Генерал Деникин
Шрифт:
Британцы выглядели гораздо лучше, об их представителе Пуле, его преемниках генералах Бриггсе, Хольмане Деникин всегда отзывался как о людях «большого благородства и солдатской прямоты». Другое дело, что в большом противоречии были «русофил» Черчилль, ставший военным министром как раз в январе 1919 года, и «русофоб» премьер Ллойд Джордж.
Прибытие Деникина в английскую союзническую миссию, 1919 год, Таганрог
Антисоветчик Черчилль считал, что политика расчленения России приведет к бесконечным войнам, на ее месте окажется враждебное Западу государство, настаивал на полезности для Британии единой русской страны. Ллойд Джордж лавировал между помощью белым и стремлением поддерживать государства, возникшие на обломках Российской империи. Он открыто высказывался за раздробление России.
На снимке 1918 года – командующий русской Добровольческой армии генерал Антон Иванович Деникин и один из офицеров английской военной миссии
Как бы ни спорили в британских верхах, но англичане не гробили остатки русского имущества, как французы в Одессе. С марта по сентябрь 1919 года Деникин получит от британцев 558 орудий, 12 танков, 1685522 снаряда, 160 миллионов патронов и 250 тысяч комплектов обмундирования. Севастопольские французы держали у себя остатки русского Черноморского флота, половина которого была затоплена «ревматросами» весною 1918 года. С присущей им паникой в первую эвакуацию Крыма они будут топить лучшие наши подводные лодки, взрывать цилиндры машин на оставляемых в Севастополе судах, но не забудут все, что можно увезти.
Ладно иностранцы – русские капиталисты, предприниматели, которым уж никак не по пути с красными, обычными спекулянтами повели себя с защищавшей и их интересы Белой армией. «Старые русские», нахлынувшие после падения Одессы и Харькова в начале 1919 года к белым, в той Смуте действовали с такой же наглостью, эгоизмом, как «новые русские» в конце XX века, стараясь набить лишь свой карман. Деникин восклицал:
«Нет больше Мининых! И армия дралась в условиях тяжелых и роптала только тогда, когда враг одолевал и приходилось отступать».
С осени 1918 года война белых на истребление противника была изжита, чему неустанно способствовал либерал Деникин.
Самочинные расстрелы пленных красноармейцев стали исключением, преследовались начальниками. Армейские части, заинтересованные этими тысячами строевого пополнения, «перевоспитывались», но казаки, вскормленные своими атаманскими преданиями, долго не могли отказать себе в удовольствии раздевать пленников. 1-я конная и 1-я Кубанская дивизия, захватив массу врага под Армавиром, раздели красных на холодном октябрьском поле до исподнего.
В ноябре Деникин отдал приказ к офицерам, служащим большевикам:
«Всех, кто не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждет проклятие народное и полевой суд русской армии – суровый и беспощадный».
Этот приказ сыграл на руку большевикам, ставшим запугивать им подручных офицеров наряду с заложничеством. В апреле 1919 года Деникин поправится, укажет не винить офицеров, «если данное лицо не имело возможности вступить в противобольшевистские армии или если направляло свою деятельность во вред Советской власти». Так, с сентября 1918 года по март 1919 года судили 25 генералов. Одного расстреляли, нескольких приговорили к аресту на гауптвахте, десятерых оправдали. Разжалованных восстановят в чинах к декабрю.
С простым бывшим офицерством у красных первые добровольцы рассчитывались только пулей, особенно в Кубанских походах. В 1919 году с ростом белых сил, ослаблением красного сопротивления и жестокости, нуждой в командирах расстреливать стали лишь офицеров-коммунистов.
Подавляющая часть «запоздавших» офицеров дралась хорошо, процентов десять при первых же боях пытались перейти опять к красным, а двадцать – старались уклониться от боев. Сказывалась все же в них «краснопузость», «воодушевлявшая» петроградских офицеров пьянствовать, когда на улицах в боях с большевиками гибли юнкера. Но был, например, доблестнейший батальон из семисот пленных офицеров 2-го Корниловского полка, всегда составлявший последний резерв полкового командира.
С красным молодым офицерством из советских курсантов были особые счеты. Этих расстреливали, нередко по просьбе самих красноармейцев, но они редко сдавались в плен, сражались до последнего патрона или кончали самоубийством. В Красной армии Троцкий строжайше запретил «расстрелы пленных рядовых казаков и неприятельских солдат». Всем же захваченным офицерам по-прежнему полагался свинец. На этот свой шанс при переломе белого боевого счастья казаки с солдатами и зарились.
Главком Деникин старался по справедливости, но гибель однополчан, славных еще с Первой мировой офицеров, расправы с ними на красных эшафотах и в застенках затмевала сердца. И в ожесточенных боях в предстоящем деникинском наступлении на Москву мгновенно расстреляют под Орлом бывшего генерала А. В. Станкевича и бывшего ротмистра императорской гвардии А. А. Брусилова – сынка «знаменито-красного» генерала Брусилова.
Трагическая ирония судьбы «большевистского» Станкевича в том, что он был братом Станкевича, командовавшего героическим полком у Деникина в Железной дивизии. Белый генерал Станкевич прошел Кубанские походы и умрет от тифа при обороне Донбасса. Красный же его брат окажется командиром 55-й дивизии у противника, за что и получит немедленную расстрельную пулю.
Брусилов-младший тоже был отличной боевой биографии. Как и папа, окончил Пажеский корпус, в Лейб-Гвардии конно-гренадерском полку прошел всю Первую мировую и у красных командовал 9-м кавалерийским полком. «Маленького» Брусилова, наверное, поторопились расстрелять, он сам сдался, перескочив к белым с несколькими всадниками, возможно, собираясь и им послужить.
Не до нюансов чужой слякотной офицерской души тогда белогвардейцам было. Кроме того, неизвестно, что предпочтительнее для победы на такой войне: большевистская беспощадность, когда Троцкий, помимо красного террора, приказал расстреливать и своих комиссаров, а также каждого десятого красноармейца, если воинская часть бежала с поля боя, или деникинский гуманизм? Генерал Врангель заменит главкома Деникина во многом и потому, что сподвижники барона вешали на городских фонарях чекистов, комиссаров, а сам Врангель, «не замалчивая», – публично белых мародеров, грабителей.