1 «Шторм души твоей! По ветру грохоты эхадум твоих отослать? – иль душа человекапрошумит да погаснет – лишь жертвенный дымбудет к небу всходить до скончания века!5 Или ты – вкруг Земли и светил колесо,с дней Творенья досель не унявшее бега?Океан ли сознанье твое, – где Землиомывает опоры пучина без брега?Но на что может сердце твое уповать,10 если, глядя на Звезды, лишь киснешь от смеха!Да очнись ты! вернись в разуменье – узривеликана – пигмеем, червём – человека.Не гонись за химерою Разума – иЯвь постелит и ляжет с тобою, калека!»…15 Состраданья к Душе моей, други, прошу.Ее тяжкие муки несносны! А мне каквидеть: мужа разумного жаждет Душа —как ей жажду унять из дырявого меха?Даром я в поколеньях нашелся один —20 истомленной Душе утешенье – из всех – аесли Явь, тварь земная, грешна предо мной —плюнуть в рожу ей – только что сердцу
утеха.Коли Яви глаза проморгали мой свет,так – видать – слепоты ей достанет с успехом!25 Но раскается Явь – я прощу, может стать,не попомню наутро греха и огреха.Время! прочь! и не трогай Разумных Земли,разверни Колесо – вспять, земная телега!Время! может быть, хватит тебе корчевать30 слепо от клещевины до кедра побега?!Лучше мусор душонок по ветру развей —легче камни носить, чем сносить пустобреха!Оскопи недоумков, нудящих мне вслед:«Где он, Разум? где те, кто верны ему?» Эка!35 Будь не сукой Вселенная, разве онаподпустила к себе бы недочеловеков?!Нет! беструдно бы тлели они – а вокруг —скотских радостей кейф, бессознания нега.И от Солнечных Дев наплодили б они40 сонмы выблядков Тьмы и невежества века.Вам судачить о Разуме? вам ли рядить?вам – трухе, сердцевине гнилого ореха?Если Мудрость смешна вам – то как же вы ей!Разум вас удостоит поднятия века?!45 Мне распахнута Мудрость – цель ваших потуг.С дохлым сердцем не можно коснуться Ковчега!Мне ль покинуть ее? Сам Господь осенилмой Завет с ней. Кто Господу будет помеха?Мудрость бросит меня? Мать не бросит дитя!50 Я – склонения дней ее смысл и утеха!Я – алмаз в ожерелье на шее ее —в ожерелье бесценном возможна ль прореха?!Как вы скажете ей: «драгоценность сорви —обнажи свое горло на черни потеху!»55 Мудрость – Сердцу блаженство, чьи чисты струи,в чье теченье войти, как в прозрачную реку.Можно ль Душу затмить мне, как солнце зимойзастилается тучами, полными снега?!Всякий миг этой жизни я Душу веду60 в ее Дом за завесой туманного млека —Ведь Душа поклялась не утихнуть – покаСуть Его непостижна уму человека!
Уязвленная душа
1 Трепетом только и дышит строфа —и только печалью радость жива,и в праздник сердц'a точат слезы своипо душам, корчуемым как деревa.5 «Друг! сыну ли десяти и шестинад собой поминaнья тянуть слова,коли рденье отроческих ланити с маковым цветом сравнишь едва?»Сердце – вот кто с младых ногтей10 над Душой моею вершит права,Честь и Разум под руку взяв свою,а Душе на долю – алчбы лихва…«Что ж яриться? на каждую из отравнайдется целительная трава;15 в слезах что прoку? к чему в бедеслезами политые рукава?»А на что уповать? Он не близок, день,когда лопнет страданий моих бичева,и Гильaда бальзам не вкусивши – умрет,20 тот, с Душою не имущей Естества.
