Генерал бубновый
Шрифт:
Телевизор, рассказы прибывших с воли – это одно, а увидеть своими глазами, побывать в Торговом центре, в супермаркете – это совсем другое. Из развитого социализма, когда много чего выдавали по талонам и отоваривали их в очередях, – он в один день перескочил в загнивающий капитализм. Назаров ошалел от обилия вещей и продуктов, людской толчеи, шума…
Целый день шатался по городу, пытасяь осмыслить происходящее. К вечеру разболелалсь голова, чего в лагере никогда не случалось, и он прямо-таки рухнул на койку в двухместном гостиничном номере. Ночью проснулся, терзала одна и та же мысль: как жить дальше, чем заняться?
Домой в Царевск не поехал, родственники все в обиде, писем не писали, передач
Но в Царевск тянуло, хотя знал, что область в красном поясе и никто там с пирогами не ждет.
В лагерной комнате воспитательной работы и отдыха книг было мало, от скуки прочитал брошюру «основы предпринимательства в России», как она в отряд попала, понять трудно. Но после этого стал выискивать статьи в журналах на экономические темы. Читал, думал. Теперь он укорял себя за то давнее безрассудство, за ту глупость, когда прессовал и грабил кооператоров, вместо того, чтобы договариваться и оберегать их, «как куриц, которые несут золотые яйца». Это выражение про золотые яйца вычитал в статье академика Перфильева и сразу проникся, стал представлять, как толково можно все обустроить. «Да я и не думал их убивать… Если бы не отморозок Кастет». За пятнадцать лет сменил три зоны, жилось по-разному, особенно чумовато в Забайкалье, где много дней отсидел в ШИЗО. Но поднялся постепенно до смотрящего в ИК-15, жил в исправительной колонии спокойно и ровно, ожидая конца пятнадцатилетнего срока. А в последний год его перемкнуло. Считал дни…
Когда положенец московский Петр предложил сменить власть в Царевске и пообещал всяческую поддержку, он «отмазался» тем, что не в теме, что еще не обтерся на воле. А сам подумал: гиблое дело ваши разборки, лучше вены вскрыть, чем снова на зону.
Хотелось коммерции без криминала, о чем он заявил в Подольске. А приятель Кондрат, вышедший из лагеря по амнистии, аккуратно пояснил, что так не бывает. И намекнул, что надо прибиваться к делу. Пообещал познакомить с Лукичем.
Назаров знал, что Лукич не был корованным вором, в тюрьме не сидел, правда, дважды заводили на него уголовные дела, таких в обиходе лагерном звали – «почтовый голубь», однако он поднялся так высоко, что с ним обнимались и Япончик, и положенец столичный Анзор, выражая свое уважение. А начинал Коля Лукьянов после дембеля охранником у подольских вороваек, которые крутили наперстки. Пообгалтавшись с ними, начал действовать самостоятельно, заносил «куклу» в обменники. Несколько раз выхватил хорошие деньги, а затем хозяин сети обменных пунктов вычислил его и напал вместе с подельниками. Они не подозревали, какой буйной силой обладает бывший десантник. Лукич размазал нападавших по стенам. Еще рассказывали, что он застрявшие Жигули перетаскивал с места на место, приподнимая кузов вместе с колесами. Позже слагали легенды, легко приукрашивая действительность, как он голыми руками разорвал прутья решетки, чтоб уйти от погони…
Теперь под ним была вся южная часть Подмосковья.
Назаров не то чтобы завидовал, он хотел понять для себя, как сумел Лукич так подняться. Десятки бригад, крупнейший общак в регионе. А с виду туповатый мясник с большим носом на грубом лице и комлястой шеей, которая была шире, чем голова. На огромных плечах пиджак шестидесятого размера из-за чего издали вид карикатурный, но вблизи на тебя глядели пронзительные маленькие глазки и слова он произносил медленно, словно бы нехотя, но с удивительным попаданием в тему. И обладал цепкой памятью, удивляя своих приближенных.
Назаров поднялся на второй этаж в офис «Подола». Когда вошел в кабинет, Лукич обсуждал финансовую тему с одним из помощников. Оба поздоровались и продолжили свой разговор,
– Ты занес Фокину из городской администрации?
