Гедда Габлер (пьесы)
Шрифт:
Д о к т о р С т о к м а н (мечется по комнате). И я должен терпеть такое обращение?! В моем собственном доме?! Катрина, ты-то что скажешь?
К а т р и н а. Да, Томас, стыд и срам.
П е т р а. Так бы его и пришибла!
Д о к т о р С т о к м а н. Я сам виноват, давно надо было начать огрызаться – показать им зубы, рыкнуть. Назвать меня врагом общества! Меня! Этого я им не спущу, так и знайте!
К а т р и н а. Томас, дорогой, но у твоего брата власть.
Д о к т о р С т о к м а н. А у меня – правота!
К а т р и н а. Правота правотой,
П е т р а. Мама, да как ты можешь так говорить?!
Д о к т о р С т о к м а н. Ты хочешь сказать, человеку в свободном обществе ничуть не поможет тот факт, что он прав? Катрина, мне смешно тебя слушать! К тому же за моей спиной стоит компактное большинство и меня поддерживает независимая пресса. Это ли не сила и власть?!
К а т р и н а. Час от часу не легче. Томас, ты ведь не собираешься…
Д о к т о р С т о к м а н. Не собираюсь чего?
К а т р и н а. Воевать со своим братом?
Д о к т о р С т о к м а н. Да, черт возьми! А что прикажешь мне еще делать? Считать неправдой правду, в которой я уверен?
П е т р а. Да, и я хотела задать тебе тот же вопрос!
К а т р и н а. Но ты ведь ничего не добьешься – если они чего не хотят, то и не будут.
Д о к т о р С т о к м а н. Ха-ха-ха, Катрина! Подожди, ужо увидишь. Я доведу войну до конца!
К а т р и н а. Доведешь. Концом станет твое увольнение, чем дело и завершится.
Д о к т о р С т о к м а н. По крайней мере, я выполню свой долг перед общественностью и обществом. Я, кого они называют врагом народа.
К а т р и н а. А перед своей семьей, Томас? Перед нами? Думаешь, в этом состоит твой долг перед теми, кого ты обеспечиваешь?
П е т р а. Нельзя всегда прежде всего думать о нас, мама!
К а т р и н а. Тебе легко говорить, ты в крайнем случае справишься сама. Но подумай о мальчиках, Томас, и немножко о себе самом и обо мне.
Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, мне кажется, ты просто сошла с ума! Если я сейчас упаду в ноги Петеру и его треклятым прихвостням, то я больше никогда не буду счастлив.
К а т р и н а. Этого я не знаю, но упаси бог от того счастья, что ждет нас всех, если ты будешь упрямиться и стоять на своем. Ты останешься без средств, без работы, без постоянного дохода. Мы достаточно натерпелись в прошлом, Томас. Подумай хорошенько, взвесь, чем нам это грозит.
Д о к т о р С т о к м а н (в смятении сжимает кулаки). И этим холопам конторским позволено так измываться над свободным порядочным человеком! Разве это не ужасно, Катрина?!
К а т р и н а. Да, поступать с тобой так – грех, тут и говорить нечего. Но в мире столько несправедливости и неправды, бог мой, на каждом шагу приходится с ними смиряться. Томас, вон идут мальчики. Взгляни на них. Что с ними будет? Неужели у тебя сердце не дрогнет? Нет, нет…
Э й л и ф и М о р т е н со школьными сумками заходят в комнату.
Д о к т о р С т о к м а н. Мальчики мои! (Вдруг решительно и собранно.) Пусть рухнет весь мир, но я головы перед игом не склоню.
К а т р и н а (ему в спину). Томас… чего ты хочешь?
Д о к т о р С т о к м а н (в дверях). Когда мои сыновья вырастут свободными людьми, я хочу иметь право смотреть им в глаза. (Уходит к себе.)
К а т р и н а (плачет). Господи, пошли всем нам спасение и утешение.
П е т р а. Папа молодчина! Он не сдается.
Мальчики с удивлением спрашивают, что происходит, Петра жестами велит им молчать.
Действие третье
Редакция «Народного вестника». В глубине слева – входная дверь, правее по той же стене – еще одна дверь со стеклянными вставками, сквозь которые видно типографию. В стене по правую руку тоже дверь. В центре комнаты стол, заваленный бумагами, книгами и газетами. На авансцене слева окно, рядом конторка и высокий стул. Несколько кресел стоит у стола в центре и несколько стульев вдоль стен. Обстановка мрачная, убогая, стулья и кресла драные, с засаленной обивкой. В типографии трудятся два наборщика, видно, что ручной пресс на заднем плане не простаивает.
Редактор Х о в с т а д что-то пишет за конторкой. Чуть погодя заходит Б и л л и н г с рукописью д о к т о р а С т о к м а н а в руках.
Б и л л и н г. Да уж, я вам скажу!
Х о в с т а д (продолжая писать). Прочитали целиком?
Б и л л и н г (кладет рукопись на стол). Да, всю прочитал.
Х о в с т а д. Не на шутку доктор разошелся, да?
Б и л л и н г. Разошелся? Да он их в щепки разнес, убей бог! Каждое слово в пуд весом, он им, я бы сказал, топором втемяшивает.
Х о в с т а д. Эти люди с одного удара не падают, если на то пошло.
Б и л л и н г. Тоже верно, но мы будем долбить удар за ударом, пока империя больших начальников не рухнет. Когда я читал доклад, мне чудилось, что где-то вдалеке я вижу грядущую революцию.
Х о в с т а д (оборачивается). Тише! Не так громко, чтобы Аслаксен не услышал.
Б и л л и н г (понизив голос). Аслаксен – трус. Не мужик, а мокрая курица. Но в этот раз вы своего добились, верно? И статья доктора пойдет в печать?
Х о в с т а д. Да. Разве что фогт добровольно примет все условия.
Б и л л и н г. Черт, нет, только не это! Слишком скучно.
Х о в с т а д. Нам, газетчикам, при любом раскладе будет чем заняться. Если фогт не согласится с предложением доктора, на него набросится все мещанство во главе с Союзом домохозяев, а согласится – на него ополчатся крупные акционеры курорта, которые до сих пор были его верной гвардией.
Б и л л и н г. Еще бы, им переустройство встанет в бешеные деньги.