Где властвует любовь
Шрифт:
– Если кого и следует поздравлять, то это меня.
– Пожалуй, вы правы, – хмыкнула графиня. – Боюсь, не все понимают, насколько вам повезло.
– Я. понимаю, – сказал Колин так серьезно, что Пенелопа подумала, что упадет в обморок от восторга. – А теперь, если вы извините нас, – продолжил. Колин, – я должен проводить Пенелопу к моему брату…
– Я уже виделась с твоим братом, – перебила его Пенелопа.
– Не важно, – сказал он. – По традиции мы должны официально принять тебя в нашу семью.
– О, – при мысли о том, что она
– Энтони, произнесет тост, – сообщил Колин, – а потом я приглашу Пенелопу на вальс.
– Очень романтично, – одобрительно заметила леди Данбери.
– А я вообще романтик, – лихо заявил Колин.
Элоиза громко фыркнула.
Колин смерил ее высокомерным взглядом.
– Ты сомневаешься?
– Надеюсь, что так, – ответила она. – Ради Пенелопы.
– Они всегда так себя ведут? – осведомилась графиня у Пенелопы.
– За редким исключением.
Леди Данбери кивнула:
– Это хорошо. Мои дети почти не разговаривают друг с другом. Не потому, что не желают, просто между нами мало общего. Печально.
Колин крепче сжал локоть Пенелопы.
– Нам действительно нужно идти.
– Хорошо, – кивнула Пенелопа, но когда, она повернулась, чтобы направиться к Энтони, который стоял в другом конце зала рядом с оркестром, у дверей поднялся шум и суета.
– Внимание! Внимание!
Кровь отлила от ее лица.
– О нет, – прошептала она. Это не должно было случиться. Во всяком случае, не сегодня.
– Внимание!
«В понедельник!» – мысленно вскричала она. Она сказала своему издателю, что в понедельник. На балу у Моттрамов.
– Что происходит? – требовательно спросила леди Данбери.
В зал вбежали с десяток мальчишек, настоящих уличных сорванцов, с пачками газет в руках, которые они принялись разбрасывать, как огромные квадратные конфетти.
– Последняя заметка леди Уистлдаун! – кричали они. – Читайте! Читайте Вы узнаете правду.
Глава 17
Колин Бриджертон был известен многими достоинствами.
Во-первых, привлекательной внешностью, что было неудивительно, поскольку все мужчины в роду Бриджертонов были хороши собой.
Во-вторых, слегка ироничной улыбкой, от которой таяли дамские сердца в переполненном бальном зале, а одна юная особа как-то раз даже потеряла сознание. Во всяком случае, она грациозно опустилась на пол, стукнувшись при этом головой о столик, что и привело к вышеупомянутой потере сознания.
В-третьих, своим обаянием и способностью настроить каждого на непринужденный лад приятной улыбкой или остроумным замечанием.
Чего с ним никогда не случалось – и многие могли поклясться, что это совершенно не в его характере, – так это вспышек гнева.
Впрочем, благодаря его исключительному самообладанию никто не заметил даже намека на это и сейчас, хотя Колин подозревал, что его будущая жена проснется на следующее утро с солидным синяком на своем предплечье.
– Колин, –
Но Колин не ослабил хватку. Он знал, что причиняет ей боль и что это не слишком хорошо с его стороны, но он дьявольски разозлился и просто не мог иначе. Либо он будет сжимать ее руку, либо выйдет из себя в присутствии пяти сотен их общих знакомых.
Учитывая все, вместе взятое, Колин полагал, что сделан правильный выбор.
Он готов убить ее! Как только он найдет способ вытащить ее из этого проклятого зала, он готов прикончить ее собственными руками. Они договорились, что леди Уистлдаун останется в прошлом и ни один из них не будет вмешиваться в ход событий. Этого не должно было случиться. Она напрашивается на беду. На катастрофу.
– Невероятно! – воскликнула Элоиза, поймав газетный листок, витавший в воздухе. – Просто потрясающе. Спорим, она вернулась, чтобы отметить ваше обручение.
– Как это мило с ее стороны, – процедил Колин.
Пенелопа ничего не сказала, только ужасно побледнела.
– О небеса!
Колин повернулся к сестре, увлеченно читавшей заметку.
– Дайте-ка мне одну из этих бумажек, Бриджертон! – приказала леди Данбери, ткнув его тростью в ногу. – Полагаю, этот выпуск заслуживает внимания, раз уж она решила напечатать его в субботу.
Колин нагнулся и, подняв с пола два газетных листка, вручил один леди Данбери, а другой пробежал глазами, хотя и был уверен, что в точности знает, что там написано.
Нет ничего, что я презирала бы больше, чем привычку джентльменов снисходительно похлопывать дам но руке, приговаривая: «Женщина всегда вправе передумать», И поскольку я убеждена, что слова не должны расходиться с делом, я всегда старалась быть последовательной и честной в своих решениях и поступках.
Вот почему, любезный читатель, я нисколько не лукавила, когда писала о завершении своей деятельности 19 апреля. Однако в силу событий, от меня не зависящих (и вопреки моему желанию), я вынуждена взяться за перо еще один, последний раз.
Леди и джентльмены, позвольте заверить вас, что автор этих строк не леди Крессида Тумбли. Она не более чем ловкая самозванка, и мое сердце разобьется, если подобная особа присвоит себе мои многолетние труды.
– Это лучшее, что мне приходилось читать, – злорадно прошептала Элоиза. – Наверное, я очень плохая, но я никогда прежде не испытывала такой радости от разоблачения другого человека.
– Чушь! – отрезала леди Данбери. – Я уверена, что я не плохая, но я в полном восторге от этого.
Колин не проронил ни слова. Он уже не доверял своему голосу. Он не доверял самому себе.
– Где Крессида? – спросила Элоиза, оглядываясь по сторонам. – Кто-нибудь видел ее? Клянусь, она уже сбежала. На ее месте я бы умерла от стыда.