Леви Ицхак из Бердичева
(ок. 1740–1810)
«Гутен морген, доброе утро, Господь Всемогущий…»
Гутен морген, доброе утро, Господь Всемогущий.Я, Леви Ицхак, сын Сары из Бердичева,пришел к Тебе, Господи, потребовать ответа:Что Тебе от Израиля?Зачем Ты взвалил себя на сынов Израилевых?Все слова свои Ты обращаешь к сынам Израиля,и все, что заповедал Ты, Ты приказал сынам Израиля!Или нет других народов у Тебя?Римляне, персияне, вавилоняне?Что говорят германцы? Германцы говорят:наш закон – превыше законов всех.Римляне – что говорят они? Наше царствонад царствами всеми.Но я, Леви Ицхак, сын Сары из Бердичева,заявляю пред Тобою:Да возвысится и да святится Имя Твое!И не сдвинусь с того, где стою,и стоять буду.Конец настанет тьме рассеяния нашего —и в конце рассеяния нашегоДа возвысится и да святится Имя Твое!
Иосиф Паперников
(1899–1993)
Меж польскими деревьями
Больше в стране, именуемой Польшею,в парке не носятся Шлойме и Мойшеле,Сарка не бегает взапуски с Лееюпольскими ясеневыми аллеями.Больше не светится окнами спаленкатех близнецов, тех разбойников маленьких,что на катке воевали друг с дружкою,по льду лупя самодельными клюшками.Только поземка танцуется Польшеювдоль по жидовским кварталам заброшенным.Тишь поселилась под старыми крышами,мыши, как дети, и дети, как мыши там.Тихо в стране, именуемой Польшею…
Дан Цалка
(1936–2005)
Идешь по Риму
…Идешь по Риму. Наизусть. Всех таинств причастясь его.В гробу видавши этот Рим когда еще… И бешенствосужает белые зрачки, и с закушенною губойна город щуришься, что мы, что так любили мы с тобой:на всю двусмысленность его объятий – хваток-наизлом,на кодлу «rerum dominos», на них, стоящих за углом,прекраснолядвийных рабынь, чьим тушкам достает страстеймеж унижением своим и тошной волею своей.«Какая гадость! – пишешь ты: какая низость! сколько летдышу я воздухом тюрьмы, которой и названья нет!..»…А вкус «кастельского» уже претит пресыщенным устам?увял букет? вин аромат лелеять нёбо перестал?и намозолил бельма Тибр? Джаниколо у нас пустырь?базар провинциальный? А – когда и вспоминаешь ты —как пировали напролет на холме «Рафаэля» приигре на кровлях городских лучей медлительной зари,как слепо столбенели пред каскадов водяной резьбой,как папских скиснув… – говоришь: «Мы были молоды с тобой».…Ты Константиновой стопы прожилки счел б и в темноте.Не харч в трактирах смаковал – трактирных пиршествастрастей!Ты слышал грай ворон в речах политиков и, как с листа,читал по рылам, что маразм вписали подлость и тщета,когда, напротив их гнезда в «Мороженом “Джолитти”», мыподглядывали их возню из подворотен полутьмы.«…Не-кро-поль» – медленно цедишь со всей гадливостью,давноотворотившись к городам отдохновенья сердцу, ноты ль не сходил за своего в шатре роскошной голытьбы,то Вечность на песке времен раскидывает, чьи столбыв рост божествам – Агафье, глаз ее слезинкою горит —и – Эрос Буйствующий… Взгляд стекает в боен лабиринт,где страждут пилигримы. Но – причастны к тайне счастья мы:«Рискуй украсть!» – чему залог – наше цветенье средь зимы!…Да! одиночество – болезнь, но несмертельна эта боль.В рассвета пепле, да склонит тень Эвридика над тобой!скует дыхание, распнет среди простынной белизны,но – ты, тоскуя, вспомнишь Рим прелестный наш,где даже в сныврывался город-Властелин Неулестимый, чья рукапри склоне дня над головой вздымала монументы, каксекиры, он – сокрывший лик под рябью ста карикатур —Рим – весь во всем и весь нигде, как по изгнании – Сатурн!…И тот ночной концерт в саду, когда, при факелах горя,и – от предчувствия! – лицо цвет принимало янтаря,и как всегда полувсерьез шептал ты, вспоминая ту,трамвайной незнакомки «ах, божественную красоту»……О, как терзает нежный слух квартет потасканных бродяг,бродячих музыкантов, что поют на мертвых площадях,(однако, с наслаждением мурлычешь их мотивчик, да?) —еще бы! римлян сучью кровь – ты презирал ее всегда……Ты охолопел. Виртуоз Посланий-В-Склянках-По-Водам!Рим – барин твой! А ты ему настолько душу запродал,что трусишь, что твоя хвала простая Риму так проста,что слух плебейский не почтят твоей духовности уста!или любовь так велика твоя к нему, что стала всейтвоею жизнью? и – нельзя! как только обожраться ей?и что любовь самим должна тобою быть осквернена?и только через скверну путь в мир из Горчичного Зерна!…Ты – прав. Не принесли года свободы мне и счастья – нет!И все еще привержен я пристрастьям юных наших лет.Но тыще бесов дав приют в себе, я не менял лица,но не осмеливался сам рубить наотмашь, до концапо тонкой паутине над провалом черной пустоты;как Гулливер!.. Чтоб боль! чтоб боль! чтобы – от шеидо пяты!..чтоб шорох боли в волосах!.. чтоб кожей всей своей: я – жив!
