Гексаграмма
Шрифт:
— Нет, мужчин у нас больше.
— Тогда почему «девочки»?
— Я их так всех зову. Ласково.
— Ланьфан… даже в аместрийской культуре такое обращение не ласково по отношению к мужчинам.
— Вот именно.
Коляска по ночным улицам Шенъяна. Местные оранжевые фонари светили куда тусклее, чем в Аместрис, и стояли реже — Ал удивился, как возница вообще находил дорогу. Тем более, что они не выехали на людные улицы, а по-прежнему блуждали в узких переулках старой части города, где коляска иногда задевала
— Кстати о демоницах… Я посылал сюда девушку около месяца назад. С письмом к тебе. Она добралась?
— Да, конечно.
Прекрасный подрывник. Ты написал, что у нее враги в триадах, я ее отослала пока на нашу горную базу, учит там… Ребенок твой?
— Что? — Альфонса как мешком по голове ударило.
— Ребенок. Она беременна, примерно на четвертом месяце.
— Нет, — Альфонс не мог сказать, что ощутил сильнее: облегчение или удивление. — Не мой. Так вот почему она хотела сбежать!
— Ребенок Чинхе Людоеда?
— Не знаю… нет.
Да. Думаю, да. Ты у нее спроси.
— Будь уверен, спрошу. Вызову и спрошу. Нам приходится терпеть эти триады, но не думай, что Лин не ищет возможностей от них избавиться. Очень мешают.
Ребенок Чинхе…
— Даже не думай, — резко сказал Альфонс. — Ланьфан, которую я знал, не стала бы использовать младенца в политических играх!
Ланьфан по-прежнему была в маске, и Альфонс не мог видеть выражения ее лица, но ему показалось, что она чуть улыбнулась.
— Ребенка? Нет. Все не настолько плохо. Но вот сам факт его существования… а Чинхе знает?
— Наверняка нет. Он пытался ее убить. Если бы он знал, что она беременна от него…
— Знал, — вдруг перебил Зампано.
— Да? — удивленно спросил Ал.
— Я слышал, что его люди говорили между собой. Чинхе зовут людоедом, потому что он убивал всех женщин, которые от него понесли. У них со времен его деда прямое наследование власти; не хочет незаконных отпрысков. Сам еще подростком сводного брата зарезал.
— М-да, — Альфонс присвистнул. — Интересные тут у вас нравы.
— Чинхе даже по меркам триад ублюдок, — заметила Ланьфан. — Но эта твоя Дайлинь в него влюблена.
— Знаю. Все-таки загадочные вы, женщины. Что еще хорошего расскажешь?
— Во дворце вас ждут крепкие напитки и вкусное угощение, — Ланьфан явно поняла его слова буквально.
История 5. Мэй. Дом Тысячи змей и Очарованный дворец
Принцесса Мэй из семьи Чань ассистировала семейному доктору в сложнейшей операции по извлечению осколков из рваного ранения, когда Чжэ, дворцовый телохранитель, со стуком раздвинул бумажные створки.
Он охранял Мэй, когда она «гостила у своего сиятельного брата», и лишь недавно ей удалось добиться, чтобы Чжэ так же беспрепятственно пускали в родовой особняк Чань.
— Молодой человек! — рассержено воскликнул доктор Женьчуа. — Немедленно закройте дверь, здесь стерильно!
Из-под маски слова его звучали гулко, но вполне различимо. На лице пациентки — одной из дам бабушки Юэ — чье тело было ниже шеи обезболено иглоукалыванием, отразилось живейшее отвращение.
— Простите, — Чжэ опустился на одно колено. — Принцесса Мэй! Вас немедленно вызывают во дворец.
— Сейчас, Чжэ, я приду, — Мэй постаралась сохранять спокойный тон: еще не хватало, чтобы этот малолетка, на год моложе нее, видел, как она перепугалась. — Погоди немного.
Чжэ поклонился и послушно задвинул створки за собой.
— Ну, — сказала Мэй, — давайте уж закончим, доктор.
— Я справлюсь и без тебя, дорогая, — покачал головой Женьчуа. — Зашью, и все. А потом ты залечишь.
— Нет уж, — сказала Мэй. — Ничего там срочного нет. Давайте уж…
— Ну и упрямица, — покачал головой доктор Женьчуа, пряча улыбку. — Вся в вашу почтенную бабушку, благослови ее небо.
Мэй поджала губы и склонила голову. Она не любила бабку, и еще меньше любила, когда их сравнивали. Но что делать?
«Вот когда Лин изменит этот порядок и сделает так, чтобы наследниками клана могли становиться девушки, уж я и им покажу, — мстительно думала Мэй, подавая Женьчуа марлевые тампоны. — Правда, он говорил, что это еще не скоро… все равно покажу! И дядюшке Сыме покажу!»
Мэй знала, что все это так, пустые мечты. Если бы не заступничество сводного брата Лина — бывшего кровного врага — ее бы и вовсе не выпускали из дома. Или продали замуж какому-нибудь богатому старику, прельстившемуся императорской кровью.
Мэй еле сдержала слезы.
Случайная реплика семейного врача, желавшего, как лучше, испортила ей настроение коренным образом.
«Прекрати! — сказала себе Мэй. — У тебя на руках больная, о ней и думай!»
Они закончили быстро: минут через пятнадцать. Однако у входа в особняк уже нетерпеливо топтались шестеро носильщиков — одна пара запасная — с небольшим парадным балдахином. «Его величество небесный император оказывает высокую милость…»
Интересно, что случилось во дворце? Опять приехал кто-то из владык провинций, и Лину потребовалось продемонстрировать действие философского камня?..
Мэй оставалось только сполоснуть руки, накинуть верхний халат попраздничней — одна из бабкиных дам недовольно поджала губы: сейчас лекцию прочтет, что когда меняешь верхний халат, нужно менять и нижний тоже.
Не дожидаясь этого, Мэй приказала старухе принести новые заколки, а когда та повернулась, чтобы выйти, показала язык сложнейшей прическе с девятью шпильками. У самой Мэй — ее старые детские косички, на самой грани дозволенного: «Как можно, молодая госпожа, вам почти четырнадцать…»