Где-то я это все… когда-то видел
Шрифт:
Блин, придурок! Это же «свистуля» — трубчатый порох, который немцы в войну использовали в боевых зарядах. Его легко найти на тридцать пятой батарее около Казачьей бухты. Значит, Трюха лазил туда. Действительно, придурок.
— Запалим? — Трюха вытащил из кармана кусок фольги и деловито стал обматывать «свистулю».
Когда трубчатый порох горит в фольге, он издает характерный резкий свист, за что и получил такое название. Если правильно обмотать — получается что-то вроде свистящей ракеты. Трюха — большой любитель таких фейерверков. Батя у него — мичман.
— Не советую, Трюха. Без башки останешься.
— Ну и ссыкун.
Коротко и ясно. Без иллюзий. Крепыш моментально потерял ко мне интерес. Как ни в чем не бывало, потопал в сторону гаражей, с сопением продолжая обматывать «свистулю» фольгой.
Я критично покачал головой — доиграется, когда-нибудь…
Во двор с левой стороны из-под софоры неожиданно залетел белоснежный козленок. За ним степенно трусило все козлиное семейство. Тут же со второго этажа напротив раздались скандальные женские крики. Ветхая старушка, бормоча беззлобные ругательства, шаркала вдогонку своим питомцам со стороны частного сектора, вяло помахивая длинной хворостиной. У нас это обычное дело.
Это что!
Один раз, сбежав из бродячего шапито, во двор ненароком забрел… верблюд! Весь двор высыпал на улицу стричь с невиданной зверины очень нужную при простудах верблюжью шерсть. Из неё потом надо связать носки или шарфик, чтобы лечиться впоследствии в свое удовольствие.
Верблюд покинул наш двор похожим на большую лишайную собаку. Больше его в цирке не видели, по крайней мере, в том сезоне…
За углом со стороны гаражей пронзительно свистнуло, и сразу раздался звонкий хлопок. Послышалось характерное зловещее потрескивание.
«Ну вот, не придурок, ли?» — с досадой подумал я и направился в сторону шума.
Трюха уже летел мне навстречу, ошалело вращая глазами. Копоти на его рыльце значительно прибавилось.
— Ходу! Горит!
Он пулей наискосок пересек двор и замелькал пятками среди деревьев парка, ведущего на территорию вражеского двора.
— Стой, скотина! Где горит? Урод…
Я побежал к гаражам.
Собственно, в этом «Шанхае» гаражей было немного — пять или шесть. Все остальное пространство занимали кривые ряды живописных сараек, размером чуть больше туалетной кабинки. Здесь жильцы хранили старые вещи, хлам и уголь для растопки. Некоторые закрывали в этих будках велосипеды, мопеды и даже мотоциклы. Разумеется, там можно было найти и бензин.
Видимо, Трюхинская «шутиха» этот бензин и нашла, филигранно вписавшись в верхнюю щель щербатой двери одного из сараев.
Открытый огонь еще не вырвался на свободу, но его жадные языки с гудением выламывались из всех щелей убогой постройки, с удовольствием покусывая соседние шедевры бытовой архитектуры. Прямо на глазах тонкие сизые струйки дыма из-под общей шиферной крыши превращались в зловещие черные спирали, наполняя пространство вокруг удушливым туманом. Видимость резко ухудшалась.
Неожиданно, события стали ускоряться будто в сумасшедшем калейдоскопе.
Сначала со стороны двора истошно закричали женские голоса. И почти сразу же появились бегущие жильцы с ведрами и кастрюлями. Кто-то разматывал явно короткий и бесполезный садовый шланг. Кто-то тащил настоящий, хотя наверняка просроченный огнетушитель. А кто-то уже лупил арматуриной по горящей двери, пытаясь сбить замок.
Со звонким треском начал лопаться шифер на крыше. Где-то далеко гуднула пожарная сирена. Хаос и неразбериха оставляли неприятное ощущение тщетности любых человеческих телодвижений. Мне стало понятно, что сгорит весь ряд, в котором было около десяти сараек. Однако народ бился со стихией насмерть. Я бы сказал, с подъемом и воодушевлением. Дружно, весело и с азартом, напрочь забыв о скучном субботнем вечере.
Что характерно, никто не пытался спасти свой хлам. Только один мужичок с невзрачной перекошенной физиономией трясущимися руками все пытался отпереть амбарный замок своей клетушки, которая уже начинала заниматься огнем. Кто-то пытался его оттащить, но тот, с неожиданной яростью оттолкнул спасителя, распахнул дверь и исчез в дыму.
Народ охнул. К горящим сараям из-за жара было уже трудно подойти. В проеме, куда канул сумасшедший, блеснул язык пламени. Какая-то женщина запричитала. Кто-то побежал вызывать «скорую».
И тут несгораемый субъект вернулся к людям. На четвереньках. С дымящейся одеждой на теле и тлеющим перекошенным чемоданом в руках, из которого что-то сыпалось и дымилось. Его окатили водой, и он зашипел, как раскаленная сковородка. Мужики на радостях чуть не надавали ему по шее, а он, обнимая спасенный чемодан, судорожно икал и затравленно озирался.
Взревывая сиреной, во двор въехала пожарная машина. Народ расступился, и остатки гаражей в три счета были превращены в черные мокрые дымящиеся руины с трупами какой-то мототехники среди тлеющего угля.
Для пацана нет чуда прекраснее на свете, чем работа пожарной команды на реальном пожаре. Но сегодня, раскрыв рот, глазели и дети, и взрослые.
Не глазел только я.
Потому что в это время обалдело рассматривал то, что вывалилось из чемодана невзрачного мужичонки. Того самого, кто в огне не горит, ни в воде не тонет. Предмет, который я поднял в благородном порыве вернуть утраченное добро владельцу, оказался слегка оплавленной, черной магнитофонной миникассетой. Что-то похожее я видел в телефонных автоответчиках когда-то давно…в будущем.
Ни в этом времени, ни в этой стране этого предмета просто не должно было быть!
Вечер переставал быть томным.
Домой я вернулся вместе с отцом, причем, выглядел я гораздо чище.
Наша сарайка не пострадала, поэтому папа был возбужден и…доволен. Однако это не мешало ему всю дорогу грозить чумазым кулаком в воздух, засоряя эфир обещаниями рано или поздно отыскать «этих козлов», «поотрывать ноги», «натянуть глаз» и так далее…