Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник)

Генделев Михаил

Сонет

На их войне, четыре года, отрешивсебя от гнева и любви к врагам, отстранясь,мгновенья безмятежности души отецкопил для нерожденного меня.Мгновений горсть. Под бомбами, в пескекровавом горсть собрал, ее сбереги с нею рядом сохранялся в вещмешкеотцовой мамы каменный пирог.Он складывал в глаза завалы тел —пускай его глазами я взгляну —он возлюбить, запомнить их хотел,чтоб я не лег, как неопознанный мертвец,он

трупами набил глаза. Ошибся мой отец:я шел на каждую свою войну.

Мы были удачным изобретением

Они ампутировали, отъялибедра твои от чресел моих.Со мною онивсегда полевые хирурги.Они расчленили нас, разобралина тебя и меня. Инженеры.Жаль. Мы были удачным изобретением любви,мы были любовной конструкцией:биплан из мужчины и женщины,с крыльями и со всем прочим:немного взлетали,немного летали.

Хаим Гури

(р. 1923)

От переводчика

Хаим Гури – знаменитый и авторитетнейший поэт старшего поколения, живой классик живой поэзии Израиля. Знают и читали его все. Так же как школьные хрестоматии не обходятся без Х. Гури – хрестоматийная его биография очень интимно родственна истории Эрец-Исраэль, и история не обошлась без него.

Вот его торжественная биография. Родился в 23-м году в Тель-Авиве, в семье российских евреев, через четыре года после их приезда в Палестину. Это так наз. «Третья алия», алия послереволюционная. Пароход «Руслан» увез беженцев из бушующей страны (как знать, может быть, сегодня из бурлящей, смятенной России выезжают родители нового израильского классика? Как знать…). По крайней мере – в семье говорили по-русски. Хаим русского не знает.

Учился в «рабочей» школе, в сельскохозяйственном училище, в Иерусалимском университете: занимался ивритом, ивритская и французская филология. Слушал курс современной французской литературы в Сорбонне. (Париж его молодости до сих пор подает реплики в стихах Гури.) Французский Гури знает.

Традиционная офицерская карьера местного «аристократа»: Пальмах, старший офицер курсов подготовки кадров десантников (Чехословакия 47–48 гг.), все войны Израиля, включая Войну Судного дня, которую прошел уже в годах и в чинах – полковником… Все литературные премии Израиля, включая «Прас Исраэль» в 88-м году. За поэтическое творчество.

Государственные поручения: как в 47-м году он обеспечивал переправку еврейских беженцев из Европы в Палестину, для чего был послан в Венгрию и Чехословакию, так пару лет назад – занимался вывозом эфиопских евреев из Африки.

Хаим Гури поэт, прозаик, драматург, публицист, сценарист документально-художественных фильмов (премия «Золотого орла»), журналист (премия Соколова за книгу «Напротив стеклянной клетки» – дневник процесса Эйхмана), член редколлегии газеты «Давар».

Это парадная биография. А судьба…

17 книг на иврите, не считая переводов на языки. Это судьба, потому что есть другой Хаим Гури – поэт Гури, чьи лирические стихи – чей корпус поэзии – эпос новейшей истории Израиля, живой, кровоточащей и поющей новой старой истории.

Его поэзию отличает повышенная пристальность эпитета, завышенная точность метафоры, высокая культура сдержанной речи, европейская элегантность интонации, сочетающаяся с израильской солдатской хрипотцой, ирония. Ирония не заменяет поэзию, но способствует ее устойчивости в непоэтическом мире.

Переводить Гури – удовольствие, и удовольствие трудное: весьма часто его прозаизмы оказываются на поверку исполненными самого высокого поэтического напряжения, а, казалось бы, самые что ни на есть патетические пассажи заминированы аннигилирующим сарказмом, насмешкой над историей – хрестоматийной, т. е. плоской, над временем – суетным, над славой – приходящей и проходящей, над самим собой – классиком Гури. Друзья зовут его Джури…

План дневника

Полночь. Ночи тысяча девятьсот сорок седьмого года.Одна из полночей того января.Снег на городе, который – был.Снег на городе, которого – нет.Снег на лохмотьях его одежд —драных шелках эпохи кайзера,времен гусар,времени вальсов.Ночь – над батальонами татар,марширующих по бульвару Марии-Терезии.Над взрывами американского хохотавозле дворцовых решеток Шенбрунна.Над пачкой «Пелл-мелл» —цена девчонки в ночной рубашке.Над банкой тушенки «Булл-биф» —цена ее двух ночей.Грузовики «Джойнта», как неотложки,подкатывают к «Ротшильд-шпиталь»,подвозя травмированный еврейский народ,меняющий на толкучке фотоаппаратна горсточку робкой надежды.Ночь в баре «Казанова».Черные из «US-Army» в красном топчутся светесо златокудрыми девушками.Снег на невыговоренных словах,принадлежащих мертвым.Полночь. Одна из ночей сорок седьмого года.Ночь – на ампулах, приготовленныхдля уколов в мышцы зараженного города.Снег – на улицах.«Запретная зона» (на четырех языках).Выходит, что вход в квартал опасней самой войны…Снег – на бронзовых крупах коней,морозом схваченных на бегу.Снег – на каменных девах,еще сберегших свою невинность.

Выбор

Правду,всю правду,ничего, кроме правды.Голый,как новорожденный.Голый, как омытый мертвец.Ни города – убежища,ни рогов храмового жертвенника – ничегона опускающемся горизонте.Голый, голее некуда.Один. И нет одиноче.Язык – за зубами.Если язык развяжется…А если в конце концов —язык развязать?..Голый. Лицом – к горам.И не поднять руки, чтобы отстраниться.Эта усмешка отрогов гор,когда человек произносит: «Я…» —и все. И больше ни слова.Вороны вносят имя егов свой черный список.

Разлом

Сирийско-Африканский геологический разломпролег через мой хребет:дымы… эхо вулканов… и т. д. и т. п.Идя навстречу волнам слухов о тектонике дня —выйдете на меня.Я – живое свидетельство катаклизмов —еще чадят опаленные скалы —смерти моей по плечо.Но что я помню?.. кроме как – птичьи стаиза полчаса перед трясеньем земным…Беженок-птиц – перед землетрясением, беженок в небо,в сохраняющие дистанцию с нашей землей – небеса…Воды сходят теперь уже в другие моря, кудаи смывают наносы прежних клятв, долгов, обещаний…Дура беспамятная – вода!…от отчаяния тотчасисцеляющая вода!