Генерал Деникин
Шрифт:
Уклад военной школы был способен «сделать человека», перемалывая и своих самых разнородных, случайных абитуриентов. Вот история промелькнувшего в судьбе Деникина Н. Лепешинского – брата известного большевистского деятеля П. Лепешинского, ставшего видным советским бонзой.
Этого Н. Лепешинского за революционную деятельность исключили из университета с «волчьим билетом». Он сжег его и, сделав вид, что получал домашнее образование, сдал экстерном за среднее учебное заведение. С выправленным таким образом свидетельством Лепешинский поступил в Московское юнкерское училище.
Несколько месяцев юнкер Лепешинский отлично вел себя и учился, как вызвали его к инспектору классов Лобачевскому. На столе того лежал проскрипционный список из Министерства народного просвещения, который оттуда периодически высылался для уличения «волчебилетников». В нем инспектором красным карандашом была подчеркнута фамилия Лепешинского, и он спросил:
– Это вы?
Побледнел Лепешинский и промямлил:
– Так точно, господин капитан.
Инспектор Лобачевский пристально глядел ему в глаза, что-то думая. Потом сказал:
– Ступайте.
Никому он не разгласил содержания «волчьего» списка. Лобачевский свято верил в «иммунитет» воинской школы. И инспектор не ошибся. Лепешинский окажется с Деникиным однополчанином в начале их службы. Всегда он будет продолжать выглядеть большим скептиком, но служить усердно. Брат будущего крупного коммунистического деятеля станет доблестно драться в русско-японскую войну и погибнет в бою.
Чтобы лучше понять ход русской революции и Гражданской войны, уместно здесь привести следующий кусок из воспоминаний генерала Деникина:
«Наш военный уклад имел два огромных, исторического значения последствия.
Недостаточная осведомленность в области политических течений, и особенно социальных вопросов, русского офицерства сказалась уже в дни первой революции и перехода страны к представительскому строю. А в годы второй революции большинство офицерства оказалось безоружным и беспомощным перед безудержной революционной пропагандой, спасовав даже перед солдатской полу-интеллигенцией, натасканной в революционном подполье.
И второе последствие, о котором человек социалистического лагеря (статья профессора Г. Федотова «Революция идет»), вряд ли склонный идеализировать военный быт, говорит:
«Интеллигент презирал спорт так же, как и труд, и не мог защитить себя от физического оскорбления. Ненавидя войну и казарму как школу войны, он стремился обойти или сократить единственную для себя возможность приобрести физическую квалификацию – на военной службе. Лишь офицерство получило иную школу, и потому лишь оно одно оказалось способным вооруженной рукой защищать свой национальный идеал в эпоху Гражданской войны».
Завершился у Антона Деникина двухлетний юнкерский курс. Его «похороны» торжественно устраивали в казарме тайно от начальства перед выходом в последний лагерный сбор. По традиции хоронили науки в виде учебников, а «покойничком» – согласившегося на то юнкера, оканчивающего училище по низшему третьему разряду.
За снятой с петель дверью-«гробом» шагали «родственники», а впереди его – «духовенство» в «ризах» из простынь и одеял. «Священники» несли зажженные свечи. Дымили «кадилами» с дешевым табаком, возглашали поминание. Хор пел, чередуя с исполнением похоронных маршей. Чинно двигались по всем казематам, пока не напарывались на дежурного офицера и бежали во главе с «покойником».
В этих и других исконных училищных «колядках» напоследок рьяно «отпевали» начальников-офицеров по достоинству, кого хвалили, кого поддевали. Раньше такое запевали подпольно, а перед выпуском горланили даже ротно в строю, возвращаясь с ученья. Руководство училища традиционность тоже чтило и не вмешивалось.
Второй год Деникин отучился без всяких взысканий, тем более типа «шморгонского» недоразумения. Его произвели в училищного унтера, Антон набрал хороший выпускной балл 10,4 и мог рассчитывать на одну из лучших офицерских вакансий.
Вакансии юнкерам «училищного курса» котировались так. Одна давалась в гвардии, пять-шесть – в полевой артиллерии, столько же – в инженерных войсках, остальные, мало престижные, являлись пехотными. Единственная (потом их увеличат) гвардейская вакансия была с возможным сюрпризом. По негласной традиции в гвардию допускались только потомственные дворяне. Не знающие этого выпускные юнкера из других сословий, бывало, с восторгом добивались высшей вакансии, чтобы потом вылететь из гвардейских полков. Эти громкие скандалы доходили до государя, но и он не нарушал аристократического отбора.
Поэтому, когда первый из авангарда киевских выпускников, их фельдфебель, ухватился за гвардейскую вакансию, Деникин не переживал. Он был рад получить свою – подпоручиком в полевую артиллерию.
Разбор вакансий был во многом определяющим перстом юнкерской судьбы. Он предопределял следующий уклад их большой жизни, а у военных это и жизнь, и смерть. Для аутсайдеров из конца выпускного списка оставались лишь «штабы», как называли отдаленные казармы, стоянки, например, в кавказских урочищах или в отчаянной сибирской глуши. Там за оградой полковых кладбищ бывали и бугорки могил самоубийц. Не все новоиспеченные офицеры выдерживали тоскливую глухомань.
Из выпуска Деникина, помимо его будущей известности, лишь двое выдвинулись на военном поприще.
Один – Павел Сытин, получивший подпоручика и такое же престижное распределение, как Антон. Их, шестерых будущих артиллеристов, вместе посылали на стажировку в соседнюю с училищным лагерем батарею. Впоследствии Сытин выучится в Академии Генштаба, а в конце Первой мировой войны будет, генералом, командовать артиллерийской бригадой. В революционном 1917 году он преобразится, станет выступать с неудержимой демагогией и одним из первых офицеров перейдет на службу к большевикам. В Гражданскую войну его назначат командующим красным Южным фронтом.