Иегуда Амихай
(1924–2000)
От переводчика
Иегуда Амихай – самый знаменитый поэт современного Израиля. При личном знакомстве он производит впечатление сдержанного, даже тихого, очень воспитанного и скромного господина. Тем не менее его очень много. Он занимает много места в Израиле, в культурном пространстве страны. Иегуда Амихай – поэт страны, признанный страной.
Он не герметический гений, гений поэзии послезавтра или никогда.
Он не имперский, бронзовеющий на глазах, певец истории и государства.
Не элитарный поэт (узкий кружок своих…). Амихай – поэт-демократ. Он для всех.
По-моему, Амихай не рискует в стихе. Поэтический темперамент не понуждает его к прогулкам по канату, не чреватым падением лишь при полной вере в наличие этого волоска над бездной. В этом смысле Амихай похож на Бродского – прочностью и безрисковостью поэтики, традиционализмом.
Содержание стихов Амихая – поэзия, увиденная и нащупанная в миру, в бытии, метафизика ему не чужда, она не объявлена, но дает о себе знать холодком, метафизическим сквознячком его стихов. Но стихи эти открыты для прочтения и соучастия, открыты читателю, выданы современникам на сопереживание.
И при этом его поэзии свойствен аристократизм. Того толка, когда за простотой изъяснения стоит изысканность речи, добротная, джентльменская ясность – ясное сознание.
Натравить хищные воспоминания
Сегодня я думал о ветре в твоих кудрях,о том, насколько раньше тебя я пришел в этот мир,о вечности, куда я раньше тебя уйду.О пулях, нашедших не меня на войне,А моих однополчан,которые были лучше, чем я,потому что не продолжили жизнь, а я жил,о том, как ты стоишь летом голая перед плитой,и о том, как, прищурясь, пытаешься дочитать страницупри последних лучах уходящего дня.Смотри: мы получили больше, чем жизнь.А теперь надо взвесить все, все оценить в тяжких снахи натравить нашу хищную память на то,что есть «настоящее время».
Белая негритянка
Опять тоска моя и томленье,когда на чужие смотрю освещенные окна:кто?.. – некто… что? – стоит… где? – перед зеркалом… Илиуже снегопад состоялся внутри, в спальне,посторонний король лег по королевскому праву на женщину,что могла и должнабыть моей.Белая моя негритянка!С Абиссинской улицы,с фальцетом дерзкого пацана,не успевшим сломаться.С нею, в горячей ванне.А из соседнего переулка доносит обрывки диспутана религиозную тему.
В моем времени, в твоем пространстве
Мы бывали вместев моем времени, в твоем пространстве.Ты представляла место, а я – время.Покой, тишина и тигрица – уживались в твоем теле, покудато в цветах, то в шелках, то в белом, то припав и отпрянув,неслись мимо нас времена этого года.Всем в себе человеческим мы поступились ради тигриногоправана безмятежность, вечность, но и на готовностьв любую минуту полыхнуть и сгореть без остатка,как сухие травы горят на исходе лета.Я делил с тобой дни. Ночи.Мы переглядывались с косыми дождями.Мы не видели снов.Сны нас не посещали. Мы не были «точно сновидцы».Покой и тишина ночевали в нашем безумье.В моем времени. В твоем пространстве.Все это не иначе как сновиденье,а тебе – сновидения в эти ночивозвещают конец нашего романа.Как возвещает множество чаеко близости берегов.