где обрывы до шестидесяти метров. Но на «Скалки» с их трехметровыми утесами — ни-ни!

Долго, все-таки добираться. Но какое это увлекательное путешествие!

С Катерной как на ладони виднеется древнее городище Херсонеса с руинами Владимирского собора. В руках у детворы, шагающих на «Мартышку» — разноцветные грозди винограда, который они обдирают во всех дворах, лежащих на пути.

Вы думаете, хозяева ругаются? Правильно, ругаются. Но, так, для проформы. Чтобы лозу не ломали. А попросишь — сами нагрузят так, что не унесешь. Виноград — это сейчас, в сентябре. А летом на этих улочках, которые мы называем «сладкие зоны» — и черешня, и персики с абрикосами, и ежевика. Знатоки могут показать даже инжирные места. И растет это все прямо на улице, даже не во дворах. Просто иди и лопай.

Поэтому к «Мартышке» подходим уже слегка отяжелевшие.

— Витёк! Привет!

Я оглядываюсь. Нас догоняет компания «джинсового» пионера.

— Здоров, бандиты!

— Это что такое? — мама есть мама, хотя трудно быть строгой с полотенцем на бедрах, в лифчике с ромашками, в огромной соломенной шляпе и в шлепанцах.

— Мам, я с ребятами, — не дожидаясь разрешения, отрываюсь от семьи и бегу за пацанами.

Моего недавнего врага, теперь — доброго приятеля зовут Славкой. Откликается на позывной «Хома», Славик Хомяков. Лидерствует в этой микрогруппе не он, а, как выяснилось — любитель «фени», паренек с миловидными чертами лица, Юрась. Прыщавого свидетеля зовут Борей, есть еще два брата Ваня-Саня, Родион и Ахмет.