– Наверное, – откликнулся бригадир из Щербинок. – Это когда ж было-то?
– Неважно. Я помню, что выделил пять тыщ зеленых… мне, что проверять за тобой!
– Извини, Лукич! Я вспомнил. Он мне в ответ документы с закладками передавал…
– То-то же… шагай. Извини, Толян. Воспитываю молодежь. Ты с чем ко мне?
Назаров оглядел кабинет, обставленный в стиле немецкого чопорного минимализма. Присел на жесткой стул с прямой спинкой, на таком не хотелось долго засиживаться.
– Кондрат сказал, что ты просил зайти…
– Все верно. Разговор не простой. Давай по стопарику.
Лукич зажевал водку лимоном. Вывалился из своего огромного кресла, издавшего громкий скрип металлическими сочлинениями, подсел рядом на стул.
– Слушай, мы тут в Балашихе с авторитетными людьми вопросы финансовые утрясали. Астраханец Мурза обиды высказывал на Севу Курина, пацанов его по дороге в Москву обобрали. Заодно вспомнили Борю по прозвищу Шкаф. Постановили на сходе, что Курин подмял под себя регион, делиться не хочет. Надо с ним решать… Я за тебя поручился. Ты как?
– Я хотел в бизнес войти без войны, даже тему определил.
– Наслышан об этом. У тебя имеются гроши, ты думаешь, эх, щас начну пенки снимать. А не получится. Нужна команда, отлаженные связи. Ты слыхал про Мефодия?
– Да, Сивый рассказывал.
– Так вот он имел около сотни бойцов и круто здесь развернулся, влез на нефтебазу, в город Чехов, на птицефабрику. Подмял под себя большую часть Подольска. А я вовремя занес деньги в ментуру и все – взяли Мефодия, кинули в КПЗ, а потом застрелили при попытке к бегству.
– Это не по закону! – Назаров встал из-за стола с гневной гримасой на лице.
– Не ершись, не надо, Хазар! Где ты видел этот закон? Позже, от бригадиров Мефодия узнал, что он приговорил меня. Убил бы, как собаку, и не поперхнулся. А в Царевске, кто правит? Бывший мент… Закон! Это для лохов. Я дружу не с сержантами в ППС, а с начальником ГУВД. А он заносит от меня еще выше. И тут у нас все в ажуре. Все схвачено. Прописку тебе в один день сделали в паспортном столе, водительские права, хоть завтра. – Лукич для убедительности издал громкий щелчок пальцами. – Я не хвалюсь. Я к тебе, Хазар с уважением, поэтому поясняю. Бери под себя Царевск и действуй разумно. А с Куриным мы порешаем сами. Дарик займется.
Назаров понял, что это одно из тех предложений, от которого можно отказаться, но тогда ни уважения, ни жизни в Подольске не будет, да и в Царевске тоже. И промолчал. Торопливо выпил, предложенной водки, громко крякнул, чтобы не показать, как ему стало муторно, словно сьел что-то поганое.
Царевск.
Всеволод Курин резко смял повестку о вызове в прокуратуру, бросил на пол. Но едва охранник вышел из кабинета, он поднял четвертушку бумажного листа, расправил на столе, перечитал заново и подпись: «Старший следователь областной прокуратуры Милюков В. Е.» Вспомнил, что главный напарник в делах Генка Воронов, уважительно отзывался о Милюкове, будто этот следак не душит пацанов напрасно. Но и денег не берет. Что удивило, поэтому и запомнилось. Но ехать сегодня без надежной охраны он не хотел, да и не имел права.
Поднялся из кресла, оглядел стены, увешанные старинным охотничьим оружием, словно бы убеждаясь, что все на месте. Поправил забрало у железного рыцаря, мазнул рукой, проверяя, нет ли пыли на шлеме. Эклектика дворянских усадеб и атрибутика рыцарских замков его не смущала, главное, чтоб не было пыли. Вдаваться в долгие пересуды не хотелось… Вызвал помошницу, она совмещала обязанности и юриста, и помошника по особым поручениям.
– Мне нужна справка, что я заболел, температура, постельный режим… Деньги для доктора возьми у Шаха.